Для миссис Слейд ночь тянулась долго и была наполнена кошмарами. Она лежала на простыне, потея под сеткой от москитов; у нее вызывал отвращение этот номер и сама мысль о том, что несчастная миссис Рейнментл собственной персоной лежит на соседней кровати. Виски по-прежнему обжигало желудок едким пламенем, она заставляла себя дышать медленно, равномерно, но ее повсюду подстерегали парализующие кошмары. Сколько раз приходилось ей переворачиваться в постели, чтобы отогнать поднимающийся смерч сновидений? Поначалу, в моменты бодрствования, она внимательно прислушивалась, силясь различить на жужжащем металлическом фоне близкое, тихое храпение миссис Рейнментл. Порой, вспомнив об открытом окне, она убеждалась, что в номер вошел кто-то третий. С широко открытыми глазами смотрела в одну точку где-то в темноте и лежала совершенно неподвижно, пытаясь дышать, будто спящая. Однажды она почувствовала, как тяжелое насекомое или ящерица приземлилось на полог у нее над головой и, вцепившись в него, время от времени слегка покачивало сетку. Потом осталась лишь чудовищная косматая тьма, которая щелкала и пульсировала из черной насекомой глотки.

Миссис Слейд не отваживалась даже с фонариком встать с кровати и поискать «секонал» — боялась наступить на скорпиона или сороконожку, и поэтому лежала, зависнув где-то между сном и явью. Когда в дверь постучали, она сказала: «Угу», затем, схватив фонарик, словно оружие, отдернула сетку и, встав на пол, обвела лучом номер. В полумраке она смогла различить тело миссис Рейнментл, похожее на большую подушку, опутанную простынями на дальней стороне кровати. Миссис Слейд провела лучом вдоль стены. У двери висел выключатель. Она подошла и нажала его. Свет не включился. По-прежнему стояла ночь — та же самая; в желудке пекло, и болела голова. Доктор Слейд стучал в дверь. Вдруг она испугалась, что миссис Рейнментл проснется. Приблизив лицо к дверной филенке, она спокойно сказала:

— Ага. Хорошо.

Стук прекратился, и она услышала, как муж вернулся в свой номер.

Минуту спустя она поспешила в душевую, проклиная растения, царапавшие в темноте лицо. Еще не добравшись до конца балкона, она поняла, что не будет принимать душ. Там даже негде положить фонарик: он намокнет или упадет на пол, и она будет стоять в темноте с льющейся сверху водой. Она зашла в одну из кабинок и заперла дверь изнутри. Там было жарко, темно, душно. Между умывальником и душем стоял небольшой столик. Она положила фонарик туда. Стены пропитались застарелым смрадом уборной. Она знала, что позже, когда взойдет солнце, ей станет лучше, но сейчас было скверно. «Если б только меня вырвало», — подумала она. Но это было невозможно — все равно что пытаться изблевать ночь; ночь по-прежнему стояла снаружи, а внутри пекла изжога.

Когда миссис Слейд вышла, воздух стал немного прохладнее, и она почти уже могла различать дорогу между папоротниками и пальмами без фонарика. Двигаясь вдоль веранды, периодически его включала, а, добравшись до своего номера, уже больше не гасила: вошла и закрыла дверь. Изо всех сил стараясь не разбудить миссис Рейнментл (ее вовсе не прельщала перспектива разговора с ней в этот момент), она быстро и молча оделась. Затем упаковала два своих чемодана и собрала вещи в сумочку, постоянно думая, что это не совсем по-дружески — вот так сбежать, даже не попрощавшись. «Нет, нам пора ехать», — сказала она себе; ей хотелось выбраться из этого номера раз и навсегда. Самый надежный способ — упаковать вещи Тейлора самой и выставить весь багаж за дверь. Так удастся избежать шума в номере. Мужу вообще не придется заходить, а миссис Рейнментл будет спать дальше.

Миссис Слейд собрала его багаж в мгновение ока: он практически ничего не вынимал. Она открыла дверь на веранду. Медленно, по одному, выносила чемоданы и ставила их, стараясь как можно меньше шуметь. Затем, когда все уже было снаружи, встала в дверях и быстро провела фонариком по комнате, молча попрощавшись с миссис Рейнментл, как только достигла угла. Луч пробежал вдоль стены мимо зеркала и вешалки.

Миссис Слейд закрыла дверь и стояла, не шевелясь, прислушиваясь к звукам, доносившимся изнутри, и пытаясь удостовериться в том, что ей минуту назад померещилось. Миссис Рейнментл по-прежнему лежала в неудобной позе под стенкой, и одна ее большая нога свисала над краем. Освещение было слабое, мешала сетка от москитов, и миссис Слейд не могла быть до конца уверена, но ей показалось, будто миссис Рейнментл открыла глаза. В ответ миссис Слейд побыстрее закрыла дверь. И теперь прислушивалась. Если миссис Рейнментл проснулась, вполне вероятно, что в эту самую минуту она встает и подходит к двери.

Из комнаты не доносилось ни звука. Миссис Слейд попыталась еще раз восстановить в памяти увиденную картину. На сей раз глаза казались закрытыми. Но затем ей пришла на ум хромолитография Иисуса, на которой смеженные веки внезапно раскрывались, и глаза смотрели прямо на зрителя. Она повернулась и постучала в дверь доктора Слейда.

Маленький поезд медленно полз вверх по холму, следуя течению бурной реки. В открытые окна врывались запахи деревьев и птичье пение. В отеле им удалось добиться лишь кофе; на завтрак поели бананов, купленных через вагонное окно, перед тем как поезд вышел из Пуэрто-Фароль. Чтобы отнести вещи на вокзал, им дали одного хилого мальчишку, а не троих мужчин, как просил доктор Слейд. Они смогли сесть на поезд лишь после того, как разделили между собой чемоданы: миссис Слейд несла корзинку и свою сумочку.

Головная боль, которую почти снял кофе, вновь проснулась во время пробежки к вокзалу. Теперь, когда поезд сильно качало из стороны в сторону, миссис Слейд изредка морщилась от болезненной пульсации. Она достала из сумочки и надела солнцезащитные очки. Минуту спустя она вновь незаметно опустила руку в сумочку и принялась ощупывать ее содержимое, пока не нашла тюбик «опталидона», который затем украдкой вынула. Пока доктор Слейд изучал ландшафт, она быстро сунула одну таблетку в рот, но он, очевидно, заметил ее жест краем глаза и обернулся.

— Ты выспалась?

— А ты? — парировала она. Ночь была еще слишком свежа в памяти, и миссис Слейд не хотелось о ней говорить. — У тебя ведь была жуткая кровать.

— Я прекрасно выспался, — сказал он, не спуская с нее глаз. — Хотя и не прочь еще вздремнуть.

Ей хотелось сменить тему, но она не могла придумать, о чем бы поговорить. Мозг работал как бы независимо от нее, надеясь отыскать ответ на еще не поставленный вопрос.

Часа полтора спустя они поднялись на первую гряду сьерры, возвышавшуюся над мглистой, зеленой прибрежной равниной. В окна внезапно подул холодный ветер. Доктор Слейд накинул куртку.

— Озябла? — спросил он.

— Нет.

Она бы с радостью откинулась на сиденье и рассказала Тейлору о странном виде миссис Рейнментл и что она почувствовала в тот момент, когда закрыла дверь. Она отвела бы душу, рассказав, что с тех пор думала об этом постоянно. Но, начни она говорить, вновь увидела бы кружок тусклого желтого света, движущийся по выцветшей стене, и голову миссис Рейнментл, лежащую под неестественным углом к ее огромному телу, с туго стянутой вокруг шеи простыней. Она знала, что если дойдет до этого места, то увидит раскрытые глаза, которые бессмысленно таращатся сквозь сетку. Миссис Слейд быстро поднесла руку к лицу, дабы прогнать видение. Заметив, что доктор Слейд наблюдает за ней, она сделала вид, будто в глаз попала соринка. Если он заподозрит, что она чем-то озабочена, то в конце концов все выпытает: по его мнению, так называемые «негативные эмоции» мгновенно рассеиваются, стоит лишь озарить их ослепительным светом разума. Он заставит ее выразить все в словах, а в данном случае ей вовсе не хотелось слов: они могли бы лишь придать всему этому еще больше реальности.

Сделали сорокаминутную остановку в местечке Толоса — пыльном городке в оспинах, с короткой главной улицей, проходящей вдоль железнодорожного полотна. Вместе с несколькими пассажирами поезда они зашли в захудалый ресторан напротив станции. Двух пожилых китайцев, управлявших заведением, еда явно не интересовала.