Перебегая пьяцца Эдисон и приближаясь к дверям почтамта, я представляю себе, что вот сейчас вляпаюсь в ограбление банка и бегущие к поджидающим их машинам грабители расстреляют меня. Ничего такого не происходит. Где бы разжиться футболкой с надписью «Убейте меня, ради бога»?

Паспорт мой наконец пришел, в графе «адрес доставки» значится: «Главный почтамт в Мали, Италия». А вместо подписи отправителя стоит: «Ха-ха-ха».

По пути в аэропорт Линате я набираю побольше газет. В ночь со вторника на среду состоится вручение Британской премии за достижения в области моды, газеты печатают фотографии получившего звание «Дизайнер года» Александра Маккуина. Если бы победил не Маккуин, я попросил бы местные власти предоставить мне статус беженца. Или покончил бы с собой. Для последнего мне хватит любой причины, поскольку о настоящей я даже думать не хочу.

Биби выходит из дверей таможни. Физиономия моя расплывается в самоуверенной улыбке – не зря я практиковался все те сорок минут, что дожидался Биби. Она обнимает меня за плечи, повторяя «малыш, малыш, малыш», осыпая мое лицо поцелуями, и завершает приветствие последним, долгим, медленным поцелуем в губы.

– Ум-м. Соскучилась, – говорит она, вынимая из сумочки пачку «Мальборо». Закурив и наполнив легкие дымом, она спрашивает: – Ну как ты?

Трудно сказать, какое я произвел на нее впечатление. Говорю:

– Куча работы у Осано.

– О господи. Поверить не могу. И ты даже живешь у него. Черт. Теперь хоть сможешь перебраться ко мне. «Времена года», малыш. Люкс на первом этаже.

Миланский «Времена года», возможно, единственный в мире отель, в котором люди предпочитают жить на нижних этажах. Построен он на раскопанных остатках монастыря эпохи Возрождения, от монастыря сохранились сводчатые залы – но только на первом этаже. Толкая перед собой багаж Биби и приближаясь к парковке, я гадаю, смогу ли каждое утро просыпаться в месте, напоминающем не то церковь, не то роскошную гробницу. Боюсь, оно сведет меня с ума. Хотя я и так уже чувствую себя сумасшедшим.

По дороге к центру Биби сгребает с заднего сиденья газеты, говоря:

– А, лондонская Неделя моды, ну и как они там? – и быстро пробежавшись по фотографиям манекенщиц: – Твоей сестре следовало быть с ними.

– Следовало.

– Как у нее дела?

– Живет у Аманды ван Хемстра. Мы с ней не часто видимся.

Я отклоняюсь от маршрута и останавливаю машину у Центрального вокзала. Когда Биби спрашивает, куда я, говорю, что мне нужно посмотреть расписание поездов, и прошу ее остаться в машине, чтобы нам не пришлось искать стоянку. Перебегая трамвайные пути, представляю, как я, подскользнувшись, падаю, а трамвай не успевает затормозить.

Я хочу оставить в камере хранения паспорт, поскольку опасаюсь за его сохранность в доме Осано. Если я вдруг почувствую, что пора удирать, пусть уж ни у кого не будет возможности мне помешать. После того как я запираю ячейку и опускаю ключ в карман, меня посещает новая мысль. Вытаскиваю паспорт на имя Карло Тьятто, итальянский, с синей европейской обложкой, и помещаю его в другую ячейку. Я полагаю, что настоящий Карло Тьятто, человек, потерявший паспорт, а то и вовсе его не получивший, все же где-нибудь да существует. Но мой-то паспорт – подделка; не исключено, что и Фрэд разъезжает по такому же. Все итальянские имена кажутся мне поддельными: Гуччи, Пуччи, Прада, Феррари. Разве похожи они на настоящие имена? Разве не были товарными знаками даже и до того, как отцы основатели пооткрывали первые свои магазины и фабрики? Ну что это такое – Федерико Сосса? Я понимаю – Федерико Феллини. Фредо Корлеоне. КайзерФридрих. И я сооружаю имя: Кайзер Сосса. Примерно так зовут злодея, который из дыма появляется на Балканах в фильме «Обычные подозреваемые» – Кайзер Созе.

Биби машет мне из машины рукой.

– Господи, Джейми. На тебе же лица нет. Хочешь, я поведу?

Я задумываюсь. Автомобильное движение организовано в Милане самым причудливым образом; чтобы добраться до отеля, придется проехать чуть ли не всю кольцевую дорогу.

– Да нет, все нормально. Просто не хватает времени на сон – слишком многое приходится обдумывать. Но я в порядке.

– Знаешь, чем я хочу заняться? Сделать косметическую маску. Полный послеполетный ремонт физиономии. Не составишь компанию?

– Мне нужно вернуться в ателье. Прости.

Если Биби так и будет спрашивать, что со мной неладно, боюсь, я ей все расскажу. По окончании работы я, как и обещал, еду к ней в отель, медленно заползаю в указанный мне девушкой из регистратуры по-церковному тихий угол. Меня тревожит, что Биби могла договориться также и о встрече с Луизой. Дыхание мое выравнивается, лишь когда я убеждаюсь, что в баре – только Биби и официантка. Биби с колодой карт в руках сидит за столиком. Официантку предсказание судьбы по картам не интересует, поэтому Биби решает заняться мной. Я говорю, что, по-моему, предсказать судьбу можно только по картам «таро». Биби не соглашается – на это годится любая старая колода. Шут ее знает, может, и годится.

– Не сейчас, ладно?

– Конечно. Скажи, как захочешь. – Она тасует колоду, роняет ее на стол. – Я договорилась с твоей сестрой.

– Что?

– Вечером мы с ней сходим куда-нибудь.

Кладу ладони на стол, разглядываю их.

– Ты хочешь сказать, что тебе нужно работать? – спрашивает Биби.

– Именно. – Я вообще-то еще не придумал, как отпереться, но лучшей причины не найти.

– Кончай дурить, Джейми. Ты выглядишь просто жутко.

– Теперь уж недолго. Еще десять дней.

Я даже принимаю импровизированное решение притащить с собой Биби на ужин с Осано. Вроде как: ужин с Осано – это такой ритуал, который я никак не могу нарушить. Я уже дошел до того, что, стоит мне остаться с Биби наедине, у меня начинают трястись руки. Мы с ней целуемся, но совершенно невинно: с того дня, как она заняла номер в отеле, я ни разу не попытался затащить ее в постель. И теперь, за время, оставшееся до нашей встречи с Осано во дворике напротив магазина Версаче, не пытаюсь тоже.

До сей поры я вел жизнь по большей части не преступную. Правда, один раз маме пришлось вызволять меня из полицейского участка – после того как я уничтожил чужую лодку. Я стыдился содеянного. Лодка была старая, развалившаяся, никакая починка ее бы уже не спасла, и мы с друзьями летней ночью сожгли ее на пляже, потому что напились, слушали музыку и разводить настоящий костер нам было лень. Я могу найти оправдания нашему поступку, но знаю, что всем этим оправданиям грош цена, потому что я не способен вообразить, что почувствовал тогда владелец лодки или какие он на нее имел виды. То происшествие стало многообещающим началом, моим вступлением в свихнувшийся мир. Мне тогда было пятнадцать, мы с Луизой уже успели согрешить, и не один раз. А когда мы завязали с этим, я словно забыл обо всем. Не подавил свои мысли в том смысле, какой вкладывает в это слово психология, но забросил их куда подальше и там оставил. Сожжение лодки внушало мне больший стыд, потому что содеянное мной и Луизой вовсе не составляло многообещающего начала чего бы то ни было. Оно не было ни исходным пунктом, ни многозначащим поступком – просто мертвой точкой мира, который напрочь лишился смысла. Вот я и относился к этому, как к части моего прошлого, смутно памятному, прерванному эксперименту, оставленному позади – что было, то было, а теперь и нет ничего. Мысли эти сжимают мне голову, как тиски, лезут в нее через лобные доли, давят на затылок. И за ужином мне приходится мучительно бороться с ними, загонять их назад, прежде чем я обретаю способность беседовать на какую бы то ни было тему.

Хорошо еще, что Осано хочется разузнать как можно больше о нью-йоркской Неделе моды. Я задаю Биби вопросы о шоу, про которое читал в газетах, – о показе коллекции испанского дизайнера по имени Мигель Адровер. Фотографии изображали джеллаба – исламского пошиба свободные рубахи и кафтаны. Мне интересно, что о них думает Биби. В показе этой коллекции она не участвовала, но в одном из наших разговоров по телефону сказала, что присутствовала на нем.