— Не-а…

Чувствуя себя круглой дурой, Сьюзен сама заплатила за проезд и чересчур много дала на чай, сглаживая неловкость. Поднялась за Тарой на крыльцо и вошла в дом.

— Ну ты даешь, Сьюзен! Хоть бы красивенький был! — подмигнула Тара.

Второе знамение случилось через несколько дней.

Было воскресенье, роскошный весенний денек; наконец-то удалось уломать Лу увезти Андреа, и Сьюзен выпала редчайшая жемчужина в драгоценной короне матери и жены — свободный день. Первый час она сражалась с кроссвордом в «Таймс», наконец, решив, что жизнь не находится все-таки в прямой зависимости от заполненных квадратиков, бросила газету и стала размышлять, как бы полнее насладиться одиночеством.

Она решила прогуляться и пошла к Центральному парку.

Сьюзен бродила среди веселых гуляющих, выбрав дорожку вдоль озера, и вдруг к ней подскочила белка. Она тут же пожалела, что не прихватила с собой еду.

— Прости, маленькая! — извинилась Сьюзен. Но белка последовала за ней, она скакала вокруг, заступала дорогу, клянча подачку, и не отставала. У выхода из парка Сьюзен снова заметила белку: та прыгала обратно к озеру и казалась какой-то грустной. Чувствуя себя преглупо, Сьюзен помахала белке и двинулась по Пятой авеню, наслаждаясь хорошим днем и видом нарядно одетой толпы. Вдруг она снова увидела белку: она бежала по каменной ограде параллельно Сьюзен и поглядывала на нее. Сьюзен остановилась. Белка — тоже. Она двинулась дальше. Зверек поскакал следом.

— Нет, такую преданность непременно надо вознаградить! — вслух проговорила Сьюзен и огляделась: к счастью, неподалеку стоял уличный торговец. Она купила белке кренделек, несоленый, чтобы той не захотелось пить, и приблизилась к ней. Белка протянула лапки, взяла угощенье, сунула в рот, поморгала в знак благодарности и прыгнула с ограды в кусты.

Сьюзен захотелось снова вернуться в парк и прогуляться вдоль озера. Здесь было прохладно и сыровато. Она брела по берегу, наслаждаясь этой прохладой и тишиной. И тут заметила что-то плывущее по воде. Разглядев плавающий предмет, Сьюзен резко повернулась и побежала к выходу. Поймав такси, она помчалась домой, будучи в жутком смятении.

В озере плавала мертвая белка.

Третье и последнее предзнаменование.

Они с Лу лежали в постели.

— Я люблю тебя, — шепнул он.

— Я тебя тоже, — отозвалась Сьюзен.

Из открытого окна потянуло свежим ветерком. Шторы были наполовину подняты, и комната освещалась лунным светом и городскими фонарями. Сьюзен лежала с закрытыми глазами, но если бы открыла их и взглянула в окно, то увидела бы женщину на крыше противоположного дома, наблюдавшую за ними.

— Люблю тебя, — снова шепнул Лу, и Сьюзен сцепила руки у него на спине.

А женщина, наблюдая, медленно забралась на бортик крыши.

— О, милый… — шептала Сьюзен.

— Детка… для меня…

В этот момент женщина прыгнула вниз…

День не задался с самого утра. За ланчем Сьюзен встретилась с матерью, которая полтора часа старательно не жаловалась на одиночество, пока Сьюзен не почувствовала — вся вина на ней. Потом ее редакторша выманила обещание поработать дома в выходные, а она уже давно обещала поехать в субботу с Андреа в Бронкс, в зоопарк.

Домой Сьюзен приволоклась в половине шестого и, избежав открытой стычки с м-сс Даймонд, которая присматривала за Андреа, удрала на кухню. Она выкладывала замороженную картошку-фри, когда зазвонил телефон. Даже через много недель Сьюзен не могла облечь в слова, как ей удалось понять, что на другом конце провода — зло, но она поняла. В трубке — ни звука. Полное безмолвие: ни потрескивания, ни голосов, ни воздуха, ни помех. Ничего, только присутствие. Гнетущее, устрашающее.

— Да? — хрипло произнесла в трубку Сьюзен, и ее голос засосала черная воронка тишины.

Сьюзен быстро положила трубку и почувствовала, что вся в поту. Волосы прилипли к шее, капельки пота с верхней губы попадали в рот.

— Боже! — прошептала она, стараясь стряхнуть наваждение, услышать хоть какие-то звуки.

И как блаженство, донеслись успокоительные шумы: телевизор в гостиной, его смотрела Андреа, грохот с улицы, топоток лап Ласкунчика Уильяма: пес притащился на кухню. Взглянув на нее, он заскулил.

Сьюзен вдруг обнаружила, что стоит, тяжело привалясь к столешнице. Поджав хвост, Ласкунчик Уильям подбежал к ней. Цапнул за руку, толкаясь в бок мордой, поскуливая, чуя панику. Пока Сьюзен приходила в себя, в панику впал Ласкунчик Уильям. Он метался по кухне, скулил, оставляя на полу лужицы. На плите что-то перекипало, и Сьюзен почуяла запах газа… Она выключила горелку, успокоила собаку: «Все нормально, псинка, все нормально…» Он успокоился, когда она крепко прижала его к себе. Но ее и саму била нервная дрожь.

В шесть на кухне появился Лу и, увидев, что Сьюзен сидит у стола, тупо уставившись на столешницу, подошел к ней и обнял.

— Что случилось?

И тут Сьюзен разрыдалась навзрыд.

Позже, когда она успокоилась и Лу отослал Андреа к соседям, обедать с подружкой, она попыталась рассказать ему.

— Как это — не доносилось ни звука? Что ты имеешь в виду? — недоуменно допытывался он.

— Не знаю! Сама не пойму.

— Ну, ну, милая! Хватит, успокойся. Ничего особенного не случилось. Чего ты так разнервничалась?

— Именно случилось! Кто-то был там! Нечто!

Так тянулось почти час, а потом Сьюзен, измучившись, ушла в спальню и легла. Сбитый с толку Лу почувствовал, что и его охватывает страх — за нее. Чтобы как-то отвлечься, он взялся готовить обед.

— В жизни подобного не слыхивала! — объявила на следующее утро Тара. — Прямо «Зона сумерек»!

— Сама понимаю. — Сьюзен допила кофе. — Даже не знаю, как передать ощущение… Такое… жуткое что-то. Только не болтай никому, ладно?

— А почему? Как раз собиралась сесть на телефон.

— Потому что глупо звучит. Станут думать, я наркотиков наглоталась, или еще чего.

— Эй! А ведь вот и объяснение! Ты наркотиков наглоталась, или еще чего?

— Ох, да заткнись!

— Пойми же! Не можешь с чем-то бороться, надо вышучивать!

Но шутить Сьюзен не хотелось. Она вернулась к себе в закуток и попробовала защититься по-другому: работой. Потратив два часа, она сделала эскиз праздничного обеда Дня Благодарения: мужчине, резавшему индейку, нарисовала лицо отца, а гордой женщине рядом — лицо матери. А вот и она сама в двенадцать лет, сидящая в радостном ожидании. Сбоку — брат, его Сьюзен никогда не знала. За год до ее рождения у матери случился выкидыш. Брат тянулся через стол за бисквитом, а бабушка бранила его. Позади стола в ожидании объедков подпрыгивал Ласкунчик Уильям. Сьюзен долго всматривалась в эскиз, проникаясь его безмятежностью, добавляя детали: бутылочку кетчупа, фартук матери, веснушки брату.

— Э-эй, миссис Рембрандт! — окликнула через стекло Тара. — Не пора ли смываться?

— Неохота. — Сьюзен смотрела на рисунок. — Поработаю в обед. Притащи мне сэндвич, ладно?

— С застенчивым тунцом или крайне правым ростбифом?

— Из цыпленка-центриста.

Сьюзен работала уже почти два часа, ни разу не вспомнив о времени.

— Ого! Недурно! — Рядом с гуашью плюхнулся пакет. — А где же кошечка и священник?

На рисовальной доске Сьюзен зазвонил телефон.

— Бог мой! — Тара заметила ее реакцию. — Поспокойней, а? — Она сняла трубку. — Да, телефон Сьюзен Рид… — Сьюзен тревожно вглядывалась в ее лицо. — Ага, красавчик. Да тут она! — И протянула трубку Сьюзен. — Ой, не слышу ничегошеньки!

— И стерва же ты! — Сьюзен взяла трубку.

Звонил Лу, предлагал встретиться после работы и отправиться куда-нибудь пообедать. С м-сс Даймонд он уже договорился, та с удовольствием согласилась задержаться за дополнительную плату.

— С чего это ты вдруг? — поинтересовалась Сьюзен.

— Сыт по горлышко твоей готовкой.

— И моим нытьем. Спасибо, родной. С удовольствием. Встретимся в вестибюле, в половине шестого.