Лу только что ушел с Андреа, и Сьюзен деловито одевалась, когда зазвонил телефон. Она замерла, уставясь на него, не смея поднять трубку, не смея шевельнуться, руки застыли на пуговичке блузки. Она считала звонки. Когда прозвенел двадцатый, она подошла к телефону, взяла трубку, медленно поднесла — ближе, ближе… и услышала грязное ругательство. Сьюзен бросила трубку на аппарат и завизжала:

— Почему ты так поступаешь со мной? Чего ты добиваешься?!

Звонки оборвались, а на улице завыла полицейская сирена.

Предчувствие? Предостережение? Кадр — «забег вперед»? Предзнаменование?

Сьюзен отчаянно захотелось поговорить со своим бывшим психоаналитиком. Она вертела и крутила идею все утро, а за ланчем, сидя в переполненном кафе, решилась.

Уже давно Сьюзен не набирала этот номер, но палец быстро, почти автоматически, попадал в нужные отверстия.

Ей было стыдно. Обращаться к нему означало поражение. В ее последний приход он заботливо напомнил, что если опять потребуется ей, он тут, на месте. Рассмеявшись, она ответила, что наконец-то стала взрослой и теперь сама сумеет справиться со своими проблемами. Она понимала — это самонадеянно, высокомерно, но чтобы сломать растущую зависимость от него, и требовалась самонадеянность.

— Питер Штейман, — отозвался такой знакомый голос.

Замявшись на секунду, чувствуя, что предает себя, Сьюзен выговорила:

— Питер? Это Сьюзен Рид.

— Сьюзен! — тут же откликнулся он, вроде бы даже с искренней радостью. — Как чудесно слышать тебя снова!

— Не так уж чудесно, Питер. У меня — беда.

— Хочешь встретиться?

— Да, пожалуйста. Если у тебя найдется время.

— Хочешь, зайди прямо сейчас.

— Если не возражаешь…

— Ничуть. Но я переехал. Есть под рукой карандаш и бумага?

— Секундочку, Питер. — Зажав трубку между подбородком и плечом, Союзен стала рыться в сумочке, нашаривая ручку. — Минутку погоди, ладно? Сейчас раздобуду.

Положив трубку на полочку под телефоном, Сьюзен подошла к кассирше, та неохотно одолжила ей огрызок карандаша.

— Слушаю, — Сьюзен подняла трубку.

Онождало ее.

На этот раз, несмотря на неожиданность, Сьюзен не ударилась в панику. Опять тошнотворный страх, оцепенение, безысходное отчаяние навалились на нее, но она не запаниковала, а быстро повесила трубку.

Между ней и Питером встало Зло, не позволяя ей дотянуться до него и получить помощь. Она должна позвонить Питеру снова.

Сьюзен остановила приличного на вид молодого парня.

— Простите, не окажете ли вы мне услугу?

— Да-а?

— Пожалуйста, наберите для меня номер телефона и передайте кое-что. Очень вас прошу!

Парень взглянул на нее, не увидел ничего для себя угрожающего и, пожав плечами, согласился. Набрал номер, поговорил со справочной и записал для нее адрес Питера.

Приемная Питера на первом этаже недавно купленного особняка на 93-й стрит была точной копией его прежней, в квартире за углом. Даже мебель стояла та же самая. Те же безликие виниловые стулья, кушетка, дешевенькие столы, те же журналы — «Нью-Йорк», «Национальная География», «Природа». Словно она шагнула в прошлое — в то время, когда родилась Андреа, и Сьюзен душило чувство безнадежности и утраты. Тогда Питер быстро определил источник болезни: нормальное явление — послеродовая депрессия. А вот определит ли сейчас?

Питер вышел из кабинета, все такой же. Ему уже около пятидесяти, но он все такой же.

— Великолепно выглядишь. — Питер занял свое место, как делал сотни раз прежде.

— Наоборот, кошмарно! — возразила Сьюзен. — И причины на то основательные. — Она одним духом излила все свои тревоги, выложила про звонки, про реакцию Лу, Юрия, про свое предчувствие надвигающейся беды. Как ни удивительно, первая реакция Питера была отнюдь не врачебная. — А в полицию звонила?

Так просто, так логично. Сьюзен даже рассмеялась.

— А почему нет?

— Не знаю. Как-то в голову не пришло.

Короткая пауза. Лоб Питера собрался гармошкой.

— Сьюзен, почему ты пришла ко мне?

Она угадана подтекст вопроса: не скрывается ли тут еще что-то, в чем ей не хочется признаваться?

— Нет, Питер, — ответила она. — Мне ничего не мерещится!

— А я ничего такого и в мыслях не имел! — улыбнулся он.

И остальные 45 минут (по доллару за минуту) выдвигались различные версии. Питер рассказал ей о физических болезнях, которые влекут за собой слуховые галлюцинации: о злоупотреблениях наркотиками, о дисфункциях желез, даже о недомогании под названием «черепная реверберация».

— То есть, ты имеешь в виду — звук исходит из моей же головы, — уточнила Сьюзен.

— Вероятно и такое.

— Если б могла такому поверить, тут же закатила бы вечеринку.

— Не забудь пригласить и меня. — Питер покосился на настенные часы — его уже ждал следующий пациент.

Они встали, обменялись теплым рукопожатием.

— А в полицию все-таки стоит позвонить, — заметил он. — А затем, если желаешь, порекомендую тебя хорошему невропатологу. Так, на всякий случай. Звякни мне на следующей неделе.

— За всеми треволнениями даже не спросила, а как ты?

— Так, серединка на половинку.

— Как Элайн? — припомнила она имя его жены.

— Элайн уже почти год как пропала.

На работу Сьюзен возвращаться не стала, а решила пройтись домой пешком по Колумбус-авеню, с заходами в антикварные магазинчики, комиссионки — доказательство нормальной, жизнерадостной жизни, протекающей рядом.

И это подействовало. Она заглянула в магазинчик «Время и Время опять», поглазела на тарелки, чем-то напомнившие ей посуду матери, и перешла к драгоценностям рядом с кассой и худосочным юнцом за ней, Прилавок ломился от обычных безделушек нового искусства, репродукций, виднелось несколько подлинных вещиц, киноварь. Ее взгляд задержался на небольшой опаловой броши, с жемчужинками по краю, нежной, симпатичной.

— Можно взглянуть на эту брошку? — попросила она юнца.

— Миленькая, правда? — улыбнувшись, тот встал.

— Да, очень.

Сьюзен бережно держала брошку, рассматривая камень, красно-зеленый перелив огоньков, крошечные сероватые жемчужинки, а перевернув, чтобы проверить застежку, увидела: там что-то выгравировано.

— По-моему, на обороте имя, — сообщила она юнцу.

— Вот как? — Он протянул руку, и она вложила брошку ему в ладонь.

Через лупу он вслух прочитал:

— «Моей дорогой девочке». Мило, правда?

— Да. А сколько стоит?

— Двадцать пять, — ответил он, но, заметив кислое выражение Сьюзен, тут же добавил: — Но и вы ведь чья-то дорогая девочка, так что уступлю за 18. И даже гравировку менять не придется!

— Разве тут устоишь? — Сьюзен открыла сумочку.

На улице она почувствовала, что проголодалась, и решила зайти в небольшой ресторанчик, где уже бывала пару раз. Войдя, Сьюзен вдохнула одуряющий аромат домашнего майонеза и встала перед витриной, раздумывая, то ли «Майдеру» взять, то ли креветки в зеленом соусе.

— Сьюзен? Сьюзен Гудман?

За дальним столиком в углу женщина энергично махала ей. Лицо ее мгновенно вызвало в памяти другое место и время.

— Дженни? Дженни! — бросилась к ней Сьюзен.

Дженни Финкельштейн. Они вместе ходили в школу Хантер, были подружками, очень близкими, две забавные девчонки; а не виделись целых 12 лет! Но Дженни не было в Штатах. Она уезжала за границу и, насколько известно, пропадала не то в Кении, не то на Тибете, не то еще в какой-то столь же мифологической стране. Они обнялись.

— Боже, посмотри на себя!..

— На меня! Ты на себя взгляни! Больше 16-ти не дашь!

— Удвой число, и еще прибавь капельку!

Они уселись за столик и пустились рассказывать обо всем, что случилось за минувший десяток лет. Время пролетело незаметно. Они обменялись телефонами, и Сьюзен заторопилась по Колумбус-авеню, тщетно высматривая такси.

Дома она нашла Лу с Андреа на кухне, они ужинали омлетом и вареными бобами.