Прогуливались мы недолго и молча, Эмма была замкнута и хмурилась. Но сама ярмарка развлекла ее, мы оба с удовольствием бродили из зала в зал среди блестящих обложек, остановились у итальянских стеллажей, там десятка полтора человек сидели на пластмассовых стульях, слушали пожилую женщину. Мы тоже задержались, на всех языках речь пожилых образованных людей звучит красиво и неспешно, мы слушали итальянскую книжную оперу. Книг на русском языке было относительно немного. Бросались в глаза приготовленные, но оставшиеся пустыми стеллажи, на них были развешаны гравюры, чтобы хоть как-то заполнить освещенное пространство. Здесь тоже готовились к встрече, на стуле лежала гитара. Я купил сборник переведенных на русский язык рассказов и пьес Ханоха Левина и двуязычный (иврит-русский) Танах. Он стоил очень дешево — продавали эти книги христианские миссионеры. Высокий американец спросил меня, чуть понизив голос, и поглядывая на листающую страницы Танаха Эмму, не желаю ли я приобрести Новый Завет. Я ответил, что он есть уже у меня на русском и легком английском (последний я взял в соборе в Канаде, там лежала стопка для посетителей), зачем мне перевод на иврит (с английского, наверно, в лучшем случае — с латинского или греческого).

Когда мы вошли в аудиторию, в которой должна была обсуждаться книга Оме, там еще никого почти не было, но только стол, микрофоны, Кока-Кола, тонкое сухое печенье и один участник предстоящей дискуссии, худой великан, представившийся художником Кузьмой, пожаловавшийся, что печенье тяжело грызется. Позже подошли еще две женщины, одна из которых говорила с балтийским акцентом, а высказывания другой были полны уверенного оптимизма по поводу избавления от тяжелого заболевания их с дамой с балтийским акцентом общей знакомой. Потом они стали обсуждать телепрограмму о привидениях, и дама без акцента посоветовала даме с балтийским акцентом оставить на ночь в раковине немытую посуду. Существует предвзятое мнение, будто приведения — непременно злодеи, сказала она, но если утром вы обнаружите, что посуда вымыта и блестит, еще с одним отвратительным предрассудком будет покончено. Она, конечно, шутила.

Мы с Эммой тоже взяли по печенью и забронировали за собой два соседних стула в предпоследнем ряду брошенными на них сумками, коричневой кожаной Эммы и гораздо большей моей, черной, матерчатой, с названием и эмблемой выставки, на которой мне ее подарили. Аудитория довольно быстро заполнилась, печенье и Кола перестали быть доступными, как полевые ромашки. Кто стоял рядом со столом, тот и пользовался, последним протиснулся к ним хорошо сложенный мускулистый татарин в бело-голубой спортивной майке. Когда явились Оме с племянником-полудауном, который уселся рядом с дядей в президиуме, взял его iPhone и приступил к знакомой нам с Эммой игре, имитирующей токарный станок, все расселись по местам и председатель, кстати, мой родственник, объявил о начале собрания.

У Оме сильный голос, в такой аудитории микрофон ему не нужен. Он поднялся со стула, спросил, кто прочел книгу, и убедившись, что таких меньшинство, вкратце пересказал ее содержание и перечислил основные идеи. Племянник был прекрасным фоном для его выступления, иллюстрировавшим как нельзя убедительнее терпимость и широту взглядов автора. «Теперь я понимаю, почему он рискнул прийти сюда без бронежилета, — шепнул кто-то сзади (обернусь позже, чтобы посмотреть, кто говорил), — прикрывается своим племянником-идиотом, бронежилет ведь все равно не защищает яиц от удара ногой». (Я уже достаточно хорошо знаю Оме и думаю, что он приводит племянника, чтобы меньше пялились на его бородавку).

— На сколько языков переведена книга?

— Больше десяти.

— И на древнеегипетский? — доброжелательный вопрос.

— Не стану возражать.

— Не перебивайте, мы пришли слушать не вас, а выступающих.

Первым оппонировал Оме полный профессор. Хорошая школа. Ровный тон, аргументация, не переходим на личности (как я, например), потому что контрпродуктивно. Только о сути.

— Дальше от микрофона!

— Тра-та-та-та-та! Фьюи-и-и-и…

— Ближе к микрофону!

— Говорите в микрофон.

— Я и так его почти целую.

— Там есть кнопочка-пипочка, ее нужно нажать.

— Нет никакой кнопочки.

— Тра-та-та-та-та!

— Ой!

— Невозможно!

— А так?

— Фью-и-и-и… — это уже не микрофон, а племянник Оме.

— Я буду просто говорить громко.

— Возьмите другой, он хуже, но хоть работает.

— И что — мы действительно сброд прозелитов?

— Частично да, частично нет. Точно установить невозможно. Это не животрепещущий вопрос. Подавляющее число арабов не являются потомками аравийских племен. То же с греками. Автор спорит с примитивной интерпретацией сионизма, хотя, безусловно, носители таковой тоже имеются. Определить прозелитизм? В нашем случае — присоединение к еврейскому народу, к его традиционной этнической и религиозной культуре. Идумеев обращали силой, во время Иудейской войны они были особенно фанатично настроены, так часто бывает с неофитами, то есть с вновь обращенными. Да, их — силой, тогда была сила, позже и в других местах римской империи силы не было, присоединялись добровольно. Ирод Великий происходил из идумеев. В иудаизме было много привлекательного, хотя принятие его было делом нелегким, особенно неприятно — обрезание в зрелом возрасте. С женщинами всегда было легче. Но после формального обращения уже ничего не мешало смешению через браки.

— Фью-и-и-и… — это опять Наполеон.

Его широкая гуипленова улыбка отвлекает внимание слушателей, кое-кто морщится, но все молча пережидают помеху.

— Через поколение, — продолжает полный профессор, — а особенно через пару поколений новички принадлежали к еврейскому народу уже и этнически. Сионизм не построен на этнической основе. Но образ такой есть. Французы считают себя больше всего галлами, хотя они никакие не галлы. Этнически однородные народы — редкость, например, испанские баски. В этом смысле на Оме можно положиться, по большому счету он прав, когда берется доказать, что в такой же степени как еврейский, придуманы английский, французский и русский народы. Если уж говорить о евреях, то у них степень этнического единства, пожалуй, и выше среднеевропейского уровня.

— А как же свидетельства генетиков о единстве происхождения? Это же наука.

— Давайте оставим генетику в стороне, это пока еще сыро, — отвечает профессор. — Подождем до тех времен, когда как в случае с радиоуглеродным анализом уже невозможно будет утверждать, что результаты подогнаны под желаемый ответ.

— Вы не отличаете гены от маркеров (каких маркеров, я не понял и не запомнил), — это вмешался Оме.

Ему повсюду море по колено, что в еврейской истории, что в генетике, подумал я с раздражением, его самоуверенность дилетанта во всех областях человеческих знаний значительно превышает среднееврейский уровень.

— Гены есть! Гены есть! — оторвался от iPhon-а племянник. — Я звонил в институт Вейцмана! Мне профессор сказал, гены су-су-существуют!

— Существуют, су-су-существуют, — успокоил его дядюшка Оме, — есть несомненные сви-сви-свидетельства этого.

Это нам с Эммой было известно — искусственное заикание дяди почему-то легко и быстро успокаивает Наполеона. Племянник замолчал и улыбнулся во весь широченный рот, показав на удивление красивые белые зубы.

— Что же касается хазарского происхождения восточноевропейского еврейства, — продолжил опять профессор, — оно более чем сомнительно. Оме столько страниц посвятил тому, чтобы доказать нам, что никакого изгнания евреев римлянами не было и что крестьяне редко покидают свои земли, но сделал единственное в мире исключение для хазар, которые с разрушением их империи вдруг в массовых количествах подались в Украину, Литву и Польшу. Тем более что никаких доказательств такого перемещения нет, в то время как переселение евреев из Германии в Польшу подробно задокументировано.

— Национальные мифы — перешел к выводам оратор, — сумма самоукрашений, в основе которых, скорее всего, лежат факты. В этом смысле все народы изобретены. Мой друг, тоже профессор, сказал: «Конечно, современные нации изобретены всего полтора-два века назад, как и еврейский народ, но утверждать на этом основании, что последнего не существует, все же абсурднее, чем говорить, что он есть». Он же, мой друг, спросил однажды (внимание, профессорский сарказм! — мое примечание): «Евреи, конечно, синтетический народ, но в чем перед господином Оме провинились именно хазары?»