– Баранки гну! Убили его. А труп милиция обнаружила прямо на гребной базе.

– Да! – присвистнул Смертин.

– Ты, Александр, эти штучки брось, – осек его Артюшин, – ты ведь знаешь, не люблю я этого.

– Андрей Владимирович, это я от неожиданности. Хотя такого урода, как этот, как его, Сапог, еще поискать надо.

– Последний раз предупреждаю, Саша!

Предупреждение тренера оказалось на этот раз более убедительным, и в салоне повисла тишина.

Несколько минут они ехали молча, а затем Артюшин остановил машину.

– Вот что, ребятки, сейчас надо нам всем подумать. Я ведь неспроста вас вызвал. Милиция вами интересуется. Поэтому мой вам совет – не паясничайте. А наоборот, помогайте следствию. Если вдруг вас заберут в участок, ничего не бойтесь, я вас вытащу оттуда. Обычно они это делают, чтобы запугать. Сейчас мы поедем молча, а вы просто вспомните, что происходило в тот вечер, до мелочей. Может, вы видели кого-нибудь из посторонних? Или что-то показалось вам подозрительным. Если вас что-то смущает, говорите мне, пока еще есть время.

Никто не проронил ни слова. «Похоже, – подумал Артюшин, – до ребят дошло, чем все это нам может грозить». «Шестерка» плавно вписалась в поворот, за которым вдалеке виднелся огороженный комплекс гребной базы. Ехать оставалось еще минут десять, и он увидел в первых лучах солнца, что у входа стоят несколько милицейских «бобиков», вокруг которых, по всей видимости, для оцепления, поставлены несколько человек. Машины Осинцева не было. И это несколько смутило Артюшина – с ним-то следовало поговорить в первую очередь.

Артюшин пожалел, что сегодня у него пропал драгоценный день тренировок.

* * *

Андрея Владимировича Артюшина Филатов знал давно. Еще пацаном он пришел к нему в Крылатское и записался в секцию по гребле. Правда, прозанимался недолго, так сложились обстоятельства. Но воспоминаний хватило на всю жизнь. Двадцать пять лет назад, когда Юрий пришел вдохновленный выступлением советских спортсменов в Крылатском, Артюшин занимался академической греблей в Серебряном бору. Андрей Владимирович, невысокий, но крепкий человечек, был безусловным авторитетом для всех. Таких специально сажают на лодку-восьмерку, чтобы он руководил гребцами.

Юре он сразу понравился тем, что за словом в карман не лез, всяческих посиделок избегал. Ему тогда было за тридцать, и, закончив карьеру, Артюшин не считал, что нужно «сушить весла» и отпускать живот, как делали другие спортсмены. Каждое утро и вечер он нагружал себя занятиями по полной программе. Наверное, поэтому его уже в этом возрасте уважительно называли Владимировичем.

Филатову он запомнился и своей рассудительностью и непадкостью на дешевые сенсации. Юрий вспомнил, как, крепко набравшись, в один холодный осенний денек другой тренер по гребле, дядя Коля, принялся рассказывать всякие ужасы про гребной спорт. В частности, рассказал, что, когда таблеток не было, приходилось гребчих накачивать естественным способом. Были специальные массажисты, но они только назывались массажистами, а на самом деле они с девушками спали по специальному графику. У гребчих от этого лучше росла мышечная масса, потому что регулярно добавлялся мужской гормон. «Только жалко их, – сокрушался дядя Коля, – аборты им часто приходилось делать...»

Тогда Юра стал свидетелем, как Владимирович, услышав эти слова, изменился в лице, взял изрядно охмелевшего Колю за грудки и сильно швырнул на землю. Впрочем, этот поступок добавил славы Владимировичу среди мальчишек, но испортил отношение со многими тренерами. И, как позже узнал Филатов, из-за этого конфликта тренер вынужден был уволиться.

Затем на некоторое время Юра потерял информацию о нем. Да и самому было не до того. Служба в армии, война. Изменилась и страна. СССР рухнул, а люди на его обломках озлобились и занимались выживанием. Однако несколько лет назад Филатов на страницах одной из московских газет увидел портрет своего тренера. Радости не было предела. Он решил повидаться с ним.

Владимирович почти не изменился. Был так же подтянут и принципиален. Подбородок его еще больше вздернулся. Но глаза по-прежнему светились спокойствием. На голове появилась кепка, как у московского мэра, которая закрывала бритую голову. Но самое главное – любимое дело, Артюшин не бросил его – продолжал заниматься спортом и тренировать мальчишек. А встрече с Филатовым был рад и даже вспомнил его сразу. Хотя по праву мог бы забыть. Ведь сколько с тех пор прошло времени, да и Филатов никогда не был его учеником.

С этого времени Филатов стал видеться со своим тренером. Иногда рыбачили вместе. И не успели оглянуться, как их отношения переросли в настоящую мужскую дружбу. Они встречались не очень часто, но иногда выручали друг друга. В последнее время они рыбачили на Москве-реке за городом, а иногда недалеко от гребной базы.

Филатову импонировала тихая рыбная ловля. Владимирович занимался снастями молча и, даже когда удавалось вытянуть карася или леща, никогда не хвастался этим, а чаще отпускал рыбешку, оправдываясь, что проку с нее никакого – вода грязная, да и мелочь такую домой стыдно нести. Не скрывая своего хорошего настроения, Владимирович мог запросто разоткровенничаться. Но говорил он всегда только о своих ребятах, о гребной базе, в которую вложил душу. Филатов знал, что об Артюшине говорили и немало плохого. Что на базе своей он, дескать, разжирел. Увеличил количество злопыхателей и случай, когда его подопечного «гребца-академика» уличили в допинге. Говорили, что Артюшин специально углядывает в молоденьких парнях таланты, а затем выжимает из них все соки и берет большой процент.

Для российского тренера такой талант – единственная возможность много заработать: официальная зарплата у него мизерная, а вот от доходов ученика он может отъесть процентов 20. Но эти проценты становятся существенными, только если ученик входит в число лидеров мирового спорта.

– А что у тебя тут произошло? – откладывая удочку, но не поворачивая головы в сторону тренера, спросил Филатов.

Артюшин посмотрел в сторону собеседника и сплюнул себе под ноги.

– И ты туда же! Не знаю я, понимаешь, не знаю! – раздраженно прокричал Артюшин.

– Да ты чего, Владимирович? – начал было оправдываться Филатов, но понял, что это бесполезно. Если тренер заводился, то это надолго. – Я узнал о том, что произошло, из газет, ну и просто хотел спросить.

– Просто? – с издевкой переспросил Артюшин. – Да меня уже все достали: городское начальство, менты, вот из спорткомитета звонили. И что мне им сказать? Ну не знаю, почему его убили. Не знаю! – с обидой заметил тренер. Мне сейчас только этого не хватало! У меня через две недели соревнования. У ребят работы непочатый край. Эти уроды со своими расследованиями мне сейчас все испортят! – подытожил раздосадованный Артюшин.

– Владимирович! Ты только успокойся, – попытался разрядить ситуацию Филатов. – Разберутся. А тебя не тронут. Весь район за тебя заступится, – успокаивал Юрий.

– Да где уж там весь район, – тихо произнес Артюшин. – Они меня в порошок сотрут. Вымарался, всю жизнь с дерьмом ходить!

– Ну а ты-то здесь при чем?

– На моей территории это произошло, понимаешь?

– А ты что же, охранник?

– Да хрен его за ногу! – охранник обход делал. Как раз в этот момент. А возможно, что и дрыхнул на топчане.

– Ну, так с него и первый спрос!

– С руководителя всегда спрос! – раздраженно парировал Артюшин.

– Ну ладно, Владимирович, не горячись. Ты мне вот что скажи, а этот авторитет... ты его вообще знал?

– Знал. Лучше бы я его не знал. Приходил он ко мне сюда раз двадцать. Предлагал сделку – на территории базы клуб ночной открыть.

– Ну, а ты? – нетерпеливо спросил Филатов.

– А что я? Послал его ко всем чертям! Я не позволю тут у меня на базе бардак разводить и шлюх сюда таскать. Я не для того тридцать лет в спорте горбатился...

– Вечно ты, Владимирович, горячишься.