– Но ведь пакет он мог подобрать где угодно! – воскликнул Юрий. – На любой помойке!

– А вы часто подбираете на помойке пакеты, в которых денег и кредитных карточек на полтораста тысяч баксов?

– М-да, – сказал Юрий. – Тут с вами спорить трудно.

– Да и незачем, – поддержал его водитель, ловко и непринужденно ведя машину в плотном транспортном потоке. – В конце концов, алиби есть алиби.

– Вот именно, – сказал Юрий.

– Но! – веско объявил водитель, подняв к потолку машины длинный указательный палец. Юрий заметил, что кончик пальца выпачкан чернилами – видимо, измазался о штемпельную подушечку. – Есть некоторые «но», о которых не следует забывать. Да, имеются свидетели – ну, эта ваша старуха с собаками, которая подтверждает, что Веригин в день убийства заходил к вам в квартиру около десяти утра. Около семнадцати часов его задержали, уже пьяного в дым и с этим пресловутым пакетом. Я специально подсчитал: если, выйдя от вас, Веригин сразу же сел в машину и отправился на место преступления со средней скоростью хотя бы семьдесят километров в час, он вполне мог успеть все это провернуть и даже напиться на радостях, что так удачно все обстряпал. Так что алиби его держится только на показаниях троих забулдыг, его товарищей по прежнему месту работы, которые утверждают, что пьянствовали они в тот день вместе, вчетвером, у одного из них на квартире. Но мне представляется, что, если на них нажать, они могут изменить свои показания... А вам так не кажется?

– Это смотря как жать, – сдержанно сказал Юрий. – Выбить показания – дело нехитрое. А как же справедливость?

– Да бросьте вы! У нас здесь что – пионерский сбор? Ведь алиби-то липовое, это же видно простым глазом!

– А обвинение? – спросил Юрий. – Вы сами-то верите, в собственную версию?

– Я верю фактам. Хотя ни на киллера, работающего по заказу, ни на маньяка этот ваш Веригин действительно не тянет. Но улики против него есть, а алиби... Да вы сами знаете, что это за алиби. Ткни в него пальцем, оно и рассыплется.

– А может, не надо? – спросил Юрий.

– Что «не надо»?

– Тыкать в алиби пальцем. Вы же отлично знаете, что оно настоящее.

– Ну, это дело поправимое, – легкомысленно заявил водитель. – Сегодня настоящее, завтра липовое... Свидетели-то – алкаши!

– Все равно не надо, – сдерживаясь, сказал Юрий. – Ну зачем вам это нужно? У него семья, дети... друзья.

Водитель бросил на него быстрый взгляд. Видимо в лице Юрия было что-то такое, от чего он слегка смутился.

– Не надо считать меня циником, – сказал он. – Хотя, если вам так проще, можете считать. Наверное, это так и есть. Да, я циник, потому что у меня работа такая – общаться с подонками и ковыряться голыми руками в дерьме. Вы видели, во что превратили этого Артюхова и его жену? Нет? А вот я видел. И скажу вам как на духу: меня это ни капельки не тронуло. Всякого, знаете ли, насмотрелся, а Артюхов этот был довольно неприятным типом, деньги грязные отмывал... Что меня по-настоящему огорчило, так это «глухарь», который мог повиснуть на нашем отделе.

– А тут такой подарок – подозреваемый с мешком улик, – сказал Юрий.

– Да, представьте себе, подарок! А вы хотите у меня этот подарок отнять. Не у меня одного, у целого коллектива...

– Слушайте, – теряя терпение, сказал Юрий, – я все это знаю. Мы ведь с вами, кажется, уже обо всем договорились, даже о размере... э... компенсации вашему дружному коллективу. Чего же вам еще? Хотите, чтобы я в ногах у вас валялся? Или цену набиваете? Поздно спохватились. Согласен, у вас есть передо мной некоторое преимущество, но оно, если разобраться, мнимое. Предположим, я возьму и отдам эти деньги не вам, а тем троим алкашам, свидетелям защиты. Как вы думаете, удастся вам тогда заставить их изменить показания? Да еще если я приведу к ним грамотного юриста, и он им объяснит, что с точки зрения закона они чисты и все те ужасы, которыми вы их запугиваете, суть просто детские страшилки... Искать настоящего убийцу вам тогда все равно придется, но уже, извините, даром. Вернее, за зарплату, а ее даже на бензин для вашего джипа вряд ли хватит.

Водитель хмыкнул и снова обнажил зубы в неприятной улыбке.

– А я думал, вы пожиже, – сказал он. – Ошибся, ошибся, надо же... И на старуху бывает проруха! А не боитесь?

– Вас? – уточнил Юрий.

– Например.

– Нет. А вы? Вы сами не боитесь?

– Это кого же? Уж не вас ли?

– Нет, – сказал Юрий. – Не меня. Бога. Говорят, он есть. Более того, говорят, что он все видит, все запоминает, а то, что опасается забыть, подробно записывает, чтобы потом воздать каждому по делам его...

– А, это, – протянул водитель. – Нет, не боюсь. И знаете почему? Уж очень большая получится очередь из тех, кому надо воздать по делам. Чтобы с каждым разобраться, вечности не хватит. Поэтому, я полагаю, рассматривать кандидатуры будут весьма поверхностно, не вдаваясь в подробности. Это кто? Бандит? В печку его, чтоб неповадно было! А этот? Следователь прокуратуры? Это что же за должность такая, чем он, этот следователь, занимался? Ага, слабых и обиженных защищал, стоял на страже закона и порядка... Так это же наш человек! Выдать ему нимб и крылья и зачислить на довольствие согласно штатному расписанию!

– Экий вы, право, оптимист, – проворчал Юрий. – Впрочем, вы еще молоды.

– Во-первых, вряд ли я намного моложе вас, – обиделся водитель. – А во-вторых, никакой я не оптимист. Я же это несерьезно... Бога бояться глупо. Я другого боюсь. Боюсь, что коммунисты были правы и там, по ту сторону, ничего нет. Подохнешь, закопают тебя в землю, чтоб не смердел, а то, еще смешнее, сожгут в печке, как полено... И так и этак удобрение получается, вот и вся твоя загробная жизнь. Теоретически шансы пятьдесят на пятьдесят, вот и приходится рисковать, понимаете? А то проживешь всю жизнь вшивым, голодным праведником, а на том свете-то ничего и нету! Ни награды, ни наказания, ничего...

– А вдруг есть? – сказал Юрий. Этот разговор ему уже надоел, но разговаривать о деньгах было еще скучнее.

– Ну, тогда в аду будет что вспомнить, – водитель снова покосился на Юрия. – А вы что же, из этих, из праведников? По вас вроде не скажешь...

– Увы, – сказал Юрий. – Боюсь, нам еще представится случай продолжить наш спор, сидя на соседних сковородках. А может, даже на одной.

– Отлично! – водитель расхохотался. – Всегда рад приятной компании! Да, действительно, никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь... Вот и знакомством в загробном мире обзавелся!

– Да, – сказал Юрий. – Слушайте, давайте как-нибудь заканчивать, что ли... Что вы меня по городу кругами катаете, бензин напрасно жжете? Вы ведь уже убедились, что я не из отдела внутренних расследований.

– Заканчивать так заканчивать, – легко согласился водитель и свернул к тротуару. – Пересчитывать надо?

– Как хотите, – сказал Юрий, отдавая ему пакет.

– Не буду, – сказал водитель после недолгих раздумий. – Хороший вы человек, честный, это сразу бросается в глаза. Не дай вам бог в наш департамент угодить. Живым из зоны не выйдете, там таких не любят.

– Угроза? – спросил Юрий, подняв левую бровь.

– Просто дружеский совет. Ну, все, счастливо вам. Идите, встречайте своего узника совести, минут через сорок он уже будет на свободе. Довольны?

– А вы были бы довольны, расставшись с такими деньгами? – проворчал Юрий.

– Это смотря за что, – заметил водитель.

– То-то, что не за что, – сказал Юрий и полез из машины, сделав вид, что не заметил протянутой водителем руки.

В квартире Веригиных было не протолкнуться – сюда набилась чуть ли не половина двора да плюс к тому многочисленные родственники Сереги и Людмилы. Дым стоял коромыслом, гремела и лязгала музыка, в воздухе висел разноголосый гомон, стук ножей и вилок, звон бокалов и бульканье льющейся в них жидкости. Людмила Веригина, раскрасневшаяся, растрепанная, не вполне трезвая и уже заметно остервенелая, руководила притоком гостей, впуская в квартиру одних и бесцеремонно выдергивая из-за стола других, чтобы освободить место для тех, кто еще не поздравил хозяина этого гостеприимного дома с возвращением. Она была в халате, и это означало, что жизнь семьи Веригиных вернулась на круги своя. В целом все это напоминало третий день свадьбы или, наоборот, затянувшиеся поминки, когда все уже забыли, по какому поводу собрались, и вот-вот запоют хором «Ой, мороз, мороз...». Отличие состояло лишь в том, что вместо жениха и невесты или портрета покойного с траурной ленточкой во главе стола восседал Серега Веригин собственной персоной – слегка осунувшийся, небритый, но уже, по обыкновению, пьяный, красный, усатый и громогласный.