— Успокоюсь, — шипел между тем его противник, продолжая наматывать на кулак несчастный воротник. — Сначала тебя, отморозка стриженого, успокою, а потом уж и сам успокоюсь. Развелось вас, сволочей, шагу без вас не ступишь… Хозяева жизни, твари толстомордые, бандитские хари…

— Отпустите его немедленно! — шипела с другой стороны девушка, тряся Юрия, как грушу. — Кто вас просил вмешиваться? Что вы лезете? Убирайтесь отсюда сию же минуту!

— Все, — сказал Юрий, — все. Провалитесь вы! Сами разбирайтесь, а я пас. Воротник отпусти, Отелло, неохота тебе морду ломать.

— Конечно! — воскликнул «Отелло». — Конечно! Нагадил и в кусты. Нет, приятель, ты от меня так просто не отделаешься!

— Это проще, чем ты думаешь, — окончательно потеряв терпение, сообщил ему Юрий и резко вывернул кисть противника, которую до сих пор сжимал над головой.

Вцепившаяся в его воротник рука немедленно разжалась, длинноволосый охнул и согнулся пополам, повернувшись к Юрию задом. Филатов с огромным трудом преодолел искушение дать ему хорошего пинка, разжал пальцы и оттолкнул противника. Тот потерял равновесие и упал на четвереньки. Юрий молча повернулся к нему спиной и, ни на кого не глядя, двинулся к машине, краем глаза успев заметить, что девушка заботливо склонилась над своим поверженным ухажером. «Страна дураков, — подумал Юрий, шаря по карманам в поисках ключа от машины, — и самый большой дурак в ней — угадайте, кто? Правильно, детки, это я и есть».

— Саша, не надо! — испуганно, во весь голос закричали сзади.

Голос был женский, и Юрий сразу понял, кому он принадлежит. Обернувшись, он увидел позади себя, в каком-нибудь метре, длинноволосого Сашу — уже без темных очков, с испачканными коленями и с полуторным силикатным кирпичом в занесенной для удара руке. Черт его знает, где он ухитрился найти этот кирпич посреди шумной московской улицы, но он его нашел и, судя по всему, точно знал, что ему делать с этой находкой. Времени на раздумья не осталось. Юрий вскинул над головой согнутую в локте левую руку, блокируя удар. Кирпич вырвался из пальцев длинноволосого, когда их предплечья встретились, и, падая, больно ударил Юрия по плечу. Юрий действовал чисто рефлекторно и не успел сдержаться: вслед за защитой последовала контратака, и его правый кулак стремительно вошел в соприкосновение с заросшим подбородком противника.

Ноги длинноволосого на какой-то миг оторвались от асфальта; он почти взлетел в воздух, трепеща полами плаща, как широкими крыльями, и спиной вперед врезался в рекламную тумбу, с которой обольстительно улыбалась какая-то полуголая девица. Тумба опрокинулась, угодив в витрину очень некстати оказавшегося здесь бутика; витрина обрушилась с рассыпчатым дребезгом, кто-то завизжал, по асфальту брызгами разлетелось битое стекло, и в то же мгновение перед Юрием, как из-под земли, вырос охранник в темно-серой полувоенной униформе.

Этот, по крайней мере, не стал пускаться в длинные разговоры и беспочвенные обвинения. Парнем он оказался крепким, тренированным и бывалым — то есть как раз таким, какой требовался Юрию в данный момент. Филатов поднырнул под стремительный хук справа и от души врезал в солнечное сплетение, вложив в этот удар все раздражение, скопившееся в душе на протяжении последних месяцев.

Охранник сложился в три погибели и выбыл из игры, но тут набежали еще какие-то ребята в униформе, и Юрий успел опрокинуть парочку, прежде чем сообразил, что имеет дело с ОМОНом. А когда сообразил, извиняться было уже поздно — ребята пустили в ход резиновые «демократизаторы» и кованые сапоги, которыми, надо отдать им должное, орудовали мастерски.

… Уже в «луноходе», трясясь на узком неудобном сиденье со скованными за спиной руками, Юрий вдруг ни к селу ни к городу сообразил, почему не сумел отыскать в карманах ключ от машины: он, ключ, так и остался торчать в замке зажигания.

Юрий открыл холодильник, порылся на боковой полочке, где у него хранилась аптечка, отыскал катушку лейкопластыря, поколебался немного, а потом все-таки взял с нижней полки недопитую бутылку водки, свинтил колпачок и, морщась от боли в распухших губах, отхлебнул прямо из горлышка.

Разбитые губы вспыхнули огнем и почти сразу онемели. Юрий прислушался к своим ощущениям. Все тело ныло, как больной зуб, особенно бока, но выпитая на голодный желудок водка начала действовать, боль понемногу утихала, растворяясь в мягкой алкогольной эйфории, и для закрепления эффекта Юрий сделал еще пару глотков. Вернув бутылку на место, он нашел ножницы и подошел к зеркалу.

Большое, почти во весь рост, зеркало, в незапамятные времена вмонтированное строителями в дверь кухни, было чуть постарше Юрия. За долгие годы его поверхность потускнела и затуманилась, тут и там на ней виднелись пятнышки присохшей краски и пузырьки отставшей амальгамы. Тем не менее Юрий видел в нем свое лицо во всех подробностях, и подробности эти были неутешительны. С такими подробностями, пожалуй, ему предстояло провести ближайшие неделю-полторы взаперти, избегая показываться людям на глаза. «Правильно, — подумал он, изучая полученные в неравном и, главное, совершенно ненужном сражении с омоновцами повреждения, — сам виноват. Сопротивление оказывал? Оказывал. Свидетели были? Сколько угодно. Вот ребята и не стали стесняться, и жаловаться вам, Юрий Алексеевич, не на кого, кроме семьи и школы, которые воспитали из вас законченного болвана».

Он покрутил в руках катушку пластыря, прикидывая, куда бы его налепить, а потом решил не тратить время попусту — само как-нибудь засохнет. Впервой, что ли? Кости, слава богу, целы, а парочка синяков и ссадин — ерунда на постном масле. Приклеить пластырь — не фокус, но ведь потом его еще придется отдирать…

Он вернулся к холодильнику, убрал пластырь в аптечку и немного постоял, разглядывая стоявшую на нижней полке бутылку с универсальным лекарством от всех скорбей. В голове у него уже слегка шумело, и Юрий решил пока что воздержаться: сначала надо принять душ.

Ворочаясь под вялыми, отдающими хлоркой струйками, он заново переживал недавнее происшествие, время от времени скрипя зубами и даже мыча от стыда и неловкости. «Опять, — думал он, осторожно намыливая ноющие, покрытые синяками бока. Опять что-нибудь да случается. Мне что, перестать из дома выходить? Всего-то и хотел, что помыть машину, а что в итоге? Черт с ними, с деньгами, и синяки тоже сойдут, но где, спрашивается, мне теперь искать ту самую машину, которую я, идиот, вымыл снаружи и внутри и даже заправил под завязку? Сделал кому-то подарочек…»

Он вылез из душа, натянул старые тренировочные брюки и, вытирая голову, прошел в комнату, где на верхней полке шкафа у него хранился запас сигарет. На макушке прощупывались многочисленные шишки, из-за которых голова казалась бугристой, как выросшая на торфянике картофелина. Задержавшись перед зеркалом, Юрий немного пошмыгал разбитым носом. Было больно, но не так, чтобы очень; судя по всему, нос выдержал, не сломался, и вообще на этот раз Юрию, кажется, удалось отделаться ушибами. Ну и возмещением материального ущерба, разумеется не говоря уже о штрафе за нарушение общественного порядка и сумме, которую он вручил капитану милиции, составлявшему протокол…

К счастью, заявлений с просьбой возбудить против него уголовное дело ни от кого не поступило. Длинноволосый Отелло ухитрился слинять с места происшествия, пока Юрия метелили омоновцы, а бутик, который, понятное дело, слинять не мог, удовлетворился деньгами за разбитую витрину. В целом все более или менее обошлось, вот только машины жаль.

Юрий добрел до шкафа, взял сигареты, прошел, по-стариковски волоча ноги, к окну и открыл форточку. На улице светило солнце; снаружи, перекрывая чириканье воробьев, доносилось шарканье метлы и привычное ворчание дворничихи тети Кати. Юрий сунул в зубы сигарету и прикурил, слегка поморщившись при виде характерных ссадин на костяшках пальцев. То обстоятельство, что длинноволосый Саша сумел убраться от греха подальше после столь сокрушительного удара, говорило в его пользу: Юрий всегда относился с уважением к людям, которые умели держать удар. Даже если они, эти люди, пытались проломить ему голову кирпичом, подкравшись со спины…