— Папа, где ты был? Почему ты не спас маму? — по щекам Нины бежали слёзы. — Где были вы, сильные, мужественные защитники, когда мама выводила нас из школы? Молчишь? — Она прислонилась к отцу и ударила его кулаком в грудь. От казалось бы лёгкого, детского удара, боль пронзила его израненное тело. Генерал вскрикнул и побледнел, едва ли не теряя сознание. Девочка, невольно вздрогнув от отцовского крика, подняла глаза, и её взгляд остановился на его совершенно белых волосах. Она уткнулась лицом в генеральский китель и, обняв, разрыдалась.

— Прости, папа, прости меня…

Кто прав? Тот, кто может дышать, чувствовать, или тот, кто выполняет заложенную в него программу? Где есть истина? Казалось бы, риторический вопрос, но для каждой стороны победить — означало сделать то, что должно, а значит совершить добро…

Кровью было залито всё: стол с разбитой фарфоровой пепельницей, ножки стульев, кожаные подлокотники кресла, малиновый в белую крапинку слонёнок, сделанный из папье-маше, литые бронзовые фигурки ангелов…

Сергей крепко выругался и, резко откинув одеяло, встал с кровати. Видеофон, покраснев от напряжения, выдавал душераздирающие трели. Ещё не совсем соображая, Ляпидевский сонно потянулся и только тогда снял трубку.

— Слушаю, — буркнул он и открыл рот, что бы зевнуть, но голос, зазвучавший в ухе, заставил забыть не только зевок, но и вообще про все радости жизни вместе взятые.

— Через полчаса — у меня. Может случиться страшное, опасность грозит всем… Заберешь розовую дискету, — буркнул знакомый голос, и тут же в трубке раздались короткие гудки. Посмотрев на номер звонившего, Сергей понял, что послание было отправлено с автоматического уличного телефона. Внизу под номером стояло указание о задержке отправления на два часа. Это выглядело, по меньшей мере, странно.

В квартире бывшего легионера Сергея Ляпидевского, как всегда, царил беспросветный бардак. Синие джинсы тёмным комком валялись на полу близ кровати, светлая рубашка, придавленная сверху серой курткой, кособоко висела на стуле. Сергей нагнулся, поднял брюки и стал поспешно одеваться. Размышлять о том, что же всё-таки случилось, у него не было времени. Раз было сказано, что нужно поторопиться, то следовало поторопиться. Натянув на себя брюки, а затем и рубашку, он скользнул к шкафу и вынул из него короткоствольный десантный бластер. Привычным движением прицепив наплечную кобуру, Сергей сунул в неё оружие и скрыл её под серой джинсовой курткой. На мгновение показалось, что он вернулся на Марсианскую пустошь. Во рту появился неприятный привкус соли и пота, в ноздри ударил запах дыма. Но наваждение прошло. Он провёл кончиком языка по зубам и не ощутил ничего, кроме безвкусной слюны. В животе требовательно заурчало. Осознав важность момента, Сергей пересёк комнату и оказался около огромного квадрата вмонтированного в стену холодильника марки "Атлант". Он поднял руку и нажал указательным пальцем маленькую розовую кнопку, едва видимую на фоне цветовых обоев. Послышалась бравурная мелодия, и холодильник гостеприимно распахнулся, открывая внешнему миру свои внутренности. Палка колбасы, заплесневевший кусок сыра, банка горчицы "Флотской" "столетней" давности и ломоть чёрного хлеба вальяжно раскинулись во внутренних просторах холодильника, больше в нём ничего не было. Сергей хмыкнул так, словно надеялся, что за ночь в холодильном аппарате появится что-нибудь новенькое. Разочарованно поскребыхав пальцами подбородок, он сперва вознамерился его закрыть, затем передумал, протянув руку, вынул кусок сыра и, внимательно осмотрев его, закинул в широко распахнутую пасть мусорного утилизатора. Теперь в холодильнике из съестного оставались ломоть хлеба, горчица, палка колбасы. Вновь досадливо покачав головой, Сергей, протянув руку, сгрёб всё оное "разнообразие" (не считая горчицы) в пятерню, оторвал зубами изрядный кус колбасы и, на ходу закусывая его чёрствым хлебом, выскочил на лестничную площадку. В голове настойчиво стучали тревожные молоточки. Что-то не на шутку встревожило всегда спокойного старикана. Похоже, слишком серьёзное, если тот даже не удосужился поздороваться. Чёрная сталь бластера приятно холодила тело. Само оружие и ожидание предстоящей опасности всколыхнули в нём былые воспоминания…

…Грохот, визг осколков, мелькание света и чернота заволакивающего всё дыма. Марс- холодная оранжевая точка в ночном небе… Марс, давший приют многим и многим тысячам переселенцев и ставший могилой огромному числу легионеров. Марс, единственное место во вселенной, где Сергей чувствовал свою полезность. Планета, где он был готов отдать свою жизнь ради жизни других. Он, этот самый Марс, холодным прикосновением ствола вновь напомнил о себе и лежавшей на сердце боли. Вновь действовать, чувствовать упоительную радость своей силы, что могло быть лучше для опалённого войной сержанта? Опасность, если она действительно была, наделяла его существование смыслом. Ляпидевский пинком отворил дверь, и уже не слыша, как она плавно захлопнулась за его спиной, выскочил на лестничный пролёт. При его приближении стоявший на этаже лифт приветливо распахнул двери, но Сергей сейчас был не в том состоянии, чтобы пользоваться этими средствами передвижения. Всё его тело, вся его душа ощущала потребность к действию. Он шагнул прочь от лифта и, перескакивая через три ступеньки, устремился вниз по лестнице.

Оказавшись на свежем воздухе, Ляпидевский первым делом окинул взглядом ещё пустынную улицу, затем одним движением поправил наплечную кобуру и лишь потом, повернув в нужном направлении, фланирующей походкой направился к виднеющемуся неподалёку входу в метро. Было раннее утро. "Древнее, как мир" сооружение призывно мигало малиновым светом свой извечной буквы М. Входя под его мраморные своды, Сергей невольно улыбнулся. Он любил бродить по этим старинным подземным галереям, созерцая разноцветные фрески и картины художников прошлого, развешанные по украшенным вязью стенам. Когда-то давно люди отказались от огромного количества музеев, расположив величайшие произведения искусства в общественных местах, чтобы каждый гражданин даже в сутолоке дел мог мимоходом насладиться красотой, созданной его предками. Специальное покрытие защищало творения художников и скульпторов от течения времени. Двигаясь к эскалатору, Сергей остановил свой взгляд на застывшей в вечности бронзовой фигуре девушки, сидевшей на небольшом осколке скалы. Великолепная грудь, едва прикрытая узкой полоской ткани, касалась грифа гитары, бронзовые волосы падали на плечи, рассыпаясь на маленькие изящные завитки, точёные ноги были чуть-чуть согнуты в коленях, и изящные босые ступни касались пальцами расходящейся волнами поверхности воды раскинувшегося перед ней озера. На лице девушки застыла легкая полуулыбка. Заглядевшись, Сергей едва не врезался в турникет. Он чертыхнулся и полез в карман за металлическим жетоном. В металлической фигуре девушки было что-то до странного знакомое, но вместе с тем далёкое и неуловимое. Казалось, что это видение пришло из его снов, пришло и само собой воплотилось в застывшую навеки скульптуру.

Бросая жетон в ненасытное горло контрольно-пропускной машины, Сергею показалось, что он чувствует на себе чей-то пристальный взгляд. Он резко обернулся, но в огромном здании никого не было, только пожилая контролёрша, глядя куда-то в потолок, лениво зевала и, казалось, совершенно не обращала внимания на озабоченно хмурившегося Сергея. Всё окружающее пространство выглядело привычно — буднично, но несмотря на отсутствие чего-либо подозрительного, чувство чужого взгляда не прошло. Зябко передёрнув плечами, Сергей скатился на эскалаторе вниз и быстро скользнул в гостеприимно распахнувшиеся двери только что остановившейся электрички. Лишь оказавшись внутри заставленного мягкими диванами вагона, Ляпидевский немного успокоился. Ни в этом, ни в соседних, отделенных прозрачной перегородкой, вагонах никого не было, и за зарытыми дверями царила полная, ни кем не нарушаемая тишина. Удобно устроившись на угловом сидении, Сергей закрыл глаза и попытался немного покемарить. Досыпать не доспанное уже давно, ещё со времен службы в космическом легионе, стало его привычкой, сидевшей своими корнями в печёнках ещё более усугубившейся в дни Ново-Марсианского конфликта, давшего ему не только привычку спать когда угодно и где угодно, но и оставившего на теле парочку рваных шрамов. Эта же самая дурная привычка развила в нём и потрясающее чувство времени: он мог уснуть и проснуться точно в срок, причём с одинаковой лёгкостью, что через одну минуту, что через несколько часов. К тому же его сон был чуток, стоило появиться какому-либо постороннему движению, и он тут же просыпался.