— Ты, случаем, друга моего не видел? — едва войдя, спросил он и, осторожно вытянув стилет, показал его обмершему от неожиданности кузнецу. — Ты ковал? — вопрос, заданный в лоб, не давал возможности на обдумывание.

— Я. Моя работа, — тупо ответил кузнец, и тут же, спохватившись, замахал руками. — Так мож и не моя, мало ли ножиков по свету белому бродит, легко и обознаться!

Но Лёньку было уже не провести. Он ринулся вперёд, и хоть кузнец сам был малый не хилый, но злоба и удаль молодецкая позволили парню, схватив кузнеца за грудки, тряхнуть так, что ноги его оторвались от земли и повисли в воздухе.

— Говори, кто клинки забирал? Кто заказывал?

— Не знаю я, — перепугано пробормотал кузнец. — Человек один. Не впервой ему ковал, монетой золотой расплачивался Трёхмухинской, но не наш он, вот ей — богу, не наш.

Бывший ординарец опустил на пол перепуганного до смерти Урядного Крела.

— Значит, не ваш?

— Не наш, — подтвердил кузнец, украдкой отступая под защиту наковальни, стоявшей посредине кузни.

— Раз не ваш, так и спросу с тебя не будет. Скажи мне только, как он выглядел?

— Мужик как мужик, — кузнец виновато развёл руками. — В одёжке нашей Трёхмухинской, но точно не наш. Глаза такие холодные, ледяные вроде, и брови… брови, будто оспинами побитые, да голос хриплый помнится…

— А лицо? Лицо как выглядело?

— Лицо я не видел. Ты уж, господин, не гневайся, лицо у него завсегда сокрыто было.

— А раз сокрыто, что ж ты не догадался, что для злого дела оружие-то твоё предназначено? — на эти слова кузнец лишь горько усмехнулся и смущённо пожал плечами.

— А разве нынче поймёшь, что для доброго, а что для злого дела делается? Когда кривда с правдою под ручку бродят, у всякого только своя выгода имеется. А я что, хуже других?

— Может и не хуже, — сказал Лёнька, поворачиваясь к выходу, — но знать, пожалуй, и не лучше будешь.

Без промедления выехав из города, ординарец попылил в нужном направлении. Дорога у него была неспорая, припасов оставалось ещё много, и лошадку он жалел, сильно не гнал. По пути лишь деревеньки попадались заброшенные да сенокосы застаревшие. Косить — то их некому стало: кто помёр, кто в города подался, кого в армию взяли, а кто и разбойничать начал. Сами изредка встречавшиеся на Лёнькином пути разбойники, лениво лежавшие на придорожных полянках под солнышком, одиноким путником не интересовались, то ли совесть имели, то ли справедливо рассудив, что с человека служивого взять нечего, а получить много можно, напасть не решались. Одним словом, добрался Лёнька до Лохмоградских стен без приключений. Первым делом по кузням бродить отправился (кто знает, может и здесь следы убивца остались), да сколь ни ходил, ничего не выведал. На постоялом дворе остановился и принялся искать, как было сказано Ягой, нечто "неприметное". Дни своим чередом шли, денежки в кошельке таяли, а нужного не находилось, вроде бы можно было в Кривоград отправиться, да всё время что-то удерживало, будто вело куда-то. Но что именно — ответа не было.

— Воевода умер, — Караахмед пристально посмотрел на Изенкранца, тот понимающе ухмыльнулся. — На войне это случается, но росское войско не может оставаться без предводителя, иначе может произойти что-нибудь нам нежелательное.

— У Вас есть какие-то конкретные предложения? — Изенкранц не любил в разговорах с чародеем ходить вокруг да около, а эта манера мага тянуть кота за хвост его всегда раздражала.

— Да, — нисколько не смутившись прозорливости советника, Караахмед позволил себе лёгкую улыбку. — Мы предлагаем на эту должность генерала Горлопанова.

— Кто так решил и почему? — казалось, Изенкранц выглядел не слишком довольным.

— Ты знаешь, но он, — маг сделал ударение на слове Он, — очень настаивал.

— Настаивал, говоришь… Что ж, я устрою такое назначение, но запомни, это не лучшее решение, далеко не лучшее. Вы ещё убедитесь в этом. Ещё убедитесь! — на лице советника играла нехорошая ухмылка. — Они ошиблись, и эта ошибка может нам, точнее вам, слишком дорого стоить.

— О цене не стоит беспокоиться. Владыки способны заплатить любую цену, к тому же они никогда не ошибаются! — произнося последнюю фразу, чародей внезапно подумал, что, может быть, Изенкранц прав? Кто как не сами Великие лорды учили его, что ни в чём, связанном с россами, нельзя быть до конца уверенным. Он вспомнил фразу, обронённую одним из них: " Мы почти ничего не знаем о природе силы, поддерживающей Рутению, и никогда ни в чём не можем быть до конца уверенными, когда идет вопрос об этой проклятой стране или о её жалких жителях".

Лорды.

На этот раз Караахмеда приняли в главном зале роскошного замка, стоявшего на вершине поросшего деревьями холма.

— Назначенный по велению короля (с нашего тайного на то одобрения) воевода, хоть и крут на расправу, хоть и помешан на муштре и учениях, и к тому же совсем не имеет боевого опыта, но, к сожалению, с лихвой компенсирует его своим служебным рвением. — Лицо властителя мира искривила горькая усмешка. — Если так пойдёт и дальше, рано или поздно россы выследят наши приготовления. Изенкранц своих слов не сдержал, не сумел отозвать отряды вольные-особые, что в горах тайно рыскают. Выпустил нити управления из своих рук. Но ведь прав был сукин сын — Горлопанов — то тот с норовом оказался — за букву закона от королевского советника спрятался. И если о тайном месте россам станет известно, ничто не сможет их остановить. Орки разрозненны. И про их повадки слишком много известно отрядам Рутении. Их охраной вдоль болот не выставишь. А охраны должно быть достаточно много, чтобы могли они выдержать удар любого воинства. А много орков потребуют много пищи и много чего прочего. Да и следов будет не скрыть, и тогда рано или поздно наша тайна раскроется.

— Мой лорд! — Караахмед низко склонил голову. — У нас есть лишь один выход — существует только одно воинство, что и следов не оставит, и без еды и питья сможет ждать в засаде сколь угодно долго. — Маг осмелился чуть приподнять голову и посмотреть в лицо своего хозяина.

— Силы тьмы? Тут ты прав, без них нам никак не обойтись, но я не хотел бы пускать их в бой раньше времени. Ты же знаешь, против тьмы могут объединиться и самые непримиримые враги. Не помешает ли это нашим планам? Нет, не будем торопиться. Пока, я думаю, нам хватит того, что осталось от твоих чарожников. И кстати, нам просто необходимо согласие властителя этих мест. Без его помощи нам не обойтись. Потребуется вскрыть могилы его предков.

— Боюсь, это невозможно, — нерешительно возразил маг. — Вы же знаете, как к этому относится презренный Рахмед.

— Значит, нет… — старый лорд задумчиво закрыл лицо ладонями.

— Но у него есть сын…

— Что? Сын? Ах, да! Ты думаешь, что сын вполне может оказаться не столь твёрд, как его отец?

— Я почти уверен в этом. Только нужно правильно его направить.

— Но как он займёт трон? Его отец ещё молод и силён.

— О, поверьте мне, люди умирают и в более молодом возрасте!

— Ты хочешь, чтобы наши люди…

— Избави боже, мой лорд, как Вы могли такое подумать! Наши люди не станут пятнать руки кровью какого-то жалкого халифа, это сделает его сын.

— А он не станет жертвой своего отцеубийства?

— О нет, для этого он слишком хитёр и осторожен. Никто ничего даже не заподозрит.

— Да, а захочет ли он устроить заговор против собственного отца? Склонится ли к нашим замыслам?

— О да, мой лорд, это будет легко. Наши замыслы совпадают с его мечтами, нужно лишь легонько "подтолкнуть" его в спину.

— Что ж, значит так и поступим…

Много воды утекло с того дня, как Рахмед рассказал свои тайны сыну, многое открыл пребывающему в невежественной дрёме разуму Айдыра. Сначала погрустнел он, затем задумался, а потом осмыслил всё и понял, сколь широкая дорога ему вдруг открытой представилась. Коли есть нити тайные и владыки, миром правящие, то можно и свою игру повести. Какие нити обрезать, какие так закрепить, чтобы и не дёрнули, а позже и Владыку мира, лик свой ненароком показавшего, врасплох застать, в сторону отпихнуть да нити те из его рук и перехватить. Но начинать надо было с малого — с познания тайного и простым глазом не видимого. С этого момента мысли и дела Айдыра были подчинены лишь одному — познанию. Добытое в разбоях золото он стал пускать на подкуп людей знающих и на поиск тайных сведений. Вскоре ему и впрямь стало известно многое, и то, что его отцу было неведомо. Желание властвовать разгоралось в груди юноши подобно кузнечному горну всё жарче и жарче. А снизошедший однажды на него сон был подобен откровению. В тот день он долго выслушивал отцовскую отповедь, а вечером мысли о делах тайных и явных закрыли для него путь развлечений. Отослав прочь явившуюся наложницу, Айдыр долго не спал, попивая душистый чай из цветов белой розы и вчитываясь в древние тексты. Собранные им пергаментны были исписаны различного рода пророчествами — одни предрекали оркскому халифату гибель, другие процветание и благоденствие, третьи — природные катаклизмы и чёрные, голодные годы, четвёртые — благоденствие через мир и дружбу с соседями, пятые он вообще не сумел прочесть, но больше всего ему нравилось пророчество самое древнее. Написанное дрожавшей рукой полубезумного старца, оно гласило: