Игорь Гуревич, ведший своих бойцов по одному из небольших отрогов, время от времени с беспокойством поглядывал на показания джипиеса. Вскоре должно было начаться вытянутое на несколько квадратов минное поле, как мечом отделяющее его от идущего чуть южнее Ефимова. Так что надо было не прозевать момент и взять ещё немного севернее, чтобы наверняка обогнуть это смертоносное местечко, а не брести по его кромке. Наконец Гуревич окликнул идущего впереди бойца и передал команду «уходим вправо». Почти сразу повинуясь его приказу, людская цепочка отклонилась к северу и поползла дальше по большой дуге, обходя неизвестно когда установленное здесь минное поле. Когда же группа, снова сменив направление, потянулась на северо-запад, Игорь, взглянув на экран джипиеса, довольно улыбнулся — до означенного ранее места забазирования оставалось совсем ничего. Он вспомнил свою любимую присказку «три раза…», и его улыбка стала ещё шире. Началось крайнее боевое задание, (в то, что в оставшуюся после него неделю их могут сдёрнуть куда-то ещё, Игорю, как, впрочем, и всем остальным разведчикам, не верилось), а дни на боевом задании обычно летели быстро.

«Можно считать, осталась одна неделя, — подумал он, ощущая в душе радостное предчувствие. — Наташа, готовь стол и…» — что означало это И, он додумать не успел. Рука шедшего впереди разведчика взметнулась вверх, останавливая всю группу. Игорь замер и, машинально повторив движение впередиидущего, включил радиостанцию.

— Что там у тебя? — не озабочиваясь позывными, спросил Игорь у сержанта Ляпина.

— Следы, — коротко ответил тот, тоже не слишком зацикливаясь на применении позывных.

— Сейчас подойду, — сухо поставив бойцов в известность о своих намерениях, Игорь направился в головняк группы.

Идрис был практически счастлив.

«Эта женщина, эта женщина! — он не находил слов, чтобы выразить своё восхищение. Когда он представлял её себе мысленно, в его голову приходило лишь одно слово — СТРАСТЬ, да она именно такой и была — Страсть. Женщина — страсть. Воспоминания о тех чудных мгновеньях, (эх, если бы Идрис ещё отдавал себе отчёт, сколько их всего было-то, этих мгновений!) заставляли его сердце трепетать, словно это было не сердце взрослого мужчины, а сердечко пойманного в корзину воробушка.

— Брат, я хочу её! — воскликнул Идрис, едва они оказались с Ибрагимом наедине в своей землянке.

— Э-э-э, брат, была бы она какая-нибудь глупая русская, по недомыслию своих предков поселившаяся на нашей земле, то ты бы хотел её, пока она тебе не надоела, а потом убил. А за эту, — Ибрагим кивнул за стену своего убежища, — мы с тобой отвечаем головой, и если что… — договаривать он не стал, брат должен был понять его и без слов.

— Ты не так понял меня, брат! — Идрис обиженно и совсем по — детски поджал губы. — Я достаточно мужчина, чтобы женщина возжелала меня без силы! — гордо выпяченная грудь должна была показать, что он под этим подразумевает.

— Ты уже был с ней, — заключил Ибрагим, и его лицо вдруг стало совершенно серьёзным. — Так чего же ты тогда ещё хочешь?

— Я хочу быть с нею всегда!

— Ты хочешь на ней жениться? — Ибрагим оценивающе оглядел брата с головы до ног, но не выказал пока ни каких эмоций.

— Ну… — неопределённо протянул Идрис, — я ведь могу иметь и двух жён.

— Можешь, — ухмылка, появившаяся на лице Ибрагима, явственно говорила о том, что он думает о желаниях своего брата.

— Ты думаешь, она не согласится? — спросил младший Келоев, и тут же увидел, как старший брат отрицательно покачал головой. — Она же сама хотела меня…

— Желание европейской женщины отдаться мужчине — это всего лишь мимолётная прихоть. Они — как собаки, готовы отдаваться каждому, если у них на то будет настроение. Не обольщайся, брат, ей просто скучно, скучно и экзотично. А стать твоей… Остаться здесь навсегда… Я даже не уверен, захочет ли она повторить это с тобой ещё раз… Для них, — Ибрагим отрешённо махнул рукой, — главное — деньги. Красивая жизнь…

— Но ведь я могу предложить ей богатую жизнь, — нашелся, что ответить на слова брата, Идрис, — деньги, много денег.

Глядя на Идриса, Ибрагим, похоже, был готов расхохотаться. Он едва сдерживался, пытаясь оставаться хоть чуточку серьёзным:

— Деньги? Доллары? Фунты? И сколько ты можешь ей предложить?

— Десять, нет, двадцать тысяч долларов, даже тридцать, она будет жить, ничего не делая, безбедно. Ты ведь поможешь, брат? — Идрис умоляюще посмотрел на старшего Келоева, но тот неожиданно вновь стал серьёзным, и уже со злостью взглянув в глаза своего наивного младшего братца, потряс перед его лицом обеими руками.

— Безбедная жизнь! Глупый, да она за одну эту командировку имеет больше, чем весь наш сраный отряд! Тридцать тысяч долларов! Он хочет купить её за тридцать тысяч долларов! Да она за месяц имеет столько, сколько ты не заработаешь и за год! Безбедная жизнь! — он повторялся. — Она уже сегодня имеет безбедную жизнь. И такой дурачок, как ты — не более, чем игрушка, о которую она, не задумываясь, вытрет свои ноги. — Ибрагим продолжал говорить, а Идрис стоял и слушал, не перебивая. Он не обижался, он вдруг понял, что его брат говорит истинную правду, и в груди младшего брата появилась горькая обида. Он вдруг осознал, что его использовали, им воспользовались, как вещью, как инструментом для исполнения собственной прихоти.

— С-сука, — прошипел он сквозь плотно сжатые зубы. — С-сука, — повторил он снова, пытаясь таким образом возненавидеть предмет своей страсти и тем самым убить вожделение, сжигающее собственное тело. Вот если бы ещё пойти и разбить в кровь её лицо, как той русской девчонке, лет пять назад пойманной ими на окраине города. Жаль, тогда они немного перестарались, и та умерла раньше, чем они успели как следует позабавиться, но бить кулаком в красивое, податливое ударам девичье лицо Идрису понравилось…

Пойти и разбить в кровь лицо, выбить все зубы. Разбить глаза так, чтобы потекли кровавые слезы… Но нельзя, наказание может быть очень-очень жестоким, Шамиль шутить не любил, никому не прощая невыполнения отданных приказов. Едва успев подумать о последствиях подобного поступка, Идрис понял, что все его желания исчезли напрочь, так, как будто острый клинок отсёк все излишества, мешающие выполнению возложенной на них задачи. Младший брат взглянул на старшего и, прочитав в его глазах понимание, отвернулся. Опустив плечи, и совсем по-детски всхлипнув, он откинул полог и вышел вон из вдруг ставшего душным и слишком маленьким для его мыслей помещения землянки. Ему нужен был воздух, ему нужен был простор, чтобы побыть наедине с самим собой, наедине со своими мыслями.

— Где? — первым делом спросил Игорь, подойдя к неподвижно замершему Ляпину. Тот молча кивнул чуть в сторону, и взгляд капитана зацепился за едва заметный, скорее угадываемый отпечаток каблука. Можно было пройти и не заметить, но Ляпин заметил, и теперь нужно было сообразить, что с этим делать дальше. Слишком давним след быть не мог — всю прошлую неделю лили дожди, и они бы наверняка смыли, сгладили эту, оставленную каблуком, небольшую вмятость. Но и недавним этот след тоже быть не мог — поднимающиеся над поверхностью почвы выпуклости были уже подсушены (не помогала даже всё время текущая по капиллярам влага) и частично разрушены порывами налетающего ветра. Судя по направлению подошв, следы уходили на север, в сторону широкой хребтины раскинувшегося там большого хребта.

— Хрен с ними! — придя к выводу, что сообщение в отряд о найденных следах не будет иметь никакого смысла, Игорь решил проигнорировать их вовсе. — Всё, топаем дальше! — скомандовал он, уже совершенно не обращая внимания на следы (оставленные Османом Мартазалиевым и его спутниками). Прошедшие здесь боевики были далеко, и догнать их, равно как и отследить дальнейший путь, не представлялось никакой возможности.

Группы Ефимова и Крушинина шли к местам забазирования, останавливаясь только для выхода в эфир. Ничего, что могло бы вызвать интерес, на их пути не встретилось, изредка попадались воронки от некогда прилетавших сюда снарядов, валялись срубленные ими же деревья, изредка глаз нет-нет да и цеплялся за испещрённые пулями стволы деревьев. Ефимову даже пару раз попались старые заброшенные базы, около одной, наполовину войдя в землю, торчало два градовских не разорвавшихся снаряда.