— У, суки! — схватив собственную, последнюю оставшуюся у него гранату, Ефимов выдернул кольцо, разжал ладонь, дождался, когда произойдёт щелчок и опять же без замаха отправил её к противнику. На этот раз он не стал дожидаться разрыва, а сразу рванул к врагу, и правильно сделал. Брошенная им РГД взорвалась с небольшим недолётом — на бруствере, осколки с фырканьем пронеслись мимо. Так что Ефимов оказался рядом с окопом противника как раз в тот момент, когда уже отплёвывающийся от грязи чех начал поднимать свой АКМС. Короткая, не прицельная очередь выбила оружие из рук противника и заставила его отпрыгнуть в сторону. Правая рука боевика обвисла плетью.

— Получи! — слова слетели с губ уже после ещё одной выпущенной из автомата очереди. Второй боевик (судя по всему, убитый из пулемёта Тушина), лежал чуть дальше.

— Уф! — выдохнул Ефимов, разворачиваясь в обратную сторону. Теперь следовало помочь группе разобраться с левым флангом противника, закрепиться в чужих окопах и перенести весь огонь на тех, кто сейчас окучивал его бойцов справа.

— Олег! — позвав пулемётчика, Сергей вдруг понял, что по нему никто не стреляет. Не было слышно ни свиста близко пролетающих осколков, ни щёлканья ложащихся рядом пуль, ни вспенивающихся под ногами разрывов. Весь бой шёл как бы в стороне, помимо них. Доля секунды потребовалась Ефимову, чтобы понять происходящее: наши знали, что здесь свои, а сидящие в лесу бандиты до сих пор считали, что в этих окопах сидят их собратья. И этим было грех не воспользоваться.

— Олег! — уже не так громко окликнул Ефимов своего пулемётчика и, не дождавшись ответа, рванул в его сторону.

Тушин лежал в соседнем окопе и, смахивая с ладони кровь, тряс такой же окровавленной головой.

— О, блин! — вырвалось у Сергея, и он, в два прыжка преодолев разделяющее их пространство, рухнул на колени около своего пулемётчика.

— Нормально, командир, всё нормально! — обтирая окровавленную руку о штаны, поспешно начал заверять Тушин, хотя, похоже, и он сам ещё толком не верил в то, что всё действительно обошлось.

— Погоди! — взгляд на окровавленную бандану, взгляд на слипшиеся от крови волосы и, — Уф, - вдох облегчения. Пуля, нет, даже, скорее всего, осколок, да ещё к тому же от выброшенной Ефимовым гранаты прошёл вскользь, содрав с головы пулемётчика лишь пучок волос и полоску кожи. И, может быть, слегка контузив уже окончательно пришедшего в себя пулемётчика.

— Олег! — рана уже практически не кровоточила, и потому тратить на неё даже секунды, используя драгоценное, столь мизерно отпущенное им время, Сергей не собирался. Его — времени — и так оставалось всё меньше и меньше. Потом, всё потом. — Твой сектор вон там, — рука Ефимова поднялась сквозь частокол веток, показывая направление на противника. — Стреляешь только наверняка. Они, судя по всему, ещё не знают, что здесь мы. Понял? — и, не дождавшись ответа: — Понял меня? — и, тряхнув пулемётчика за плечо: — Понял?

— Понял, командир, понял! — Тушин кивнул, вернул окровавленную бандану на голову и, ухватив пулемёт, привычным движением водрузил его на бруствер.

— Я к своим! — хлопнув бойца по спине, Ефимов выскочил из окопа и, забирая вправо, побежал в сторону всё ещё остающейся под перекрёстным огнём группы. Почти сразу за спиной заработал пулемёт — Тушин обнаружил какие-то цели.

«Быстро», — отметил про себя Сергей, но ни оглядываться, ни замедлять скорость движения не стал. Но пробежав буквально десяток метров, он заметил, что рикошетные пули стали пролетать совсем уж близко. Одна из них, хорошо хоть на излёте, впилась в торчавший из разгрузки магазин.

— У мля! — выругался Ефимов, слегка пожалев, что слишком рано покинул линию окопов, рядом вжикнула очередь, но Сергей лишь пригнулся ещё ниже и, не останавливаясь, устремился на выполнение намеченной для себя задачи.

Засада — сколько жизней погубило это случайно слетевшее с губ слово.

Засада — и все члены немеют в ожидании неизбежного.

Засада — и рвётся из груди трепещущее сердце.

Засада — и оружие само валится из рук.

Засада — отчаянный крик, отнимающий волю к победе.

Никто в группе Ефимова не произнёс, не выкрикнул этого слова, но многие поняли. Поняли, но ещё сильнее вцепились в своё оружие. Оружие — как вера в возможность сопротивления. Оружие — как надежда сохранить жизнь. Оружие — как путь к победе.

И ещё одно слово мелькнуло в мыслях некоторых бойцов — подстава — как скромная замена слову предательство.

Лес близ опушки хоть и порос невысокими кустами шиповника, но сам по себе оставался не слишком густым, и Аркадий увидел, как дёрнулся шедший впереди всех Прищепа, услышал слившийся с автоматной очередью его предостерегающий крик, как зашёлся в ответном грохоте Калашников командира группы. Сам же Аркадий, крикнув «Ложись», рухнул на землю и ужом скользнул за ствол ближайшего дерева. Падая, он ещё успел увидеть, как метнулся в сторону командир роты, как подкосились ноги у не сумевшего уйди с линии вражеского выстрела Гришина, уловил, как матюгается за спиной отползающий за ствол дерева Юдин. И всё — грохот выстрелов, шлепанье и визжание пуль — поглотило все остальные звуки.

Аркадий подвинул винтовку и попробовал поднять голову, вознамерившись применить собственное оружие, но тут же, совсем рядом просвистели прицельно выпущенные бандитами пули, лишь чудом не задев обладателя столь неосторожно высунувшегося черепа. Противник находился слишком близко, тем самым ставя вопрос применения СВД на грань невозможного. Но вот откуда-то из-за спины наконец-то заработал пулемёт Юдина. Пули противника стали сыпаться чуть реже. Аркадий, по-прежнему вжимаясь в землю, скинул рюкзак и тут же пожалел, что не взял с собой вместо ВССа, АС «Вал», но сожалеть об этом было несколько поздновато.

«Сейчас бы автомат! — подумалось Аркадию, и он вдруг вспомнил про упавшего радиста, про его так до сих пор и не сделавшее ни одного выстрела оружие.

— Блин, Ромка же ранен! — как током поразившая сознание мысль заставила Кудинова вскочить на ноги и, не обращая внимания на непрекращающийся огонь со стороны противника, рвануть к раненому и наверняка истекающему кровью Гришину. В падении пролетев последний метр, Аркадий пополз к неподвижно застывшему радисту. Тот лежал на подмятых ветвях шиповника в совершенно неудобной позе, навалившись спиной на собственный рюкзак и, кажется, не подавал никаких признаков жизни.

— Сволочи! — прохрипел Кудинов и, забрав автомат из так и не выпустивших его пальцев радиста, начал поспешно вытаскивать из перепачканной кровью разгрузки магазины и так же спешно распихивать их по карманам своего маскхалата. Из восьми рожков два оказались безнадёжно испорчены — пуля, прежде чем войти в грудь радиста, прошила наискосок разгрузку.

— Ну, сволочи, держитесь! — прошипел Аркадий, бросая взгляд на пристёгнутый к автомату Гришина сорока пяти патронный магазин. После чего Кудинов откатился в сторону и разродился длинной, прижимающей врага к земле, очередью.

Каретников понял, что его ранили, не сразу, а только когда он, повалившись на землю, попытался дотянуться до предохранителя своего автомата. Рука оказалась скользкой от крови, а в боку начала расплываться жгучая боль. Над головой часто — часто засвистели пули. Костя, превозмогая слабость, попятился чуть назад, в небольшую, но укрывающую от противника ямку. Пули над головой стали лететь чуть реже, хотя в том месте, где он только что был, их поток только усилился. Даже сквозь грызущую тело боль Костя отчётливо осознал, что эти пули ищут его — Костю Каретникова, точнее даже не просто Костю, а радиста. А до того, что им оказался именно Константин Каретников, никому не было никакого дела. Судя по всему, не смотря на сложенную антенну, их всё же смогли вычленить из общей массы разведчиков. Можно было не сомневаться, что чехи наверняка с самого начала хотели убить именно радиста. Радиста… Костя взглянул на так до сих пор не сдвинутый с места предохранитель…