Однако следующее утро показало мне, что я жестоко заблуждался. Чуть ли не с рассвета (часов с одиннадцати) начались звонки с требованием появиться, решить, разобраться и надавать по голове. Прибыв по сигналу тревоги, я окунулся в гущу – гущу табачного дыма и внутрииздательских дрязг. Выяснилось, что наш плотно спаянный коллектив представляет собой единый организм, составленный из несовместимых органов. Производственный отдел кляузничал на редакции, редакции требовали от производства «нормальной работы» (то есть безропотного приема всех кое-как отредактированных рукописей), а руководители проектов вносили в эту грызню лихорадочное оживление.

По идее, я должен был невозмутимо разбираться со всей этой камарильей да еще и обеспечивать выпуск книг.

Полчаса я держался, но потом понял, что запасы кислорода в организме на исходе. Шатающейся походкой я выбрался в коридор (там курили!), а затем на улицу. На мобильнике значились три неотвеченных звонка. Я даже без проверки знал, от кого.

– Ты же обещал! – Катя была агрессивна. – Зачем ты туда пошел? Отравить меня хочешь?

Пришлось в терпеливых, но твердых выражениях объяснять, что между нами сотни километров и дышим мы совершенно разной атмосферой.

– Неужели тебе трудно, – спросила Катя, дослушав мою речь до конца, – просто взять и не входить туда?

«Действительно, – подумал я, – подумаешь, рабочее место. Здоровье ребенка важнее».

Подумал и затряс головой. Да что за чертовщина у нас постоянно? То платья из воздуха возникают, то грозы с ливнями устраиваются, а теперь вообще дурь какая-то! Почему я должен обращать внимание на истерики беременной женщины?

Остаток дня я руководил производством, сидя в приемной директора.

**

День начался просто замечательно. Ничего не болело. Значит, Сергей не пошел на свою дурацкую работу.

Вообще-то, я человек довольно рациональный, между прочим, с высшим техническим образованием. В мистику мне верить не положено. Я не знаю, каким образом воздух, которым дышит Сергей, попадает в мои легкие, более того, я точно знаю, что это невозможно, но если, когда он дышит табаком, у меня болит голова, значит, он должен из прокуренного помещения выйти. Это логично.

Мы с Машкой шли в школу, вокруг был свежий воздух, голубело небо и пахло весной. Маша непрерывно нто-то рассказывала, хвасталась своими успехами, а я наслаждалась жизнью.

Все-таки у меня замечательный ребенок! И второй будет такой же замечательный! И друзья у меня чудесные! Звонят все по нескольку раз в день, спрашивают как жизнь. Продукты привозят, Машу из школы, забирают в особо неудачные дни.

И работа хорошая. Была.

А с другой стороны, зачем мне работа? У меня есть мужчина, который меня любит, он обо мне позаботится. Я заслуживаю того, чтобы сидеть дома, растить ребенка и не парить себе мозги какими-либо еще проблемами, кроме как покакал он (в смысле – ребенок) или не покакал.

Машка будет учиться в хорошей школе. Русский язык нормально выучит, а не факультативом, как сейчас. Вузы в Москве, опять-таки, поприличнее. Мягко говоря.

Забавно. Мои дети будут москвичами… Сколько мы смеялись над москвичками за их аканье и вечную заполошенность, за слепое следование моде, причем во всем, начиная с одежды и заканчивая художественными выставками. Неужели Маша, когда вырастет, тоже будет ходить на престижные вернисажи только потому, что все туда уже сходили?

У нас, если фильм не понравился, говорят:

– Ерунда. Не ходи. Москвичи сообщают:

– Полное дерьмо. Но тебе надо сходить, чтобы иметь об этом представление.

Будем надеяться, что у меня хватит чувства юмора, чтобы нейтрализовать влияние этого города и вырастить нормальных девчонок.

День прошел легко и просто, как будто и не было никакого токсикоза.

Вечером Маша устроила истерику. Мальчик из класса подарил ей деньги, я потребовала, чтобы она их завтра же вернула, мотивируя тем, что это деньги не его, а родителей. Что тут началось! Ребенок надул губы, стал топать ногами, кричать, что ничего она отдавать не будет, что нечего ей приказывать…

Довела меня до слез. Я смотрела на Машу и ужасалась – глаза злые, смотрит как чужая. А если и вторая будет такая же? А если они сговорятся и вдвоем на меня вот так набросятся? А если и Сергей будет с ними заодно?

А что я буду делать в этой Москве? У меня там никого нет, даже работы нет, буду сидеть дома и рассматривать ребенковые какашки…

Сергей будет ходить на всякие презентации с красивыми москвичками, приходить домой и ужасаться, глядя на меня. Я никогда не стану такой, как они. Я никогда не смогу вписаться в этот город…

А друзья… А что друзья? Уеду, и все обо мне забудут. Потому что никто меня не люби-и-ит… Никому я не нужна…

И табаком опять воняет! Неужели Сергею так трудно не заходить в эту чертову комнату!

На следующее утро я снова расположился в хорошо проветриваемой приемной. Не все восприняли эту новость с воодушевлением. Секретарша Лена вспомнила, что она офис-менеджер, и принялась бурчать. Директор несколько раз едва не споткнулся о мой ноутбук, а подчиненные пристрастились задавать вопросы, не выходя из комнаты, а только высунувшись в дверной проем.

Зато дышалось относительно спокойно. Я даже смог погасить на корню несколько междусобойчиков и скорректировать производственный план. Работа действительно оказалась не слишком утомительной. Будучи от природы человекам ленивым, я быстренько делегировал большинство полномочий своим менеджерам, себе оставил только функции контроля. Кроме того, придумал способ прекратить неконструктивные споры («А они сроки сдачи рукописей срывают!» – «Кто срывает? Да я уже три недели как сдал тебе эту книгу!»).

– Значит, так, – прервал я завреда и начальника техотдела практически в канун мордобоя,- обо всех движениях рукописи сообщать мне. В письменной форме.

Менеджеры засопели и разошлись. Через пять минут оба притащили по исписанному листу бумаги.

– В форме электронных писем! – внес я коррективы.

Вскоре мне начали поступать сообщения типа: «Книгу такую-то сдал!» и «Книгу такую-то принял!». Я уже собирался похвалить себя, но тут возникла проблема в недовольном лице директора.

– Сергей! – заявил он. – Что ты здесь торчишь целый день? У тебя же есть свое рабочее место.

А здесь…

Директор запнулся и обернулся за помощью к офис-менеджеру Лене, злорадно притаившейся за его спиной.

– Посетители приходят, – с готовностью сообщила она, – авторы. И вообще.

Пришлось перебираться в задымленное помещение. Настроение грохнулось оземь, как барометр в преддверии урагана. Должность показалась хлопотной и утомительной, исполнители – сволочами, собственные идеи – тупыми до кретинизма. Где-то на периферии сознания зубной болью заныла совесть: «Ты о Кате подумал? О сыне своем подумал? Ей же плохо сейчас! Из-за тебя плохо!»

«Что за чушь! – пытался я урезонить зануду-совесть. – Катя и знать не знает, чем я тут дышу».

Но зануда была неутомима. Через час я сломался и принялся названивать матери моего будущего ребенка (или будущей матери моего ребенка?). Тут же был послан, облит слезами и обвинен во всех видах эгоизма.

«Сколько можно, – подумал я, – идти на поводу у всякой чертовщины? Пора переламывать ситуацию!»

Порассуждав так еще немного, я сломался сам: объявил себя смертельно больным и сообщил, что ближайшие три дня буду руководить производством в дистанционном режиме.

После очередного дня мучений я поняла: хватит жалеть Сергея.

Он, видите ли, звонит и спрашивает, как я себя чувствую. Хреново я себя чувствую! Ему-то хорошо, он развлекается. То в кабаке каком-то сидит, ему там что-то жарят, а меня тошнит. То музыку на работе врубит так, что мне слышно, то напьется, а я чуть копыта не отбрасываю.

Это несправедливо, в конце концов, я ношу его дочь, и он должен поучаствовать в процессе вынашивания. Не может помочь, так пусть хоть не мешает!