Здесь он вдруг всплеснул руками и воскликнул:

– Черт! Что-то не соображу, каким полиграфическим способом выполнена вот эта одноцентовая… Впрочем, ладно. Генри пошел работать к одному торговцу антиквариатом в Плимуте и со временем унаследовал от него это дело. Гордон женился на Джейн, и они взяли Трегеллес в аренду у Клемо. У братьев были две сестры. Одна из них – Элинор – вышла замуж за Клемо, и Гордон получил в аренду ферму не без ее помощи. Другая их сестра – Агнес – большую часть жизни вела хозяйство своего брата Генри, а после его смерти перебралась к невестке в Трегеллес. Вот, собственно, и вся информация о семье, мистер Керси.

Теперь адвокат принялся изучать одну из марок в луче фонарика, снабженного специальным светофильтром.

– И цвета такие странные… Если это кармин, то я – «летучий голландец».

– Верно ли, что Генри зарабатывал много денег, сэр?

Быстрый взгляд искоса.

– Денег? Каких денег? Про деньги я ничего не говорил. Но вы совершенно правы. Люди, сумевшие нагреть руки на войне, хотели защитить свои капиталы от инфляции и стали вкладывать их в антиквариат. Генри умел подбирать для них вещи, и его услуги щедро оплачивались.

– Куда же они делись? Я имею в виду деньги Генри.

Пенроуз издал негодующий возглас.

– Нет, положительно невозможно иметь дело с современными марками. Сплошные специальные выпуски. Это же чистый грабеж!

– Деньги, заработанные Генри, сэр. Какова была их судьба?

– Да он сам их и потратил. Он же был игрок. Беда лишь в том, что ставил он не на тех лошадок. После его смерти остался только пожизненный пенсион для Агнес, который выплачивали с банковского депозита. Дом оказался для нее одной слишком велик. Его сдали, а она переехала к Джейн в Трегеллес.

– А что же будет теперь?

– Не уверен, что имею право говорить с вами об этом, мистер Керси. – Он изучал теперь водяные знаки попеременно на двух марках. – Помню, какой ажиотаж вызвали марки, специально выпущенные к выставке на Уэмбли в 1924 году. Я еще был мальчишкой. А выпуск к конгрессу Почтового союза в 1929 году – потрясающе! Теперь же их штампуют, как конфетти.

– Но ведь Агнес Рул умерла, сэр.

– Верно, и при весьма необычных обстоятельствах. – Старик с неохотой оторвался от своих марок. – Что ж, вероятно, помогать вам – мой долг. Так вот, по условиям завещания, если бы Элинор пережила Агнес, все отошло бы к ней.

– А если бы Агнес пережила Элинор?

– В этом случае депозит автоматически разморозится, и вся сумма поступит в полное распоряжение Агнес.

– Еще только один вопрос, сэр. Завещание Агнес, если она вообще его составила…

Старик вздохнул.

– Вы меня дожали… Да, Агнес оформила завещание, в котором все оставила Джейн.

– Вот почему понадобился морозильник.

– Этого вы мне не говорили, инспектор.

Пенроуз углубился в размышления и принялся постукивать по столу попавшимся под руку пинцетом, чем рассердил тут же проснувшуюся кошку.

– Но только не надо делать поспешных выводов, мистер Керси, – заговорил он снова. – Речь вовсе не идет о крупном наследстве. Дом Генри расположен в той части города, которая в последние годы стала непопулярной. В Трегеллесе хранится кое-какая мебель плюс немного денег на депозите, который банк обратил в акции. Просто Генри составлял завещание, будучи в твердой уверенности, что умрет богачом.

Керси поднялся.

– Большое вам спасибо за помощь, сэр.

– Советую заняться филателией, инспектор. Она учит терпению.

«Хильда прекрасная ученица, но самое поразительное, что внешне ее ничто как будто даже не интересует…»

«Она совершенно не принимает участия в общественной жизни школы, ни во внеклассных мероприятиях, ни в спортивных секциях, ни в драматическом кружке, ни в хоровом…»

«К нам, учителям, она совершенно равнодушна… Ее учить – неблагодарное занятие. Ты для нее всего лишь продолжение учебника, никакого человеческого контакта…»

«Мальчиков она воспринимает с этаким налетом презрения… Подружилась было с девочкой из Хейвена, но длилось это недолго. По-моему, Хильда обречена на одиночество».

«Ральф Мартин? Да, я его знаю, он тоже ходил в нашу школу. Способности средние, но парнишка приятный… Не могу поверить, что Хильда… Она, должно быть, просто с ним играла; временами она бывает очень жестокой».

«Вероятно, есть нечто, что ей дорого в этой жизни, но мне не удается понять, что именно».

Уайклифф просматривал протоколы и примечания к ним, сделанные сотрудниками, проводившими эти беседы. Наиболее содержательными оказались отзывы о Хильде ее учителей.

Эта девушка! С тех пор как вчера днем он открыл папку с делом и она посмотрела на него с фотографии, он ни о чем и ни о ком другом уже не мог думать. Точно так же не мог он и заставить себя отнестись к этому расследованию как к рядовому. Оно начало восприниматься как некая высокая миссия, что, впрочем, не означало, что у него оставалась хоть искра надежды найти Хильду живой.

Увы, Хильда мертва.

Уайклифф расположился в небольшом закутке штабного автобуса, что был отведен для дежурного офицера. За дверью располагалось помещение побольше, и там стучали сейчас две пишущие машинки, добавляя новые этажи к величественному небоскребу из разного рода бумаг, неизменно появлявшихся на свет по ходу любого расследования. Скоро можно будет перебраться в пустующий магазин, который подыскал Шоу. Это в северной стороне гавани, рядом с конторой порта. В их распоряжении будет торговый зал и еще две комнаты над ним. Роскошная жизнь! И обставятся они как следует: машинки привезут электрические, поставят компьютер, подключенный к централизованной сети. Полный инструментарий полицейских бюрократов!

В окошко его нынешнего прибежища было вставлено матовое стекло. Это для того, видимо, чтобы избавить местное население от созерцания начальника полиции, грызущего кончик своей шариковой ручки. Уайклифф почувствовал внезапный приступ невыносимой клаустрофобии, выбрался из автобуса и прогулочным шагом обычного туриста пустился вдоль гавани.

Дождь словно умыл городок, в воздухе ощущалась свежесть – намек на первое дыхание осени. Да ведь и в самом деле шел первый день сентября! С началом учебного года приезжих с детьми школьного возраста совсем не останется, но еще почти целый месяц автобусы будут привозить сюда толпы пенсионеров, которые не дадут скучать владельцам магазинов и кафе, а затем городок станет совсем тихим, сосредоточенным на себе, что является для него нормой в течение семи или восьми месяцев в году.

Эта девушка… Эта беременная девушка… Почему же он так твердо уверен, что ее нет в живых? И откуда в нем убежденность, что ее убили? Есть ли связь между ее исчезновением и трупом старой женщины в морозильнике? Ему хотелось бы свести вместе все факты и строить свои умозаключения на них, но его мозг, по обыкновению, лишь произвольно играл с обрывками услышанных фраз, зрительными образами, идеями, фантазиями, и взять этот поток под контроль ему всегда удавалось с трудом. И хотя он был знаком с трудами Кестлера и Сторра о творчестве, все равно оставался при убеждении, что мыслительный процесс у интеллигентных людей должен протекать как четкая последовательность логических выводов, подобно эвклидовым доказательствам.

Он направился в сторону кемпинга, чтобы поговорить с Элис Харви, которую застал в одиночестве в службе размещения. Сквозь ворота кемпинга въезжали и выезжали машины, постояльцы то и дело заходили в кафе и магазин, но в холле было тихо.

– Я – старший инспектор Уайклифф… А вы, я полагаю, миссис Харви, сестра Хильды?

– У вас есть новости?

– К сожалению, нет.

– Вы не будете возражать, если мы побеседуем прямо здесь? Меня сейчас некому подменить.

Она указала ему на стул, стоявший рядом с ее рабочим столом. Лицо ее было бледным, под глазами усталость обозначила темные круги. Семейное сходство с девушкой на фотографии никто не смог бы отрицать, но только Элис уже начала полнеть – у нее наметился двойной подбородок. Еще один вполне сформировавшийся комок нервов, продукт рекламного века.