Урчание мотора дорогого автомобиля за окном возвестило о прибытии «порше» доктора Фрэнкса. Хотя они работали вместе многие годы, Уайклифф ощущал легкий дискомфорт при каждой новой встрече с ним. Едва ли можно было представить себе двух более разных людей: Фрэнке уютно устроился в этом мире и наслаждался жизнью, в то время как Уайклифф жил с ощущением человека, который с завязанными глазами нащупывает путь по высоко натянутому канату.

– Старший здесь? – послышался голос Фрэнкса из кабинки дежурного.

Диксон возник на пороге, чтобы сообщить о визите, но в этом не было необходимости – Фрэнке маячил прямо у него за спиной.

– Чарльз! Я как раз собирался позвонить тебе по поводу нашей замороженной, когда меня информировали, что нужно будет заняться еще одним трупом. На этот раз девушка, верно?

От пухленького, по обыкновению безукоризненно одетого Фрэнкса пряно пахло лосьоном после бритья.

– Как бы то ни было, нам нужно поговорить. Во-первых, что касается старухи. Она умерла от обширного кровоизлияния в мозг, вызвать которое мог очень сильный приступ кашля – в дыхательных путях скопилось изрядное количество мокроты. Мое предположение: она чем-то подавилась, сумела откашляться, но было уже слишком поздно.

– Значит, никаких признаков насилия?

– Ни малейших, как и яда. Она умерла естественной смертью.

– Когда?

– Что значит когда?

– Я хочу знать время ее смерти.

Фрэнкс вытаращился на него.

– Ты, должно быть, шутишь! Я не смог бы определить даже день, не говоря уже о часе. Могу только утверждать, что в морозильник ее поместили не более чем через два часа после того, как она отдала Богу Душу.

– Разложение внутренних органов началось?

– Неужели же ты считаешь, что человеческое тело можно заморозить мгновенно?

– Нет, не считаю, однако из морозильника ее извлекли судебные медики, которые должны были дать тебе достаточно материала для сравнения степени разложения с глубиной заморозки, чтобы ты мог хотя бы приблизительно определить, долго ли она в том шкафу пролежала.

Фрэнкс усмехнулся.

– Я вижу, за пятнадцать лет ты кое-чему у меня научился, Чарльз. Что ж, я могу лишь высказать предположение – но это догадка, и не более того! – что она пробыла в морозильнике от двух до трех недель.

– Стало быть, наверняка больше недели?

– Определенно.

– И ты подтвердишь это в суде, если понадобится?

– С превеликим удовольствием.

– Отлично! Это все, что мне нужно. Так, а теперь о девушке. Сколько понадобится времени, чтобы ты дал мне предварительное заключение?

– Зная, что тело не превратилось в глыбу льда… Ты его получишь сегодня ближе к вечеру.

– Спасибо. Тогда с тобой пока все…

– Да не торопись ты так, Чарльз, черт побери! Я явился сюда лично, главным образом, для того, чтобы сообщить тебе, что мне доводилось быть знакомым с Агнес Рул, когда она была еще сравнительно молодой женщиной. Я ведь обратил внимание на ее имя только сегодня утром, когда диктовал отчет о вскрытии. Потом, правда, пришлось навести некоторые справки, чтобы убедиться, что я не ошибся.

– Откуда ты мог ее знать?

– Когда я был еще совсем юнцом, мой отец держал книжный магазин дверь в дверь с антикварным салоном Генри Рула.

– В Плимуте?

– Естественно. На Куин-Мэри-стрит.

Впервые за все время их общения возникла тема членов семьи Фрэнкса. Уайклиффу показалось даже немного странным, что у него вообще была семья.

– Генри все жизнь оставался холостяком и обитал в квартире прямо над салоном, а сестра состояла при нем кем-то вроде экономки. Мои старики частенько приглашали его к воскресному обеду. Такие вот были отношения. Позже Генри пришло в голову выставить часть своих шедевров в домашней обстановке, и они с Агнес переехали в огромный дом где-то близ Девон-порта.

– Как я понял, он умел делать деньги.

– Да, но еще лучше умел их тратить. Точнее, попросту спускал на лошадок. Во время войны он за бесценок и в больших количествах скупал обстановку из разбомбленных домов и усадьб, а после войны, когда многим приходилось начинать новую жизнь и в продаже почти ничего не было, чудовищно нажился, сбыв этот товар. Именно это, наряду с некоторыми другими вещами, и настроило моего отца против него.

– Какие другие вещи?

– Ну, вообще те приемы, которые он применял в своем бизнесе. Это очень расстраивало отца, который был щепетильно честен. Генри пользовался услугами темных личностей, которые ездили по провинции и уговаривали обедневших старушек расстаться с предметами старины за сущие гроши. То были золотые времена для подобных дельцов – обнищавшие люди плохо себе представляли, что к чему в этом народившемся новом мире. Порой доходило до чистого воровства, и, по меньшей мере, дважды Генри чудом избежал отсидки за скупку краденого.

Фрэнкс поднялся.

– Вот, собственно, и все, что я имел тебе сообщить.

– Спасибо, это может оказаться полезным.

Фрэнке осклабился.

– Так или иначе, но мне всегда приходится кормить тебя с ложечки, Чарльз, а какое отношение я вижу к себе? Могу я хотя бы пригласить тебя отобедать со мной?

Уайклифф почел за лучшее для себя принять приглашение.

Люси Лэйн позвонила в дверь дома Клемо вскоре после того, как было найдено тело Хильды. Джеймс Клемо все еще находился под арестом в Сент-Остелле. Элис, впавшая поначалу в истерику, сумела взять себя в руки и смирилась с положением вещей. В этом ей очень помогла необходимость так или иначе, но справляться с повседневной работой в конторе кемпинга. Эстер, сама все больше похожая на ходячий труп, машинально хлопотала по дому, успевая присматривать за мальчиком. Лоб ее прочертила свежая царапина, рука забинтована. А вот Берти не попался на глаза Люси Лэйн; он был где-то на территории кемпинга.

К одиннадцати домой вернулся Джеймс Клемо, выпущенный под залог. Но прежде он настоял, чтобы его отвезли в морг на опознание тела дочери.

Люси и констебль Милли Риз из местного полицейского управления проводили тщательный осмотр комнаты Хильды. Содержимое каждого шкафчика или ящичка они доставали и перебирали даже каждую мелочь. Потом складывали на место. В какой-то момент Клемо возник на пороге; минуту или две он наблюдал за ними со злобным выражением лица, но потом, так и не вымолвив ни слова, повернулся и ушел.

– Непонятная она была девчонка, как я погляжу, – сказала Милли Риз.

– Почему непонятная?

Округлая и большегрудая Милли была девушкой, хорошо приспособленной для современной жизни, и относилась с легким пренебрежением к тем, кому повезло меньше.

– Я имею в виду, странная. Здесь все так тоскливо. Каждая вещица на своем месте и все такое. А ведь ей было всего семнадцать! Если не живешь весело в такие-то годы, то когда вообще веселиться? А одежда? То есть вообще ни одной тряпки, чтобы заслуживала внимания. Вот у меня… Да если мне нужно платяной шкаф открыть, я стараюсь поскорей отскочить в сторону. А я ведь еще беру вещи из гардероба моей матушки. Конечно, люди всякие попадаются, но я что-то не пойму, какой кайф мог быть в ее жизни… Глянь на набор кассет… И книги тоже… А косметики вообще нет.

– Быть может, она была очень умной девочкой.

– Господи! Умная… По мне, так лучше быть дурой, но счастливой.

Выдвижные ящики Люси вытаскивала и переворачивала. Именно этот метод позволил сделать первую существенную находку.

– Ну-ка, что у нас здесь?

С нижней стороны одного из ящиков кнопкой был прикреплен большой конверт. Люси вынула кнопку; конверт оказался незапечатанным. Из него она извлекла карандашный набросок и письмо на бланке Национальной галереи. Рисунок был выполнен очень схематично, хотя и уверенной рукой. На нем различима была дорога, идущая через деревню. Пара лошадей в упряжке на фоне домов, трава на обочине, деревья, фигуры людей. В левом нижнем углу была скопирована подпись и дата: К. Писсарро, 1876 г. Стрелки поперек изображения указывали цвета. Вверху даны размеры – 46 на 54 см с припиской: «Холст, масло».