— Не смей, — сказала она с насмешливой строгостью. — Ты мой, не хочу, чтобы кто-то другой пил из тебя. Никогда.

От собственнических ноток в её голосе возбуждение прокатилось по телу, а член сильнее затвердел. Боже, я обожал, когда она говорила так, будто мы принадлежим друг другу. Словно мы останемся вместе навсегда.

— Я весь твой, — пообещал я, снова пожимая её руку. — Пока ты помнишь, что тоже моя.

Она что-то слишком тихо пробормотала, и я не расслышал.

— Что? — спросил я.

— Закон о собственности, — сказала она, и на этот раз её лицо совсем покраснело. — Я никогда раньше не понимала, но, возможно… возможно, именно так это… чувство проявляется.

Я медленно кивнул. 

— Корбин сказал, что ты принадлежишь мне, а я тебе. Думаю, я тоже никогда этого не понимал. — Но теперь понял. Хотел, чтобы она всегда принадлежала мне.

Чувствует ли она тоже самое? И почувствует ли когда-нибудь?

В задумчивой тишине мы пошли к моему пикапу.

Всю дорогу домой Виктор молчал, да и у меня не было настроения болтать. Я размышляла над своими ощущениями: собственничество и желание защищать. Увидев, что ему причинили боль, я бросилась на его защиту, подвергнув опасности собственную жизнь. Возможно, именно это и чувствуют влюбленные? У меня так давно были хоть какие-то романтические отношения, что трудно утверждать. По сравнению со свиданиями, на которые ходила в колледже, чувства, которые я испытывала к Виктору, оказались намного сильнее, гораздо более интенсивными.

Вопрос в том, чувствовал ли он тоже самое по отношению ко мне?

Едва мы вернулись домой, я отправилась в душ, желая смыть с себя вонь другого оборотня. Искупалась в самой горячей воде, которую только смогла выдержать, и намылила голову шампунем. Затем почистила зубы, обратив особое внимание на клыки. Хотела полностью избавиться от того тошнотворного вкуса.

Наконец-то, почувствовав себя чистой, я облачилась в свою обычную пижаму — одну из больших футболок Виктора, достигавших до середины бедра. Просушила длинные волосы полотенцем, пока они не стали лишь чуть влажными, и расчесала. Они заструились по спине длинными шелковистыми волнами.

Когда я вернулась в спальню, Виктор уже лежал на постели в одних черных штанах. Он осмотрел меня сверху вниз и тихо присвистнул.

— Что? — я нервно себя осмотрела. — Я всегда так одеваюсь для сна.

— Да, но я в это время обычно в форме волка, — отметил он. — Как волку, мне больше нравится твой аромат. А вот как человек, я оценил, как ты выглядишь. И, детка, ты невероятно красива.

— Я только что из душа, — возразила я проведя, рукой по волосам. — И без макияжа.

— Он тебе и не нужен. — Виктор схватил меня за руку и притянул к себе на кровать.

— Виктор… — Я неуверенно заерзала. 

Возбуждение, пережитое в клубе, опасность драки, похоже, значительно успокоили мою течку. Но сейчас, рядом с Виктором, ощущая его запах, глядя ему в глаза, я чувствовала, как жар в теле снова нарастает. Как пламя желания, словно любопытным язычком, лижет мою плоть. Я не озаботилась надеть под футболку нижнее белье. Ведь обычно к тому времени, как я ложилась спать, Виктор уже оборачивался в волка.

Раньше, страдая от течки, я почти готова была признать свою страсть и попросить его о помощи. Но сейчас, находясь в знакомой обстановке, снова занервничала. Чувствовала себя взволнованной и смущенной, переполненной сомнениями и жуткими воспоминаниями.

— Виктор, — снова спросила я. — Почему, хм, почему ты всё ещё в человеческом обличье?

Мускулы перекатывались под обнажённой кожей, когда он пожал широкими плечами.

— Подумал, ты хотела исцелить меня. Так это сделать намного легче, если только ты не хочешь лизать мех.

Ну, в чем-то он прав. Я критически осмотрела его, размышляя, с чего начать. Один глаз припух, на щеке красовалась ссадина как от удара кулаком. Она всё ещё кровоточила, вероятно, потому что тот ублюдок использовал серебряный кастет. А раны от серебра у оборотней, как и у вампиров, излечить либо невозможно, либо невероятно трудно.

И всё же начать следовало с его горла. Накануне я очень сильно его укусила и не успела залечить до того, как нас прервали.

— Хорошо, — сказала я, перебираясь по кровати ближе к нему. — Давай посмотрим, что можно сделать.

Виктор громко одобрительно заурчал, выражая согласие на исцеление. К сожалению, отметки на его шее находились справа, а я сидела слева от него, что затрудняло лечение.

— Оседлай меня, — сказал он наконец, пока я пыталась устроиться получше. — Так будет намного проще.

В таком положении мне придется широко расставить ноги, и я окажусь очень близко к нему. Я замерла в нерешительности.

— Давай, детка, я не кусаюсь, — тихо сказал он, глядя мне в глаза. — Это же твоя работа?

Я улыбнулась ему: 

— Ну да. — Я оседлала его колени, не в силах забыть, что в таком же положении находилась в последний раз, когда он помог мне облегчить течку.

Говоря о течке, в настоящее время она стала дико неуправляемой, сжигая, подобно неконтролируемому лесному пожару. Мои соски напряглись под изношенной белой тканью футболки, превращаясь в две маленькие розовые горошины, что хорошо виднелись сквозь тонкую ткань. И когда я раздвинула ноги немного шире, устраиваясь удобнее, заметила, как подрагивают ноздри Виктора, а его глаза сверкнули золотом. Боже, он чувствовал мой запах — чувствовал, какой горячей я стала из-за него! Какая смущающая и возбуждающая мысль.

Я думала, скажет ли Виктор что-нибудь, но он просто молчал, глядя на меня. Положил большие ладони мне на бедра, словно удерживая меня на месте, ищя глазами мой взгляд.

— Что ж… — Я прочистила горло, пытаясь успокоиться. — Думаю, мы можем начать. — Я осторожно наклонилась к нему, внизу сохраняя между нами дистанцию, и начала лизать его шею, запечатывая и исцеляя рану. Но, к моему удивлению, он остановил меня.

— Нет. — Он покачал головой. — Оставь.

— Но… они очень глубокие, — запротестовала я. — Я была не достаточно осторожной.

— Ты слышала, чтобы я жаловался? — тихо спросил он. — Я не возражал. Детка, я обожаю, когда твои клыки глубоко во мне.

Его горячие слова вызвали во мне дрожь, но я старалась это не показывать.

— Они… они действительно заметны, — заметила я, прослеживая раны пальцем. — И, очевидно, что они от укуса. Если ты оставишь их, все узнают…

— Что я позволил тебе пить из меня? Пусть знают, — прорычал он с проблеском ярости в глазах. — Мне ни хрена не стыдно за это.

— Хорошо, — кивнула я. Похоже, он твердо решил оставить на себе мою метку, и кто я такая, чтобы возражать? — Тогда я начну с твоих глаз, — пробормотала я.

— Ладно.

Я обхватила руками его голову, погружая пальцы в густые, упругие черные волосы. 

— Как ты умудрился их заработать? — спросила я, начиная работать над ним, аккуратно облизывая нежную кожу вокруг глаз.

— Э-э… думаю тот парень в тупой футболке с тремя волчьими мордами ударил меня в лицо, — сказал он. Затем тихо урча, засмеялся. — Боже, щекотно!

— Извини. Почти закончила. — Я лизнула в последний раз, смакуя аромат его кожи, наслаждаясь им почти так же, как и его кровью. На вкус он был замечательный, особенно по сравнению с теми другими, кого я кусала. Вкусный, теплый и соленый с ноткой пряности — почему всё было по-другому, когда я с ним? Разве для меня не все оборотни должны вонять и быть тошнотворными на вкус? Тогда почему аромат Виктора такой соблазнительный? Почему его кровь такая восхитительная, такая сытная?

Я закончила с его глазом и с удовлетворением отметила, что теперь оба глаза абсолютно здоровы. Мои целительные способности быстро развивались с тех пор, как мы с Виктором вместе. Теперь на очереди царапина на щеке от серебряного кастета.

До неё оказалось дотянуться немного сложнее. Для этого мне пришлось сесть Виктору на колени. Но я тут же вскочила, почувствовав, как жесткая выпуклость члена прижимается к обнаженным складочкам сквозь тонкую ткань его пижамных штанов.