Я отступила и в нерешительности прикусила нижнюю губу. Это Виктор? Должна ли я его впустить? Но как это с ним случилось? Да и рассвет определенно приближался. Видела, как серовато-розовый свет становился золотистым, чувствовала солнце, как будто мне на плечи опустились небеса. Вскоре этот вес придавит меня к земле, обессилит, заставит заснуть, хочу того или нет. Я ещё продержусь некоторое время, прежде чем огромный огненный шар в небе непроизвольно лишит меня сознания, но решение нужно принять в ближайшее время.

Я снова посмотрела в смотровое окошко на двери и увидела, что волк чуть присел на задние лапы. Он смотрел на дверь с тоской в больших золотистых глазах.

Но не волчий взгляд привлек моё внимание, а то, как он осторожно приподнимал переднюю лапу и чуть отводил её в сторону. На раненой лапе висел капкан — широкий, цвета тусклого серебра, с острыми опасными зубьями. Они впились в переднюю лапу волка, ручейки крови текли вниз по ней, окрашивая в красный цвет серовато-черный мех.

Это был он, и я не могла оставить животное так страдать, даже опасное, способное мне навредить.

Я должна его впустить. 

Больно. Как же больно. Больнобольнобольно. В обличье волка мысли всегда как в тумане. Я бегу, пытаюсь избавиться от боли в ноге, но не могу, не могу. Гудящий в кронах деревьев ветер говорил мне, что рядом другие волки, и они следуют за мной. Знают ли они, что я ранен? Хотят меня убить?

Инстинкт ведет меня домой, в деревянный дом, который построил человек. Он/я — мы оба разделяем это тело. Иногда его вместе с нами делит и тот другой, о котором я не люблю вспоминать. Почти волк. Наша третья половина. Он пугает меня, вынуждает кусать кого-нибудь, прогрызать дорогу, если нам грозит опасность, и бежать, бежать, бежать.

Я добрался до лесной опушки и взглянул на построенный человеком дом, который стоял на поляне и утопал в первых лучах рассвета. Я хочу идти к нему, но что-то меня останавливает — приказ, далекий, но прямой, исходящий от человека из глубокого подсознания.

«Не подходи к дому. Оставь девушку в покое».

Я завываю от боли и смятения.

Что за девушка? Почему я должен о ней заботиться? Человеческий дом означает безопасность, убежище от охотящейся стаи, которая, может, преследует меня, а может, нет. И, возможно, даже сулит избавление от боли, острой, режущей агонии, не отпускавшей левую лапу.

Я хочу зайти в дом. Человек в подсознании наблюдает за мной, говорит мне нет. Он посылает мне импульс, который снова пытается меня остановить, но на этот раз я его игнорирую. Дом — это безопасность. Дом означает, что боль прекратится.

Но когда я добираюсь до дома, дверь оказывается закрыта. Почему она закрыта? Человек всегда оставляет её открытой для меня. Он знает, что иногда я гуляю и днем, когда мы разделяем это тело дольше, чем должны. Он оставляет открытой дверь и немного мяса на полу, на тот случай если мне ничего не удастся поймать на охоте. Но не в этот раз — сейчас дверь закрыта.

Я толкаю дверь, та трясется. От серебряной ловушки, впившейся в лапу, боль становится сильнее с каждой минутой. Почему не могу войти? Я хочу войти!

Поднимаю голову и вою, выдавая голосом разочарование и боль. Впусти меня! Пожалуйста, впусти меня!

Внезапно, о чудо, дверь слегка приоткрывается. Я направляюсь к ней и… останавливаюсь. Стоп, здесь девушка, только не обычная девушка, а мертвая. В моем горле нарастает рычание. Волки не любят мертвецов. Они ошибка — это не естественно. Мои инстинкты кричат мне о том, что они не должны существовать. Мне не нравятся вещи, которые не должны существовать — они смущают меня и пугают.

Мертвая девушка очень бледна, с большими глазами цвета неба. Что она делает в доме человека? Почему она находится в доме, в котором мы с ним живем?

Снова на неё рычу, но девушка не кажется испуганной, по крайней мере, я не ощущаю запах её страха. Она приседает и шепчет мне, называя таким знакомым именем. Именем человека? Наклоняю голову набок, пытаясь понять. И медленно делаю шаг вперед.

— Вот и всё, — голос девушки был нежным и задабривающим. Звучит неплохо… успокаивающе. Она зовет меня с порога, и я делаю ещё шаг ей навстречу. Теперь её запах стал намного сильнее, и я глубоко вдыхаю. Забавно, но она не пахнет как нежить. Но и не человеком. Она пахнет… пахнет почти как волк. Это не имеет никакого смысла. Как нежить может пахнуть волком?

— Давай, мальчик. Пойдем, — уговаривала бледная девушка. Я уже почти подошел к дверям, когда она дотрагивается до меня, и я внезапно пугаюсь. Я не знаю её, как могу ей доверять?

Отпрыгиваю обратно во двор и жалобно, тихо вою, когда серебряные зубцы сильнее впиваются в лапу. Больно. О, больно, больно, больно. Пожалуйста, остановите боль. Остановите!

Бледная девушка присела на пороге. Она посмотрела на небо, и теперь я почувствовал запах её страха. Но она испугалась не меня, она боится того, что на небе. Солнце? Свет? Он становился всё ярче и ярче, скоро наступит день. Я должен уйти, и позволить человеку взять верх, но не могу. Я застрял, впрочем, как и раньше.

Бледная девушка тоже выглядит озадаченной. Она хочет, чтобы я подошел к ней, но не могу… боюсь её прикосновений. Боюсь боли в лапе. Боюсь, что застрял в волчьей шкуре навсегда, и человек больше не придет.

Девушка снова взглянула на небо и, похоже, решилась. Медленно, осторожно она вышла наружу за дверь. Её бледная кожа сразу же покрылась волдырями. Я вижу муку в её глазах, ощущаю боль в её запахе, но она не кричит, не плачет и не убегает. Наоборот, она медленно идет ко мне, разговаривая тихим успокаивающим голосом.

Мне начинает нравиться этот голос. Мне он очень нравится.

— Пойдем, мальчик, — шепчет бледная девушка, протягивая ко мне руку. — Пожалуйста, заходи. Я не смогу находиться на улице дольше, солнце уже почти взошло. Пожалуйста, заходи, и позволь мне помочь тебе.

Её голос настолько ласковый, а аромат притягательный. Я принимаю решение. Подбегаю к ней и прижимаюсь головой к её коленям. Бледная девушка гладит меня, нежно зарываясь пальцами в шерсть. Я вздрагиваю сильнее, она настолько хороша. Сейчас я понимаю: бледная девушка не причинит мне вреда. Она мне поможет, она является частью дома. Безопасности, избавления от боли.

И я позволил ей увести себя.

Я вздохнула с облегчением, когда, наконец-то, волк прошел мимо меня в дом. Я не знала, Виктор это или нет, но не могла оставить бедное животное с этой ловушкой на лапе. Если это не Виктор, надеюсь, он не будет возмущаться, когда найдет это странное животное в собственном доме. Но с этим я разберусь потом. Сейчас меня ждал пациент, нуждающийся в лечении.

Правда, я не совсем себе представляла, как это сделать. Животное оказалось просто огромным, размером с мастифа, если не больше. А также довольно тихим. Волк неподвижно сидел на полу кухни, выставив вперед раненую лапу. Что будет, когда я попытаюсь снять этот чертов капкан?

Я глубоко вздохнула. 

«Я вампир, — напомнила себе. — Я исцелюсь, даже если волк на меня нападет». 

Конечно, это не означает, что мне не будет чертовски больно, если злой раненный волк разорвет моё лицо, но смогу с этим справиться. За последние шесть лет я сталкивалась и с худшей болью.

Вспомнив о боли, я быстро осмотрела покрывшиеся волдырями руки и ноги. Волосы защитили лицо от солнца, но чтобы остальные ожоги на теле прошли, понадобится больше времени. Кровь Виктора немного помогла: волдыри уже практически исчезли, оставив после себя воспаленные красные пятнышки, которые на вид были ужаснее, чем по ощущениям. Через день-два моя кожа станет, вероятно, такой же бледной и гладкой, как раньше, до того как я отважилась выйти под утренний свет.

Волк тихонько заскулил, и я почувствовала укол вины. Переживаю тут из-за нескольких волдырей, когда бедное животное испытывало мучительную боль. Пора бы уже снять ловушку с его лапы, и сделать это нужно как можно быстрее — прежде чем восходящее солнце вынудит меня заснуть.