…Гиршл был вполне современным молодым человеком, однако придерживался старых обычаев. В субботу перед свадьбой его друзья собрались у него дома, и вместе с ними он отправился в синагогу. Там Борух-Меир произнес благословения над свитком Торы, а когда наступил черед жениха, его с галереи для женщин осыпали миндалем и изюмом, хазан и ведущие певцы запели: «Он, благословивший наших отцов Авраама, Исаака и Яакова…» Затем всех присутствующих пригласили в дом Гурвицев на праздничную трапезу. Друзья оставались с Гиршлом до наступления ночи, а музыканты все это время услаждали их слух музыкой. После исхода Субботы явился синагогальный служка, ведающий сбором пожертвований, и получил крупную сумму на благотворительность. Пришли поздравить Гиршла его бывшие учителя, и каждый из них получил подарок.

«Еще не написан такой брачный контракт, чтобы обошлось без споров», — говорили мудрецы. В данном случае этого, можно сказать, не случилось. Подобие спора, впрочем, возникло, и вот по какому поводу. В Малой синагоге, в восточном ее углу, находилось почетное место, обращенное в сторону Иерусалима, которое часто резервировалось для женихов. Это место не принадлежало синагоге, оно было собственностью одного старика, всегда охотно уступавшего его женихам. На этот раз, взглянув на Гиршла, старик отказался предоставить ему свое место.

— Он не похож на жениха! — заявил он.

Владелец места имел в виду, что у Гиршла не было штраймла — традиционной круглой, обшитой мехом бархатной шапки, обычно надеваемой на свадьбу. К счастью, стоявший рядом умный, ученый еврей напомнил старику:

— Послушайте, как вам известно, в Писании сказано, что с женихом надо обращаться как с царем. Разве же царей учат, что им надевать?

А взволнованный служка добавил:

— Будьте уж так добры, извините, что на женихе нет штраймла. Я уверен, что господин Гурвиц будет рад пожертвовать синагоге новый ковчег для Торы. — Борух-Меир утвердительно кивнул, и старик сдался.

Серьезней оказался спор между двумя семьями насчет того, где играть свадьбу. Цирл настаивала на том, чтобы это происходило в доме Гурвицев, что противоречило обычаю. Ее поддержали несколько видных жителей Шибуша: в тот день в городе должно состояться еще несколько свадеб, и они не смогут на них присутствовать, если им придется отправиться в Маликровик, — это бы обидело другие семьи. Раввин и хазан были того же мнения, тем более что они не представляли себе своего участия в проведении свадебной церемонии в один и тот же день в Маликровике и Шибуше.

— Кроме того, — вставил служка Большой синагоги, — я не могу разрешить увезти из города единственный свадебный балдахин в день, когда намечены и другие свадьбы.

Таким образом, Берте и Гедалье пришлось согласиться, чтобы свадьба их дочери была сыграна в Шибуше.

Свадьба Гиршла и Мины все же оказалась особенной. И на других свадьбах были певцы, музыканты, гости из разных мест, но лишь на их свадьбе присутствовал гость из-за границы. Хотя в Шибуш порой и заезжали евреи из Германии, они редко появлялись на свадьбах.

Деньги нигде не растут на деревьях, даже в Германии. Но если требовалось доказательство, что человек умный и деятельный в состоянии заработать там капитал, таким доказательством мог служить богато одетый сын двоюродного брата Гедальи Цимлиха, того самого, который отправился на поиски счастья и нашел его в безвестной могиле. Молодой Цимлих, или герр Цимлих, как его называли, наконец набрел на свое счастье. Он занимался оптовой торговлей курами и яйцами, имел представительства во многих городах. Собравшись по делам в Галицию, он очутился в Шибуше. В тот день до его слуха дошло, что еще один Цимлих выдает замуж свою дочь. «Любой Цимлих должен быть моим родственником», — решил приезжий и отправился на свадьбу.

Гедалья и Берта, конечно, счастливы были познакомиться с богатым родственником, из чего отнюдь не следует, что они стыдились своих менее состоятельных родственников. Напротив, Берта разослала приглашения на свадьбу всем бедным членам семьи, отправив при этом каждому новый костюм и свадебный подарок. Ведь и у Гурвицев не все гости были богачи. Если на то пошло, даже самые богатые из них были далеко не Ротшильдами! Все существенные свадебные подарки получены Гиршлом от купцов и предпринимателей, которые вели дела с Гурвицем, — что касается родственников Боруха-Меира, то их подарки можно было сложить с подарками, поступившими от членов семьи Цирл, и все привязать к хвосту мыши, при этом кошка не получила бы сколько-нибудь заметного несправедливого преимущества. Единственное исключение составил длинный зеленый банкнот, называемый долларом, который стоил многих других вместе взятых подарков. Правда, курс его обмена не превышал пяти австрийских крон, зато к подарку было приложено стихотворение.

Монета всегда остается монетой, какой бы кайзер ни отчеканил ее, — портрет того или иного президента на долларовой банкноте не делает ее ни на цент дороже, тогда как несколько рифмованных строк, несомненно, повышают ценность подарка. Поскольку брат Боруха-Меира Мешулам не мог сам приехать на свадьбу племянника, он прислал вместо себя подарок в виде доллара с прикрепленным к нему стихотворением собственного сочинения.

Надо сказать, что общее между братьями исчерпывалось только тем, что были они братьями. Если Борух-Меир всегда был занят с покупателями, то у Мешулама лавка часто пустовала, и в свободное время, которого у него было в избытке, он писал стихи к праздникам и разным торжественным случаям.

В еврейском молитвеннике нет места для новых молитв, зато сердце еврея бесконечно велико, и, когда он изливает свою душу в стихах на святом языке, херувимы и серафимы перестают петь и несут новые стихи к престолу Всевышнего, который, читая их, преисполняется доброты, изливаемой Им на Свой народ.

Короче говоря, даже если у Мешулама Гурвица не было такой лавки, как у брата, он, весь поглощенный поэзией, был занят не меньше его взвешиванием слов и отмериванием стихотворных форм на святом языке. Стихи Мешулама не появлялись на страницах «А-магида», «Оцар а-Сафрута» или какого-либо другого еврейского издания. Они накапливались у автора и хранились в плетеной корзинке под кроватью. Жена его, собираясь на базар, чтобы купить на несколько копеек овощей, находила их в корзинке, вынимала оттуда, прятала под подушку, а вернувшись, снова укладывала в корзинку, которую отправляла под кровать. Единственными стихами Мешулама, удостаивавшимися внимания признательной аудитории, были его новогодние поздравления. Рядовому человеку, возможно, больше понравились бы поздравительные открытки Боруха-Меира с надписью золотом и золотой рамкой, но знатоки литературы предпочитали поздравления его брата Мешулама, пусть даже написанные на простой бумаге обыкновенными чернилами.

Дорога ложка к обеду. Вот удивительно: сколько всего понаписал Мешулам, но никто никогда этого не увидел! А несколько строф, посланные на свадьбу племяннику, заставили всех говорить об их авторе. И непросто говорить, — обсуждать и комментировать. Например, а куда делась последняя «М» в имени автора. Одни говорили, что она убежала и стала первой буквой имени невесты, другие говорили, что она попала в начало слов «Мазл тов». Иные не соглашались ни с теми, ни с другими: «Он, — говорили они, — спрятал последнюю букву своего имени, сделав его последней буквой стихотворения».