— За поцелуй?

— Да, именно.

— А вот это извинение я точно не приму! — Эльме внезапно стало весело.

Кристоф выглядел озадаченным.

— Почему?

— Потому что принимать такие извинения неприятно, неужели вы не понимаете? Раз извиняетесь, значит, жалеете. Хотя вы можете и не жалеть. А мне явно не нужна ваша жалость в этом вопросе! Объясняйте чем угодно — минутной слабостью, неодолимым влечением или помрачением разума, только не извиняйтесь и не жалейте.

Кристоф рассмеялся.

— Вы весьма оригинальная девушка, госпожа Фиески! Нет, я совершенно определенно не жалею. Хотя и не совсем понимаю, что меня толкнуло на это. — Он задумчиво рассматривал Эльму, и ей казалось, что от этого теплого изучающего взгляда все у нее внутри плавится. — Может, помрачение разума, а может… Но для неодолимого влечения я знаю вас слишком мало.

— Это можно исправить, — Эльма произнесла весьма банальную фразу, внутренне кляня себя за податливость. Ведь понятно, что это все та же иллюзия, которой никогда не стать правдой! Но хотелось поймать эти мгновения, удержать. Пусть не навсегда, хотя бы в памяти.

— Можно. — Не отводя от нее взгляда, Кристоф снял трубку внутреннего телефона и велел: — Экберт, пусть ужин сервируют в моем кабинете. На двоих.

— А что скажет ваша мать? — Эльме не хотелось неприятностей — ни Кристофу, ни себе.

— Пускай вас это не волнует.

Вечер оказался волшебным. Он был похож на обычный вечер двоих заинтересованных друг в друге людей. Эльма и Кристоф болтали, как старые приятели, и к концу ужина окончательно перешли на "ты". Они обсуждали, кажется, все на свете — от политики до пива в английских пабах. Тем для разговора отыскалось множество: искусство, литература, история… Кристоф, человек умный и блестяще образованный, показал себя внимательным собеседником, и с каждой минутой Эльма чувствовала себя свободнее в его обществе. Здравый смысл подсказывал, что пора все это прекращать, но был выгнан на задворки сознания.

Если ничего больше нельзя получить, Эльма получит короткий роман с красавцем графом. Только вот не изранит ли себе сердце?

Она с ужасом понимала, что привязалась к Кристофу всего за два дня, еще не зная его и толком не видя. Что будет дальше? И почему ее оборона, такая крепкая, дала брешь? Что такого в этом графе, чего нет в других мужчинах, с которыми легко и без всяких препятствий можно построить семью?

Эльма смотрела в открытое красивое лицо Кристофа, ловила смену его настроений, слушала, как он смеется, и с тоской понимала, что попалась крепче, чем ей казалось раньше.

Ведь это всего лишь иллюзия, снова подсказывало сердце. Он всего лишь играет с ней. Ему скучно здесь, а тут незнакомая девушка поддается на провокацию и соглашается на поцелуй и продолжение знакомства — чем не способ утвердить собственную безграничную власть над женской половиной человечества вообще и над Эльмой в частности? Ее предположение, что Кристоф не похож на человека, который самоутверждается подобным образом, не более чем предположение. Он может оказаться каким угодно. Коварным, злым, равнодушным. Каким угодно.

И все же Эльма чувствовала, что не ошибается в своей оценке.

В Кристофе ощущалась недюжинная внутренняя сила, энергия, требующая выхода. Ему подходил этот замок, но он был явно стеснен его толстыми каменными стенами. Кристоф считал, что ему принадлежит весь мир, и борьба за отдельно взятый оплот рода, где прошли, судя по всему, не самые приятные дни его жизни, его угнетала.

Эльма поняла это по вскользь брошенным фразам, оттенкам настроения. Ах как же ей хотелось приблизиться к нему и утешить! Она думала, что сможет это сделать. Возможно, ошибалась. Но ей казалось, что нет.

Движения его рук, незаметная дрожь губ, спокойная и уверенная поза и то, каким движением он откидывал назад отросшие надо лбом волосы, — все это заставляло сердце Эльмы сжиматься. Как будто она искала Кристофа тысячу лет в разных обличьях и вот наконец нашла.

В какой-то момент он заметил ее взгляд.

— Ты так странно смотришь…

— Прости. — Эльма провела рукой по лицу. — День выдался насыщенный.

— Дело не в том, что ты устала, а в чем-то другом. — Кристоф удивил ее своей проницательностью. — Ты смотришь так, как будто… фотографируешь меня на память.

— Очень точное определение. Действительно фотографирую, только мысленно. Со мной никогда не случалось таких вечеров. Мне кажется, что я проснулась.

— А до этого спала, словно заколдованная принцесса?

— Я не принцесса. Это ты принц.

— Я граф, — педантично уточнил Кристоф.

Эльма махнула рукой.

— Это почти одно и то же.

— Вовсе нет! — И он пустился в рассуждения о генеалогическом древе семьи Адлертрененштайн, правах наследования и титулах, и разговор ушел с опасной тропы.

Эльма была этому даже рада. Неизвестно, удалось бы ей удержаться в рамках и не наговорить лишнего.

Ужин завершился за полночь. Явился недовольный Экберт, чтобы убрать со стола (все остальные слуги уже спали), а Кристоф проводил Эльму до дверей ее комнаты. Там, в темном коридоре, где таились тени и призраки крамольных мыслей, он поцеловал ее еще раз. Коротко, но жарко и с чувством.

Затем попрощался и ушел, оставив Эльму в полном недоумении.

Следующий день прошел насыщенно в плане работы и совершенно бесперспективно в плане общения с Кристофом. Эльма бродила по замку, изучая его уголки, делая пометки на плане, который ей выдал Экберт, и записывая свои соображения. Пришлось взять в оборот дворецкого, который за прошедшие дни не стал любезнее, и потребовать разъяснений по поводу всех полотен, висевших в галерее и коридорах, всех антикварных вещиц, которые семья бережно хранила на протяжении поколений, и каждую подробно описать. В итоге выяснилось, что замковый музей будет располагаться в старом пиршественном зале, где суровые рыцари в былые века устраивали грандиозные попойки; что нужно заказать несколько витрин и стеллажей и подвести сигнализацию; что таблички с пояснениями придется заказать очень скоро, так как фирма в Майнце, которая этим занимается, пребывает в блаженном летнем безделье и не рвется исполнять заказы в кратчайшие сроки. Эльма позвонила Торе и разговаривала с нею больше часа. Начальница осталась довольна ее рвением. Что еще нужно хорошему сотруднику?

Кристофа Эльма видела только за завтраком, и он коротко сообщил ей, что на целый день уезжает в Майнц. Экберт починил его машину, трижды все перепроверив, так что можно надеяться, что деловая поездка не завершится полетом в пропасть. Еще вчера приезжала полиция, обещала разобраться в происшествии с "гетцем" Эльмы. Возможно, Кристоф привезет из Майнца какие-то новости.

Сгущались сумерки, когда Эльма спустилась в сад. В этот вечерний час над замком словно висела полупрозрачная дымка. Особое летнее волшебство, которое нельзя запечатлеть на пленку, записать на диктофон и запереть в банке. Неповторимая хрупкость летних вечеров заставляла Эльму дышать полной грудью и чувствовать, как дружелюбен мир вокруг. Вчерашняя история ничуть не испортила настроения. Да, машина едва не сверзилась со скалы — зато Эльма получила поцелуй от Кристофа. Даже несколько поцелуев! Интересно, захочет ли он пойти дальше?

Эльма медленно прошлась по дорожкам. Включенные к вечеру поливалки разбрызгивали невесомые струи, увлажняя газон. В малиннике кто-то шуршал, и при ближайшем рассмотрении выяснилось, что это кошка. Она подошла, когда Эльма ее поманила, и, мурлыча, подставила узкую морду под ладонь. Через некоторое время кошка углядела кузнечика и ускакала за ним, а Эльма снова осталась в одиночестве.

Она дошла до беседки, где Кристоф тогда разговаривал со своей матерью, и уселась на скамейку. Вездесущие кусты малины просовывали ветви сквозь ограду, словно тянули тонкие руки. Эльма сорвала несколько ягод. Узор на полу беседки изображал все того же раскинувшего крылья орла, который часто встречался в замке. Плачущий орел, символ рода… Есть ли что-то более важное, чем символ, который пролетел через века и стал твоим?