Пожалуйста, Мэтти, поешь, — попросила Кэтрин.

Мам, я не голодна.

Джулия бросила на внучку вопросительный взгляд. Кэтрин отрицательно замотала головой.

Хоть чуточку, — как можно настойчивее сказала она.

Ну, хорошо. Я съем гренку, — уступила Мэтти.

Джулия подала правнучке тарелку с тостом и налила ей чашку чая. Мэтти с видимой неохотой начала отламывать малюсенькие, размером с католическую просвиру, кусочки от поджаристой корки, отправлять их в рот и медленно пережевывать. Когда верхняя поджаренная часть была съедена, девочка решительно отодвинула от себя тарелку.

Я пойду в школу? — спросила она.

Когда закончатся каникулы, не раньше, — ответила мать.

Бледное, за исключением покрасневшей кожи под носом, лицо Мэтти скуксилось. Насупив брови, она сидела, сгорбившись, над остывшим гренком или, вернее, над тем, что от него осталось.

Давай пойдем проветримся, — предложила ей мама.

Мэтти пожала плечами, вернее одним плечом, — второе оставалось неподвижным.

У входа в кухню, за спиной дочери, сверкала рождественской мишурой искусственная елка, купленная давным-давно на церковной ярмарке и теперь каждый год извлекаемая с чердака в начале декабря. Джулия не злоупотребляла украшениями, но неукоснительно следовала правилу: «Если уж купил новую игрушку, то это навсегда».

Кэтрин не хотела думать о приближающемся Рождестве, но его тень вечно реяла где-то на задворках ее сознания, назойливая, как головная боль.

Женщина встала.

Надень куртку, — сказала она Мэтти.

Холод освежил ее мысли, заставил кровь быстрее течь по телу. Кэтрин ускорила шаг.

За домом дорога переходила в грунтовую тропинку, медленно взбирающуюся на гору Эли. Подъем был относительно нетрудным. Вдоль тропы вздымались темные сосны, росли заброшенные яблоневые сады и пышные кусты голубики. В конце восьмидесятых годов прошлого века один застройщик намеревался возвести на вершине горы несколько роскошных домов для состоятельных семей. Рабочие уже расчистили участок земли от леса и выкопали котлован, когда застройщик вынужден был объявить о своем банкротстве после продолжавшегося более шести месяцев экономического спада, заморозившего деловую жизнь Нью-Гэмпшира. Теперь на заброшенном строительном участке рос невысокий кустарник, пробивающийся на стыках между бетонными плитами фундамента. Отсюда открывался чудесный вид не только на Эли и Эли-Фолз, но и на всю долину.

Мэтти была без шапки. Девочка шагала, засунув руки в карманы своей блестящей черной, как кожа гадюки, куртки, которую, как всегда, забыла застегнуть на змейку. Кэтрин давно уже капитулировала перед стойким нежеланием дочери одеваться по сезону. Иногда, возвращаясь после работы из школы, она сталкивалась на тротуаре с молоденькими девчушками, которые стояли на сорокаградусном морозе в расстегнутых фланелевых кофточках поверх тоненьких футболок.

Мама, скоро Рождество, — сказала Мэтти.

Я знаю.

Что мы будем делать?

А что ты хочешь? — спросила мать.

Ничего. He праздновать Рождество… или праздновать… Я не знаю…

Давай подождем несколько дней, а потом уж решим, — предложила Кэтрин.

Дочь издала нечленораздельный звук и, резко остановившись, закрыла руками лицо. Ее плечи начали непроизвольно содрогаться. Кэтрин попыталась обнять девочку, но та отпрянула в сторону.

Мама! Вчера ночью, когда я вытащила его подарок…

Мэтти разрыдалась. Кэтрин понимала, что ее дочь сейчас слишком ранима, слишком издергана, чтобы можно было давить на нее. Не ровен час, впадет в истерику.

Зажмурившись, женщина стала медленно считать про себя. Она всегда так делала, когда случалось что-то неприятное — ушибет ли лодыжку, случайно ударившись об открытую дверь посудомоечной машины, прищемит ли палец створкой окна…

«Один… два… три… четыре… один… два… три… четыре…»

Когда плач затих, Кэтрин обняла Мэтти и увлекла за собой, как овчарка подгоняет отбившуюся от стада овцу или корову. Девочка была слишком измучена, чтобы противиться матери.

Кэтрин протянула дочери гигиеническую салфетку. Мэтти высморкалась.

Я купила ему компакт-диск, — чуть слышно сказала она. — «Стоун тэмпл пайлотс». Он заказал мне его…

Грунтовая дорога была испещрена следами от протекторов. По обе стороны от нее лежали кучи пожухлой листвы, запорошенные снегом.

Мама, я не хочу отмечать Рождество дома. Я не выдержу этого.

Хорошо. Мы поедем к Джулии.

А как насчет похорон?

Кэтрин приходилось прилагать определенные усилия, чтобы не отстать от дочери. Вопросы слетали с губ Мэтти подобно легким облачкам пара. Женщина подозревала, что дочь провела бессонную ночь, мучая себя этими вопросами, а теперь вот набралась храбрости задать их ей.

Кэтрин не знала, что ответить на последний вопрос. Можно ли устраивать похороны без тела? Или нужно всего лишь заказать поминальную службу? Если будет поминальная служба, то что лучше: подождать несколько дней или сделать все немедленно? Что случится, если провести поминальную службу, а через неделю водолазы обнаружат тело Джека?

Не знаю, — откровенно призналась Кэтрин. — Мне нужно поговорить…

Она хотела сказать «с Робертом», но вовремя спохватилась.

…с Джулией.

Должна ли я присутствовать на похоронах? — спросила Мэтти.

Кэтрин задумалась.

Да, — наконец ответила она. — Я знаю, что это будет трудно, но врачи говорят: похороны любимого человека являются своего рода психотерапией. Тот, кто побывает на них, имеет больше шансов «вылечиться». Ты уже взрослая. Думаю, тебе надо будет пойти…

А я не хочу «вылечиваться», мама!

Кэтрин прекрасно понимала, что движет ее дочерью. Ей и самой хотелось перестать быть «разумной» и «взрослой» и превратиться в живущего эмоциями подростка. К сожалению, это было невозможно. Никто кроме нее не сможет позаботиться о Мэтти.

Папа не вернется, дорогая.

Дочь вытащила руки из карманов куртки и сложила их на груди. Ее ладони крепко сжались в кулаки.

Откуда ты знаешь? Мама! Как ты можешь быть уверена?

Роберт Харт сказал, что выживших нет. Никто не смог бы выжить после взрыва.

Откуда он знает?

Это едва ли был вопрос.

Некоторое время они шли молча. Мэтти усиленно махала руками из стороны в сторону, шагая все быстрее и быстрее. Кэтрин попыталась было не отстать от дочери, но быстро поняла, что лучше оставить ее в покое.

Внезапно девочка сорвалась с места и побежала. Скоро ее фигура скрылась за поворотом.

Господи! Дай нам силы пережить Рождество, — прошептала Кэтрин.

До праздника оставалось семь дней. Смерть Джека ввергла их размеренную жизнь в полнейший хаос. В то время как другие люди радовались и веселились, Кэтрин и ее дочь боролись со своим горем…

Запыхавшаяся Мэтти сидела на цементном блоке недостроенного фундамента. Услышав шаги приближающейся матери, девочка повернула голову и посмотрела на Кэтрин.

Извини, мама!

Взгляд женщины невольно притягивал открывающийся отсюда грандиозный видна Эли и его окрестности. Если бы они прошли чуть дальше и встали на вершине холма, то увидели бы раскинувшийся на востоке Атлантический океан, смогли бы вдохнуть просоленный влажный воздух.

Давай объявим мораторий на взаимные извинения, — предложила Кэтрин.

С нами ведь все будет хорошо? Да, мама?

Присев возле дочери, женщина нежно ее обняла. Мэтти положила голову матери на плечо.

Да. Конечно, — стараясь говорить убедительно, произнесла Кэтрин.

Дочь копнула носком сапога снег.

Тебе больно, мама, я знаю. Ты же его очень любила.

Да… Любила.

Знаешь, однажды я видела документальный фильм о пингвинах. Что ты о них слышала?

Не много.

Мэтти расправила плечи. Ее лицо внезапно озарилось легким румянцем. Рука Кэтрин спорхнула с дочкиного плеча.

Самец пингвина выбирает себе самку из сотен возможных кандидаток, — сказала девочка. — Как он это делает, непонятно. Пингвины ведь так похожи друг на друга. Сделав свой выбор, самец находит пять маленьких гладких камешков гальки. Это подарок его избраннице. Он кладет их один за другим перед самкой. Если ей нравится ухаживание пингвина, она принимает подарок. После этого они не расстаются до самой смерти.