Повисла неловкая пауза.

Почему ты спрашиваешь об этом?

Не знаю. Возможно, потому, что ты давно перестал мне об этом говорить.

Я тебя люблю, — прочистив горло, сказал муж. — Я очень тебя люблю. Ложись лучше спать. Я позвоню тебе в семь.

Кэтрин ждала, когда Джек повесит трубку, но он так и не сделал этого.

Кэтрин! — вновь раздался его голос.

Да?

Что случилось? Что-то не так?

Она не знала, что ему ответить. Ее одолевало легкое беспокойство. Кэтрин чувствовала себя уязвимой и одинокой. Возможно, она просто слишком долго не видела Джека. Возможно, это следствие переутомления.

Я замерзла, — копируя речь дочери, сказала она.

Замерзла? — переспросил Джек.

Да.

Кэтрин представила себе, как ее муж, должно быть, сейчас улыбается ее шутке.

До скорого, — сказал Джек и повесил трубку.

До скорого, — повторила за ним жена в безжизненную трубку телефона.

Они вытирали пыль и пылесосили полы, мыли кафель в ванной комнате и выносили полные мусорные пакеты, заправляли кровати и бросали грязное белье в предназначенные для него корзины. Они переходили из комнаты в комнату и убирали, убирали, убирали… Как любой мужчина, Роберт не особенно хорошо умел застилать постели, но полы в кухне и других комнатах драил с таким остервенением, словно наказывал их за что-то. В спальнях Кэтрин и ее дочери мужчина действовал с завидной невозмутимостью, отправляя в корзину грязное постельное белье и предметы личного туалета. В кабинете Джека он, не выказывая излишнего любопытства, подобрал с пола разбросанные бумаги и, не глядя, засунул их в ящик стола. В комнате Мэтти Кэтрин почувствовала на себе испытывающий взгляд Роберта. Казалось, он боялся, что хрупкое самообладание его спутницы даст трещину, но Кэтрин держалась на удивление стойко. Она даже помогла Роберту вытащить сухую елку из «длинной» комнаты и вынести ее через кухню и прихожую во двор. Сухие колючие иголки усыпали кафель и доски пола.

Уборку закончили довольно поздно.

Будет снег, — поливая кухонную раковину из шланга, сказал Роберт.

И впрямь: легкие молочно-белые облака, парившие в небе с утра, сменились низкими свинцово-серыми тучами.

Открыв дверцу тумбы под раковиной, Кэтрин спрятала туда пластиковые баночки и бутылочки с «Пайн Сол», «Комет» и другими моющими и чистящими средствами. Ополоснув руки под шлангом, она вытерла их полотенцем.

Я проголодалась, — произнесла женщина.

Ее душу наполняло чувство исполненного долга.

У меня в машине замороженные омары, — сказал Роберт.

Кэтрин удивленно подняла брови.

Я купил их в «Ингербретсоне», — пояснил он. — Люблю омаров.

А я не очень.

В ящике для столового серебра я видел вилки и щипцы для омаров.

А ты наблюдательный, — улыбнулась женщина.

Иногда.

Однако, пристально глядя в его лицо, Кэтрин не могла отделаться от неприятного чувства, что наблюдательность — преобладающая черта характера Роберта Харта.

Начался снегопад. Поднявшийся ветер швырял тысячи тысяч маленьких льдинок в оконные стекла дома.

Пока Роберт готовил в кухне омаров, Кэтрин сервировала стол в «длинной» комнате. Из холодильника она достала две бутылки пива. Открыв одну бутылку, она уже потянулась к другой, когда внезапная мысль сверкнула в ее голове: «Роберт не пьет». Смущенная, Кэтрин попыталась незаметно поставить бутылки обратно в холодильник.

Не беспокойся, — стоя у газовой плиты, сказал Роберт. — Можешь храбро пить пиво. Я не обижусь. У меня уже давно нет тяги к алкоголю.

Кэтрин посмотрела на часы. Одиннадцать двадцать.

Она почувствовала себя затерявшейся в потоке времени. Была пятница, и при обычных обстоятельствах в будний день она должна была находиться в школе, вести пятый урок и ни в коем случае не пить пиво. Конечно, рождественские каникулы внесли свою лепту в сумятицу последних дней, и до второго января Кэтрин могла не показываться на работе, но мысль о предстоящем возвращении к привычной преподавательской рутине пугала ее. Она подумала о своих учениках, об их возможной реакции на передаваемую по телевизору чушь и постаралась отогнать неприятные мысли.

Без пяти двенадцать Роберт отключил все телефоны.

Что бы ни случилось, это подождет часок-другой, — сказал он Кэтрин.

Женщина согласилась.

В «длинной» комнате она застелила стол скатертью с большими красными цветами. На фоне мрачного неба яркая расцветка скатерти казалась несколько неуместной. Роберт поставил музыку. В. В. King.

Кэтрин захотелось цветов.

«Что я праздную? — пытаясь заглушить чувство вины, спрашивала она себя. — Генеральную уборку в доме или то, что я справилась с кризисом последних одиннадцати дней?»

Кэтрин расставила на столе посуду, миски для панцирей омаров, нарезанный хлеб, топленое сливочное масло и большой рулон бумажных полотенец.

Из кухни пришел Роберт, сжимая в руках мокрые скользкие тарелки с омарами. На его рубашке виднелись темноватые пятна.

Я проголодался как волк, — ставя тарелки на стол и садясь напротив Кэтрин, сказал он.

Женщина склонилась над своей тарелкой и замерла как громом пораженная нахлынувшими на нее воспоминаниями. Картины прошлого были настолько свежи, что ей пришлось зажать рукой рот, из которого рвался на волю крик боли и страдания.

Что с тобой? — встревоженно спросил Роберт.

Кэтрин замотала головой, отгоняя непрошеные воспоминания. Глубоко вдохнув, она медленно выпустила воздух. Ее руки мягко опустились на столешницу, а взгляд перекочевал со злосчастного омара на расстилавшийся за окном пейзаж.

Ничего страшного. Просто я кое-что вспомнила, — сказала она Роберту.

Что? — полюбопытствовал он.

Я и Джек…

Здесь? — с полуслова понял ее Роберт.

Кэтрин утвердительно кивнула.

Ели омаров?

…Теплый солнечный день клонился к вечеру. Было часов пять после полудня, может быть, чуть меньше. Мэтти отправилась в гости к своей подруге. День выдался теплым и погожим, как и полагается в самом начале лета. Зеленоватый, как морская вода, свет лился пульсирующими волнами из огромных окон «длинной» комнаты. На столе красовалась откупоренная бутылка шампанского. Что они отмечали, Кэтрин не помнила. Кажется, ничего особенного. Им хотелось заняться любовью, но вареные омары выглядели такими аппетитными, что Кэтрин и Джек, не сговариваясь, решили повременить с этим. Ожидание подогревало их обоюдное желание. Кэтрин очень эротично обсасывала лапки своего омара, издавая причмокивающие звуки и призывно облизывая язычком губы. Джек от души веселился, называя ее искусительницей…

Извини! — сказал Роберт. — Мне следовало быть осмотрительнее. Может, перейдем в кухню?

Нет, — решительно возразила Кэтрин, останавливая занесенную над ее тарелкой руку. — Ты не мог этого знать. К тому же куда ни глянь в этом доме, повсюду лежат вещи, так или иначе напоминающие мне о Джеке. Прямо не дом, а минное поле. Еще немного, и я соглашусь сделать себе лоботомию.

Высвободив свою руку, Роберт успокаивающе похлопал Кэтрин по запястью. Делал он это так, как обычно делает мужчина-друг, утешая свою расстроенную подругу. Его прикосновение было теплым, даже горячим по сравнению с леденящим холодом ее руки.

Ты очень добр ко мне, — сказала Кэтрин.

Время шло. Который час? Она не знала. Секунды сливались в минуты, а минуты нанизывались одна на другую. Кэтрин прикрыла глаза. Ее разморило после пива. Ей захотелось, чтобы Роберт прикоснулся к ее ладони, сжал ее.

Пальцы Кэтрин расслабились. Напряжение спало. Ощущения были полны легкого эротизма, но без вульгарности. Ее взгляд затуманился. Рассеянный свет, льющийся из окон, казался серым и безжизненным. В глубине души женщина осознавала, что должна испытывать определенную неловкость из-за двусмысленности своего положения, но неловкости почему-то не было.