В дороге молчали, так как Влад был зол то ли на свою оплошность, то ли еще на что-то. Мне же просто с ним разговаривать не хотелось.

«Почему Влад от нее отказался?»

«Не скажу», — мстительно сообщала наглая животная половина.

«Значит, не знаешь», — сделала еще один неверный, как показало время, вывод.

«Знаю, но не скажу. Только вот ее он действительно любил, а тебя нет, потому что ты — дура!»

Я буквально ошалела от высказываний своей волчицы. Мы конечно во многом были не согласны, может даже где-то местами недолюбливали друг друга и не были рады такому соседству, но, чтобы так откровенно радоваться поражению друг друга… Почему я восприняла ее слова, именно, как поражение, не задумывалась в тот момент. Осознала это только намного позднее.

«Разве ты не должна быть на моей стороне?», — спросила, пытаясь немного успокоиться.

«Я на своей стороне», — сообщила и замолчала.

— Ана, хочу сразу предупредить, чтобы ты многого не ждала от этой встречи, — Влад придержал меня за руку возле палаты.

— Влад, что с ней? — не представляла, чего ожидать. Мама явно не была буйной, иначе оборотень бы предупредил.

— Она почти постоянно молчит, а иногда, кажется, возвращается в прошлое, когда ты только родилась.

Я не придала особого значения словам оборотня. Была уверена, что мама меня узнает, поэтому для меня стало откровенным шоком, когда дверь в палату открылась.

Женщина, абсолютно седая, старая, не была моей матерью. Этой тетке на вид было больше семидесяти лет. Кожа вся сморщенная, морщинистая. Я же помнила свою мать красивой, ухоженной и молодой. Не могла она так измениться за десять лет, просто не могла. Автоматически сделала шаг назад, упираясь спиной в грудь Влада. Сильные руки осторожно легли на плечи, чуть сжимая:

— Хочешь уйти? — горячее дыхание опалило правое ухо.

Мне так хотелось закричать: «Да!», — только бы избавиться от этого наваждения. Но тут женщина подняла лицо и посмотрела прямо на меня. И я узнала эти глаза. Такие некогда родные и прекрасные. Пусть они были сейчас неживыми и блеклыми, но не узнать я их не могла. И эта родинка на подбородке. И эта складочка на губах, когда она улыбалась…

— Мама! — беззвучно прошептала я и бросилась обнимать женщину, чем безумно напугала ту. Она выронила из рук какой-то сверток, заставив меня снова отшатнуться, и запричитала:

— Настя! Девочка моя, прости! Я такая неуклюжая! — свертком оказалась небольшая подушка, завернутая в платок. Женщина подняла ее и принялась бережно укачивать. На меня она внимания больше попросту не обратила.

И тут по палате разлилась детская, до боли знакомая песенка. Колыбельная. Колыбельная, которую мама пела мне, когда мне снились кошмары.

Это стало для меня той гранью, шагнув за которую, я не видела обратной дороги. Я разревелась. Мне было уже плевать, что где-то там за спиной стоит Влад. Который ненавидит женские слезы. Который будет презирать меня за них.

— Ну все, хватит! — услышала властный мужской голос. — На сегодня хватит! Заприте! Где мы можем побыть одни?

— Пройдите в мой кабинет, — все это фоном. Все это мимо меня. Кажется, я очутилась в каком-то другом мире, возможно, в таком же придуманном, как и у матери. И я, глупая, считала, что у меня не осталось чувств к этой женщине?

Впервые пришла мысль, что мне нужно на могилу отца. Возможно, именно это заставит меня вернуть назад мое прошлое. Вернуть прошлое окончательно. Заставит мое прошлое, настоящее и будущее стать единым целым.

Волчица что-то жалобно скулила, кажется, ей тоже было не по себе.

Я же даже не сразу поняла, что уже иду не сама, что меня несут. Какие-то голоса сквозь пелену слез:

— Никакого успокоительного. Пусть сама решает.

— Ана, девочка моя, слышишь меня? Успокоительное или сама? — замотала головой. Никаких таблеток. Не хочу.

— Сама, — произнесла, захлебываясь слезами и утыкаясь носом во что-то жесткое. Меня гладили по волосам, плечам, спине, что-то нашептывая.

— Прочь! — такое властное отчетливо пробилось даже до моего замутненного сознания.

— Но мне надо работать…

— Прочь! — до меня долетели отголоски силы, коснулись, а затем будто обогнули, приласкав напоследок. Казалось, словно сила альфы ластилась ко мне. А мне вспомнилось жестокое:

— Лучше злость, чем сопли!

Злость. Пожалуй, злости во мне сейчас было предостаточно, стоило лишь вспомнить потерянный вид старой некрасивой женщины и соотнести его с тем образом, который бережно хранился в воспоминаниях все это время. А во всем виноват он! Он, который сейчас так бережно поглаживает и несет какую-то ахинею о том, что все будет хорошо, что все наладится. Ни черта не наладится! Экспериментатор хренов! В тот момент была уверена, что именно Соболев довел несчастную женщину до такого состояния.

«Выбрала себе пару?», — язвительно поинтересовалась у волчицы. — «Видела, до чего довел нашу мать?»

Я не понимаю, что опять сделала. Но мне удалось перехватить силу самого альфы и потянуть.

— Ана! — такое восхитительно ласкающее слух, столько в этом восклицании чувств. Тут и восхищение, и удивление, и испуг. Это «Ана» сбило концентрацию, и я отпустила. — Как?

Но мне было плевать на вопросы Влада, как и на его желания. В голове крутилось лишь:

— Лучше злость, чем сопли!

И я укусила. Сначала за шею, потом выпустила когти и рванула на мужчине рубашку, оставляя кровавые полосы.

«Нет!», — где-то скулила на задворках сознания волчица. Эта весьма наглая особа не могла меня контролировать, именно я была главной. Отчего-то точно знала, что если бы хотела обернуться, то у меня бы это получилось без труда и без чьей-либо помощи. Но вместо этого я увидела перед собой такие манящие губы… и мне захотелось секса и крови. А дальше мое сознание поглотила темнота, уступая место чему-то необъяснимому…

Пришла в себя и обнаружила, что лежу на кожаном диване, а довольный Влад медленно зализывает кожу на предплечье.

— Все хорошо? — спросил он как-то слишком участливо. — Я уже начал волноваться, ты долго не приходила в себя.

Попробовала пошевелиться. Тело ломило и местами саднило. В воздухе витал ощутимый, смешанный запах секса и кровь. Секс и кровь. Вспомнила, что последние отчетливое воспоминание, последнее отчетливое желание… Секс и кровь.

Оторвала взгляд от довольного лица оборотня и медленно заскользила вниз. Шея, грудь… Ужас! Вот, что я испытала. Вся его одежда превратилась в лохмотья, которые непонятно как еще продолжали держаться на нем. И множество кровавых полос на груди, кокетливо выглядывающих через ошметки ткани. Аккуратно дотронулась до одной и потерла уже засохшую кровь. Облегченно выдохнула. Ничего. Возблагодарила сумасшедшую регенерацию альфы.

— Влад, — прошептала жалобно, — я…

— Ты неподобна, моя волчица, — с восхищением произнес Соболев. — Такого потрясающего секса у меня не было никогда.

«Такого потрясающего секса у меня не было никогда», — медленно произнесла про себя. Какого такого? Ну, не могу же я сказать мужчине, что ничего не помню? Что со мной такое?

«Ты знаешь, что с нами такое?»

«Я боюсь!»

«Чего?», — изумилась я.

«Не знаю. Но мне страшно!»

Ха! Мне вот тоже страшно! Наверное… Но то, какими восторженными взглядами одаривал меня этот мужчина того стоило. Наверное…

А потом я вспомнила про мать и попыталась сесть. Но оборотень удержал:

— Полежи спокойно, девочка моя, я еще не закончил. Совсем забыл, что у тебя замедленная регенерация, — мужчина снова склонился к моему предплечью и медленно провел по нему языком. Даже думать не хотелось, в каком состоянии находится мое тело, мне довольно было взглянуть на Влада.

«Ты что-нибудь помнишь?», — спросила я у своей второй половины.

«Да!», — расслышала в голосе смущение, смешанное с возмущением. Это что же такое было?

«Покажи!», — потребовала. И она показала. А мне оставалось лишь открывать рот в беззвучном потрясении, когда волчица продемонстрировала свои воспоминания. Я или, вернее сказать, мое тело вытворяло такое… такое… в общем, я словно с цепи сорвалась. Во мне не осталось ничего человеческого, одна животная похоть. Теперь понятно хоть, отчего Влад пришел в бешеный восторг. Животный секс в человеческой форме.