7. Стихийно–множественная семантика мифа. Не следует удивляться тому, что наши источники, которыми мы располагаем, приписывают той или другой мифологической фигуре множество весьма разнообразных признаков и свойств. Зевс оказывается и небом, и землей, и воздухом, и морем, и подземным миром, и быком, и волком, и бараном, и орлом, и человеком, а иной раз просто жуком или каким–нибудь геометрическим телом. Аполлон тоже и свет, и тьма, и жизнь, и смерть, и небо, и земля, и баран, и волк, и мышь, и еще сотни всяких предметов и явлений. Здесь господствует принцип «всё есть всё» или «всё во всем». Это естественно для так называемого стихийного коллективизма, т. е. первобытной нерасчлененности индивидуума и общества или индивидуума и природы, перенесенной на всю природу. Отдельный индивидуум мыслит себя носителем каких угодно сил, т. е. мыслит себя и все прочее магически.
8. Позднейшая эпоха. Производящий характер ее хозяйства. Выше говорилось о самой начальной ступени мифомышления, когда человек сознавал себя только пассивным орудием природы и когда производительные силы, т. е. сам человек с орудиями производства, не могли четко противопоставить себя окружающей природе. Обо–ротничество исчезает, как только человек начинает резко и принципиально различать «я» и «не–я», т. е. когда он не растворяется в природе, но себя ей противопоставляет и когда каждая вещь становится для него тем самым твердо определенной вещью, допускающей одни свойства и исключающей другие.
Теперь производительные силы общества находятся на уровне не просто собирательства и охоты, но производящего хозяйства. Человек уже постигает конструктивно–технический принцип данной вещи или данного явления природы, отделяя тем самым идею вещи от самой вещи, и уже может пользоваться принципом этой вещи или этого явления для того, чтобы сознательно создавать, производить для собственного потребления.
9· Переход от фетишизма к анимизму. Что же возникает в мифологии в результате упомянутой дифференциации вещей и явлений? Что возникает в результате отделения идеи вещи, или, выражаясь мифологически, демона вещи, от самой вещи? В мифологии здесь впервые появляются индивидуальные образы со своим собственным субстанциальным содержанием и со всеми своими второстепенными и третьестепенными свойствами и атрибутами. Раньше Афина Паллада была чем угодно; теперь же она богиня войны, художественно–технической мудрости и крепко организованной патриархальной общины. Теперь она уже не сова и не змея, но то и другое становится теперь ее атрибутом. Зевс теперь уже не просто гром и молния; он — блюститель героического правопорядка, и для него гром и молния — только атрибуты. Раньше Гефест был самим огнем и массой других предметов; теперь же он — бог огня, а огонь — только один из многих его атрибутов. Здесь возникает необходимость для всякого историка–мифолога изучать рудименты предыдущих социальных эпох в каждом мифическом образе. Без этого твердого и определенного представления о вещах и их принципах первобытный человек не мог бы и стать к ним в определенные отношения, не мог бы побеждать силы природы. Без этого мифология, которая всегда является верным отражением материальной жизни общества, тоже никогда не отделила бы демона вещи от самой вещи, т. е. никогда не перешла бы от фетишизма к анимизму, т. е. никогда не выработала бы столь богато представленных по всему земному шару и чрезвычайно развитых, чрезвычайно живучих форм полидемонизма и политеизма.
Таким образом, этот процесс индивидуализации и обособления самостоятельных богов и демонов особенно заметно мог проявляться только при переходе от собира–тельско–охотничьего хозяйства, т. е. от периода присвоения готового продукта, к периоду производящего хозяйства, когда человек уже начинал уметь сам изготовлять для себя необходимые продукты помимо находимых им в природе в готовом виде. Вот почему развитая антропоморфная олимпийская мифология не была возможна ни в период палеолита, ни в период неолита, но только в период палеометалла, когда производящее хозяйство, начавшееся гораздо раньше, впервые дало значительные результаты и стало ведущим началом тогдашней культуры и жизни.
10. Основные объективные закономерности мифологического развития. Материальные закономерности. Когда работник классической филологии приступает к исследованию античных мифов, желая при этом остаться на путях самостоятельного исследования, он оказывается среди безбрежного моря разношерстных фактов — археологических, этнографических, лингвистических, искусствоведческих, литературных, овладение которыми представляет значительные трудности. Неудивительно поэтому, что многие авторы в этой области ограничиваются простым описательством и эклектизмом или узкими, до чрезвычайности мелкими проблемами. Однако марксистско–ленинская теория обладает всеми ресурсами для того, чтобы ориентироваться среди этого безбрежного моря, не впадая ни в описательство и эклектизм, ни в преждевременные и плохо обоснованные схемы.
В этой области прежде всего не нужно спешить с обобщениями. Конкретное исследование обнаруживает бесконечную пестроту и разнообразие мифологического процесса в разных точках земного шара. На сегодняшний день надо ограничиться только теми необходимыми закономерностями, которые твердо установлены в исторической науке, потому что пустое место сегодня назавтра может оказаться заполненным огромным количеством археологических находок и всяких других аргументов, что, правда, на послезавтра может оказаться вновь ограниченным в результате еще новой аргументации или еще новой интерпретации уже полученных фактов.
Три объективные закономерности в развитии первобытного общества во всяком случае занимают сейчас твердое место в науке, и без них нельзя обойтись и в мифологии.
Во–первых, это переход от собирательско–охотничьего хозяйства к производящему. Во–вторых, переход от каменного века к веку металла, т. е. палеолит, неолит, па–леометалл и неометалл. И в–третьих, переход от матриархата к патриархату. Где, как и когда совершались эти переходы и где, как и когда они совпадали или не совпадали — это проблема конкретного обследования данного уголка земного шара, и проблема очень зыбкая, зависящая от тысяч всяких случайностей исследования, решающаяся сегодня так, а завтра совсем иначе. Но наличие этих периодов первобытного развития не может подвергаться сомнению; и мифолог обязан разыскивать отражение этих эпох в изучаемой им первобытной мифологии.
11. От фетишизма к анимизму и от хтонизма к героизму. Две другие закономерности исторического развития тоже не могут подвергнуться сомнению. Это, во–первых, переход от фетишизма к анимизму и, во–вторых, переход от хтонизма к героизму. Мы не можем начинать прослеживать мифологическое развитие прямо с анимизма, если под ним понимать веру в самостоятельное существование всякого рода духов, т. е. демонов и богов.
Зарождение мифологии начинается с представления одушевленными самых обыкновенных физических предметов, т. е. с фетишизма, что вполне соответствует первоначальному господству внешних чувственных ощущений и определяется добыванием жизненных ресурсов в готовом виде в природе путем собирательства и охоты. В сравнении с этим анимизм есть уже высокая ступень мифологической абстракции, когда демон вещи отделен от самой вещи.
Вначале человек находится во всецелой зависимости от природы и потому все мыслит состоящим из земли или из ее порождений. Это мы и называем хтонизмом (от греческого слова chthon, что значит «земля»). Этот хто–низм в дальнейшем сменяется при более самостоятельном положении человека в природе тем, что обычно зовется героизмом, героическим веком или героической мифологией.
Между хтонизмом и героизмом залегает огромная переходная эпоха, когда демон вещи, который и есть для первобытного человека идея вещи, уже отделился от нее и потому получил уже невещественное развитие, а с другой стороны, этот демон по своему содержанию все еще продолжает отражать хаотическое нагромождение природных явлений, которые все еще остаются непонятными, ужасающими, всесильными. Это весьма популярная, очень живучая и, можно сказать, никогда не умиравшая в античности (пусть хотя бы в виде только рудиментов) мифология чудовищ и страшилищ, которой греки и римляне не брезговали до последних дней античного мира.