– Просто перечислите мне фамилии звонивших, – попросил он телефонистку и, еще слушая ее, уже забыл, кто звонил. Однако услышав имя Мэриона Фэя, Айтел прервал девушку. – Что хотел Фэй? – спросил он.

– Он ничего не сказал. Только оставил номер телефона.

– Хорошо. Спасибо. Дайте мне этот номер, а остальное доскажете потом, милочка.

Фэй приехал через час после звонка Айтела.

– Пытаешься привыкнуть жить один? – сказал он, входя.

– Возможно, так оно и есть.

Мэрион сел и осторожно постучал сигаретой по своему платиновому портсигару.

– Я вчера видел Доротею, – сказал он. – Она держит пари, что ты заговоришь.

– Я не знал, что на меня ставят, – сказал Айтел.

Фэй передернул плечами.

– Люди ставят на все.

– Интересно, почему?

– Только так и можно узнать истину.

– Хорошо, – сказал Айтел, – а на что ставишь ты, Мэрион?

Фэй взглянул на него.

– Я поставил триста долларов, что Доротея не права.

– Может, тебе стоит заключить двойное пари, чтоб обезопасить себя?

– Я лучше проиграю.

Айтел придвинулся ближе к спинке кресла.

– Я слышал немало всякого про то, чем ты занимаешься в Дезерд'Ор.

– Все это правда.

– Мне это не нравится.

– Мы поговорим об этом в другое время. Я только хотел сказать тебе…

– Так что же ты хотел мне сказать?

Мэрион не вполне владел своим голосом.

– Я хотел сказать, что, если проиграю, нашим отношениям конец. – Такой финал показывал, какой он еще юнец.

– Мэрион! – воскликнул Айтел, не придумав сказать ничего другого.

– Я это серьезно, – повторил Фэй.

– Я видел тебя трижды за последние три года. Не такая уж у нас большая дружба, так что можно ее и лишиться.

– Прекрати, – сказал Фэй. Голос у него дрожал.

Айтел обозлился. Несколько лет назад Мэрион не стал бы говорить с ним так.

– Я хотел поговорить о тебе, – сказал Айтел.

– Послушай, Чарли, – пробормотал Фэй, – я ведь тебя знаю. Ты же не станешь называть имена.

– Может быть, и стану.

– Ради чего? Чтобы тебе позволили сделать еще немного дерьма?

– А ради чего же еще? – сказал Айтел.

– Почему бы не попытаться найти ответ на этот вопрос? Ты же ломал себе над этим голову последние пятнадцать лет.

– Возможно, я себя обманывал.

– Великое ждет тебя будущее, правда? До самой смерти изготовлять пойло.

Айтел не был уверен, как бы он поступил, если бы Фэй не заехал к нему, но на другое утро, после очень плохо проведенной ночи, он вошел в кабинет своего адвоката, одарил его широкой улыбкой и небрежно произнес:

– Я не буду называть имена, – таким тоном словно это было с самого начала решено. – Постарайтесь только, чтобы я не попал в тюрьму, вот и все.

– Вы уверены, что по дороге не измените своего мнения? – спросил адвокат.

– Не на этот раз.

В последующие недели Айтел не раз будет возвращаться мыслью к этому часу перед заседанием комиссии, так как он хорошо его запомнил. Он поступил, как, возможно, надеялся поступить: был спокоен, контролировал свой голос и в течение двух часов, питаемый волнением, уходил от вопросов, давал отточенные ответы и горел желанием отрезать путь к отступлению. Когда заседание закончилось, он предстал перед толпой фотографов, прошел к своей машине и умчался. Был час дня, но он почти не чувствовал голода. Сытый своими ответами, он поехал в горы прокатиться, наслаждаясь шуршанием колес по извилистой дороге.

Вся энергия наконец была израсходована. Он тупо пополз по бульвару, ведущему к океану, и многие мили колесил по берегу. На широком пляже, куда длинными ровными волнами накатывал прибой, он остановил машину, сел у самой воды и стал смотреть на занимающихся серфингом. Все они были молодые – где-то между восемнадцатью и двадцатью двумя годами; – загорелые, цвета золотой бронзы, с выцветшими от солнца волосами. Они валялись на песке, боролись друг с другом, спали, глядели на воду, где в полумиле от берега спортсмены встают на доске во весь рост и качаются на первой подошедшей волне. А потом, уперевшись ногами в доску, вытянув руки, мчатся впереди прибоя. Добравшись до мелководья, где уже нельзя стоять на доске, они спрыгивают с нее и, вытолкнув доску на песок у края воды, ложатся рядом друг с другом, мальчишки – положив голову на бедра девчонок. Айтел разглядывал их и заинтересовался высокой девчонкой с округлыми икрами и округлыми грудками. Она стояла в одиночестве футах в десяти от него и, изогнувшись, вычесывала песок из светлых волос. Казалось, она была очень уверена в своем теле и в том, что спорт помогает ей жить. «Надо мне заняться любовью с этой девицей», – подумал Айтел и поразился тому, как необычно иметь такое простое желание.

– Трудно научиться кататься на этих досках? – спросил он.

– О, это зависит от человека. – Она, казалось, была всецело поглощена вычесыванием песка из волос.

– А кто мог бы меня поучить? – снова попытался он завязать разговор.

– Не знаю. Почему бы вам самому не попробовать? – Он почувствовал, что она не реагирует на него, и кожу лица стало неприятно покалывать.

– Если вы мне не поможете, я, наверно, утону, – произнес он, в глазах загорелись огоньки, а голос мог бы зачаровать и покойника.

Девица зевнула.

– Добудьте доску, и кто-нибудь вас научит.

Мимо пробежал широкоплечий блондин лет девятнадцати с мускулистыми ногами и шлепнул ее по ягодице.

– Поехали! – крикнул он громовым голосом, его лицо с коротким, словно обрубленным носом было как кусок хорошего мяса, под стать мускулистым конечностям.

– Ага, Чак, сейчас я тебя достану! – крикнула девчонка и помчалась по пляжу за ним.

Чак остановился, она подбежала к нему, и они принялись бороться – Чак швырял ей в волосы песком, а она заливалась смехом. Через минуту они уже бежали вместе к океану, нырнули в мелководье и, выскочив из воды, стали брызгаться.

– Я был готов на все, – продолжал свой рассказ Айтел, – готов был назвать ей свою фамилию, сказать, что я мог бы для нее сделать. – Он помолчал. – И вдруг я понял, что у меня нет имени и что я ничего не могу ни для кого сделать. Это явилось немалым откровением. Все эти годы люди жаждали познакомиться с Чарлзом Фрэнсисом Айтелом, а значит, познакомиться и со мной. А теперь остался только я. – Он улыбнулся, забавляясь сложившейся ситуацией. – Эта молодежь, занимавшаяся серфингом, была похожа на тебя, – сказал он, и я увидел еще одну причину, по которой Айтелу нравилось бывать в моем обществе. – Я сел в свой хромированный позолоченный «кадиллак», чувствуя себя маленьким пожилым мужчиной, решившим отрастить усы. Когда я добрался до дома, позвонила моя румынка. Она была по-прежнему верна мне. – Айтел покачал головой. – После встречи с той девушкой на пляже я чувствовал, что не смогу продолжать отношения с румынкой. Однако я еще никогда не любил ее так, как в тот момент. И у меня хватало ума понять, что я попадаю в действительно немыслимую ситуацию. Я позвонил моему управителю, попросил его поставить дом на продажу и рассчитать слуг и улетел в Мексику. В тот вечер, просматривая газеты во время полета на юг, Айтел увидел себя на первой полосе. «Как же они должны меня ненавидеть», – подумал он и, истощив все запасы энергии, погрузился в сон.

Реакция на случившееся преследовала его и в Мексике, на морском курорте, очень похожем на Дезер-д'Ор, прилепившийся к скале. Сотни писем – брошюрка от Общества вегетарианцев, письмо от президента Клуба поклонников Лулу Майерс, в котором тот сообщал, как он счастлив, что Лулу развелась с Айтелом, анонимные письма, записки непристойного содержания, поздравления, даже личное письмо от Общества противников курения со вложенной газетной фотографией, на которой обведенный красным карандашом Айтел курит сигарету. «Айтел среди придурков», – подумал он и вскрыл письмо от своего управителя с известием о беде – недоуплаченном подоходном налоге.

– В Мексике было не так уж и плохо, – сказал Айтел, – а с другой стороны – ужасно. Ты можешь этому не поверить, глядя на меня сейчас, но я способен был много работать, а тут вдруг – ничего.