Но Вовка, хотя и имел все основания уйти, оставив нас на съедение расписным выродням, не стал праздновать труса. Он приказал своим развьючиться и вступил в бой. На наше счастье, у поисковиков имелось два РПГ, и три десятка осколочных гранат мгновенно изменили ситуацию в нашу пользу.

После этого раза было еще много чего, и с Вовкой мы не то, чтобы подружились, но заприятельствовали крепко. А так как он тоже звеньевой, то и на советах дружины мы с ним встречались, и на слетах, и на кострах. Много с ним было всего съедено, выпито, да еще всякого такого сделано, за что на совете дружины, конечно, разбирать не будут, но и по головке не погладят, всплыви все наружу.

— Салют, Вовка!

— На субботник?

— Не, блин, гуляю. Привычка у меня такая: в полшестого гулять ходить.

— Ну, я так сразу и понял, — Вовка хмыкнул, а потом уже потише поинтересовался, — Леш, ты натворил, что ль чего?

— С чего это ты взял? Не-е, за мной вроде больших грехов не водится… — Я изумленно уставился на Байкулова, но тот показал глазами на дверь: выйдем, мол, там и договорим.

На остановке «Площадь павших героев» мы выплеснулись из «Урала» и Вовка тут же оттащил меня в сторонку. Под грохот динамиков, из которых неслось задорное «Взвейтесь кострами», он проговорил мне в самое ухо:

— Тут днями меня в штаб тимуровцев вызывали. Так вот: тобой интересовались. Мол, как я к тебе отношусь, да как тебя оцениваю, да как что чего? По каким поискам тебя знаю, что о тебе другие мои ребята говорят? Леха, ты давай, колись: чего натворил? Если что — прикрою, как смогу. В крайнем случае, буду о переводе в наш отряд ходатайствовать…

Во как! Да ведь не было за мной ничего такого… Нет, ну конечно, по мелочи было всякое, но уж чтоб тимуровцы интересовались — нет за мною таких грехов! Хоть режьте — нет!

Вовка истолковывает мое молчание по-своему. Он шепчет мне в ухо:

— Да ты не бойся, чудик! Ну что мы — не свои ребята, что ли? Ну чего ты там натворить мог? В измену не поверю, а так… Ну что, поддал в честь торжественного сбора, и вместо минус четвертого в четвертый отряд к девчонкам полез? По морде кому заехал, в процессе боевой и политической? Сэкономил свои полевые сто грамм, и сменял две бутылки на продукцию потенциального противника?..

От последнего вопроса мне становится жарко. Действительно, один мутный паренек из минус второго предлагал мне выменять у него «веселые» карты с … ну, в общем, с женщинами. С капиталистическими женщинами. На некоторых такое надето было… Я, правда, отказался, но ведь не сообщил… Да и, если честно, отказался-то только потому, что не было у меня двух бутылок. Еще мечтал, что покажу эти карты Ирке из минус третьего: там же такие фасоны! Платье, а со спины — ничего! Обалдеть… И заводит…

Вовка, должно быть, заметил мое состояние, и собирается задать новый вопрос, но вдруг… С ума сойти! Только что был человек, стоял перед тобой и — р-раз! — пропал, словно никогда и не было. А передо мной возникают двое тимуровцев. Здоровые такие быки. Одного из них я знаю: Колька Майков из минус шестого. Он к нам в отряд нового звеньевого тимуровского звена в прошлом году приводил…

— Малов Алексей? — интересуется Майков, одновременно отдавая мне салют. И не дожидаясь моего ответа, — Пройдем-ка, товарищ звеньевой, с нами…

Глава 2

— Проходите, товарищ звеньевой. Присаживайтесь. Позавтракать успели? — и, не дожидаясь моего ответа, тимуровский старший звеньевой, сидящий напротив меня, нажимает кнопку селектора, — Чаю нам, и чего там еще…

Почти сразу же — я только-только успел в кресло примоститься — в кабинет вошла здоровенная такая, под стать хозяину кабинета, тимуровка, в красной косынке на голове. В руках поднос с двумя стаканами брусничного чая и две тарелки. На одной — горка бутербродов, да не с яйцами или картошкой-моркошкой, и даже не с мясом или бужениной, а с настоящей чайной колбасой. На второй… Ой, мамочка! На второй тарелке лежит настоящее печенье. «Калорийное». Да его ж и колбасу только к праздникам! Ну, еще печенье — в паек, если в рейд, поиск, или на зарнице. А колбаса — вообще только в изоляторах! Верно говорят: «У тимуровцев, каждый день — рейд!» Работа такая…

— Угощайтесь, товарищ звеньевой. Пейте чай. Вам одну ложку меда или две?

Хозяин кабинета сама любезность, только мне от этого становится уж и вовсе не по себе: просто так тимуровцы никого обхаживать не будут. Зачем это я им понадобился?..

— Ты, братишка, не стесняйся. Ешь бутерброды, печенье… Чего на них глядеть?

Ну, ладно. Как бы там ни было, а колбаска — это хорошо! Я беру ближайший ко мне бутерброд и отправляю его в одним махом в рот. Красота!

— И печенье бери, Алексей, не стесняйся. И не думай ничего такого: это я со своих пайков наэкономил. Вот ты, оказывается какой…

— Какой? — бутерброд застревает у меня в горле. — Какой?

— Да не волнуйся ты так, звеньевой! — тимуровец посмеивается. — Кстати. Я ж так и не представился. Белопахов Василий. А пригласил тебя к себе… Тебе ж, конечно, не терпится узнать: зачем это ты нам понадобился, так?

А то! Интересно: мне отвечать, или нет?..

— Так вот, пригласил я тебя, чтоб познакомится поближе. Ведь как-никак в нашей дружине не так много тех, кто четыре зарницы прошагал…

Это он верно подметил. Таких как я — по пальцам пересчитать можно. Особенно вторая зарница нам большой кровью далась. А я еще в Псков ездил, когда они десант скандинавский пять лет тому отбивали. Оттуда наших всего два грузовика и вернулось. В смысле — живых… Гробов мы тогда пять «Камазов» и девять «Уралов» привезли. Это не считая тех, что без вести…

— Вот ты в поиски ходил, — Белопахов прихлебывает чай и жмурится от удовольствия. — А с каким, к примеру, отрядом следопытов лучше всего работается? Как считаешь?

— Ну… вообще-то, с любым, но я вот — с ивакинцами больше работать люблю.

— Да? А чем же они, например, от горяиновцев отличаются?

Отряд юных следопытов имени Романа Горяинова… Да я с ними всего два раза и встречался…

— Я, если начистоту, товарищ Белопахов («Василий, Василий», — поправляет меня тимуровец, улыбаясь.), горяиновцев мало знаю. Один раз с ними в поиск ходил, когда в Мирный пытались прорваться. Так тогда ведь много следопытов пошло. Наверное, со всех дружин собрали.

Я рассказываю ему эпопею мирненского прорыва. Тогда, три года назад, у кого-то в Объединенном Совете Дружин родилась идея попробовать прорваться в город и на космодром с воды. И попробовали. И положили в этом прорыве почти триста пионеров. И еще семеро комсомольцев-вожатых сгинули без следа. А вот о результатах — положительных результатах, я, признаться, не слыхал…

Белопахов слушает внимательно, почти не перебивая. Лишь иногда задает наводящие вопросы или уточняет подробности. А как только я заканчиваю, тяжело вздыхает:

— Да уж, Леха, досталось вам… Но ведь пионер — всем ребятам пример, так?

— Так, — соглашаюсь я и от себя добавляю — Пионер равняется на героев борьбы и труда!

Тимуровец улыбается, а затем начинает расспрашивать о поисках с ребятами Байкулова. Мне становится как-то не по себе. Нет, с одной стороны приятно рассказать о себе, о своих делах, победах и подвигах, но с другой… Он что же это, под Вовку копает?..

— Товарищ старший тимуровец, я все в отчетах написал…

Он на мгновение становится серьезным и сосредоточенным, но потом снова улыбается:

— Пионер — честный и верный товарищ, всегда смело стоящий за правду, — теперь уже он цитирует «Законы». — Решил, что друга твоего проверяем? А если?

— Я все изложил в отчетах, больше добавить нечего…

— Да успокойся, Леха, расслабься. Все в порядке с твоим Байкуловым. А вот поподробнее рассказать тебе все-таки придется. Кстати, может лучше напишешь? Вдумчиво, не торопясь, со всеми подробностями. Причем, постарайся не упускать даже мелочи. Пусть они тебе покажутся не важными, а все-таки…

Он придвигает ко мне чернильницу, ручку и стопку бумаги: