Вот эти мысли не давали мне покоя, гнали от меня сон. Но не только они…
Днем посланные в дозор вернулись, сообщив, что обнаружили в лесу странные следы. Если бы я увидел их один, то верно, решил бы, что ползли по земле гады ползучие, размеров предивных и постарался бы уйти поскорей, вознося в сердце своем хвалу Господу, что не попался сим гадам навстречу. Но Алексей, что нашим невеликим воинством командует, вмиг стал серьезен. Мне же Мария пояснила, что след такой оставляют телеги безлошадные, кои остались в иных местах после Конца Света. И такие телеги могут быть у разбойников, коих пионеры выроднями именуют. Что и верно: кем еще назвать врагов Царствия Божия, что малые дети, отроки да юноши строят, отчаявшись поддержание и вспоможение со стороны зрелых мужей получить? Выродни, они, выродни — Бога, правду и самое человеческое свое естество забывшие!
Я видел, как малый отряд готовился к бою смертному, как самые юные оружие свое приуготовляли ко брани кровавой, и понял: нет и не будет мне прощения, коли я, силой и здоровьем не обделенный, покину сих малых в час испытания грозного! Господи! Укрепи десницу мою, дабы обрушил я всю тяжесть гнева Твоего на филистимлян новых!..
— Товарищ старший звеньевой.
— А, это ты, Алеша… Что тебе? Только очень прошу: говори по-нормальному, а то ведь видишь сам…
— Товарищ старший звеньевой, повелите выдать мне оружие. Я буду вместе с вами сражаться…
Алексей изумленно оглядел меня с головы до ног:
— Оружие тебе? Слушай, Леш, а ты хоть пользоваться им умеешь? Ну то есть, ты пойми: мне не жалко, но… Ты вообще хоть раз стрелял?
— Не доводилось, увы… Но Господь не оставит своего слугу без поддержки и милости своей…
Двое отроков, слышавших наш разговор, тихо хмыкнули, но тут же смолкли под строгим взглядом Алексея. А тот, успокоив младших, повернулся ко мне, приобнял правой рукой за плечо:
— Леш, ты пойми меня правильно, но толку от такого стрелка не будет. Вред один. Оружием нужно учиться владеть, вот я, к примеру, уже одиннадцать лет, как с оружием неразлучен, а так… — он, словно бы смущенно, развел руками. И увидев, должно быть, досаду на моем лице, продолжил, — Да ты не переживай, Леха! Ты ж у нас санитар — высший сорт! Поможешь, в случае чего, раненым…
Огорченный я пошел было прочь. Да, он прав, и всякому делу необходимо долго и прилежно обучаться, но… Ведь там будет битва за Царствие Господне, а я…
Оклик Алексея остановил меня:
— Леш, ну раз уж ты так… Вот к Магерову в распоряжение поступишь, — и он показал мне невысокого крепыша. — Поможешь «Утес» тащить, а то у него второй номер — малек. Заодно и повоюешь. Только вот что, Леш, я тебя прошу… нет, не прошу — приказываю: никуда без разрешения Витьки не лезь, делай только то, что он говорит! А не то…
— А не то тебе, Леха, Маринка шею за своего ненаглядного свернет — добавляет под дружный смех остальных старший лекарь Самохин.
Мария, узнав, что я пойду в бой вместе со всеми, очень огорчилась, а потом долго объясняла мне, чего нельзя делать. И вставать нельзя, и выглядывать нельзя, и разговаривать нельзя, и вообще — лучше всего не шевелиться!
Ее забота глубоко тронула меня, но и несколько разозлила. Разве я — младенец бездумный, или как они выражаются — «малек»? Самым покорным тоном, на который я только был способен, я спросил Марию, пристально глядя ей в глаза:
— Все исполню, как ты и наказываешь. Только прежде ответствуй: дышать-то мне дозволено али нет?
Стоявшие рядом пионеры негромко рассмеялись, а Мария вспыхнула и вдруг…
Она прижала меня к себе так, что я буквально почувствовал, как размягчаются мои кости:
— Дурак, дурак! Вот если тебя убьют, я что буду делать? — и вслед за этими словами она вдруг с силой поцеловала меня в губы.
Она уже ушла, а я стоял, словно пораженный громом небесным. Во мне просыпалось нечто, чему я пока не находил названия, но что приятно и сладко будоражило меня… Остановись, нечестивец! Ты, постриг приявший, как смеешь ты помышлять о мирском и греховном?!!
«Утес» оказался тяжелым — не менее полутора пудов. Я пристроил его на плечо и быстро зашагал за Виктором, который нес на плечах станок и несколько лент. Сзади торопился «второй номер» — отрок по имени Николай, несший еще несколько лент. Мы шли по лесу, вокруг похрустывали ветки, шуршали листья, пронзительно вскрикивали редкие вспугнутые птицы. Но постепенно я начал понимать, что шум произвожу один я: остальные двигались, словно тени бестелесные. Бесшумные и незримые, они шли в бой, точно ангелы мщения Господня. Да они и были ими…
Не удержавшись я начал тихо шептать:
— Боже крепкий, в руце Своей содержай судьбы человеков! Не помяни грехов моих, и укрепи мя свыше силою Твоею на супротивныя нам. Даруй ми бодр ум и сердце безтрепетно, да страха их не убоюся ниже смущуся, но в сени священных хоругвей воинства нашего пребуду верен воинской клятве моей до конца. Во имя Твое, Господи, гряду, и да будет воля Твоя. Пресвятая Богородице, спаси нас! Святый Архистратиже Михаиле, споборствуй нам! Святый Ангеле хранителю, не отступи от мене! Вси святии, молите Бога о нас!
— Что, Алеша, страшно?
Как и когда оказался рядом со мной Алексей, я не заметил. Но вот он — идет рядом, на груди — оружие, а глаза — веселые, чуть злые… И в них есть БОГ! Есть!
— Страшно… Но это ведь ничего, правда?
— А то, — Алексей широко улыбается. — Знаешь, я в первый раз так трусил, что аж штаны перепачкал. А ты — ничего, молодец…
Я снова шепчу молитву:
— Господи Боже всесильный, всех уповающих на милость Твою не оставляяй, но защищаяй их! Буди мне милостив и соблюди мя от прелести вражия Твоим защищением, да не паду пред сопротивниками моими, и да не порадуется враг мой о мне. Предстани мне, Спасителю мой, в подвиге сем за имя Твое святое. Ты мя укрепи и утверди и подаждь силу стати мужественно за Тя до крове и положити душу мою по любви к Тебе, якоже и Ты, возлюбив нас, положил еси на Кресте душу Свою за нас. Аминь.
— Слушай, а вот эта твоя… молитва… она вообще… ничего так, — сообщает обернувшийся Виктор. — Чтоб не они радовались, а мы! Правильно!..
…Не доходя до стана вражьего, Виктор забрал у меня пулемет, сказав мне:
— Алеш, ты… это… останься, в общем. Ты не обижайся, но шумишь ты… как паровоз… — и растворился в кустах, оставив меня одного.
Вокруг не было ни души. Я встал на колени и начал молиться о здравии и охранении жизней пионеров на поле брани:
Святый, славный и всехвальный великомучениче Георгие! Молю тя, известный желания нашего ходатаю, моли со мною и о нас умоляемаго от своего благоутробия Бога, да милостивно услышит нас, просящих Его благостыню, и не оставит вся наша ко спасению и житию нуждная прошения, и дарует пионерии победу на сопротивныя; и паки, припадающе, молим тя, святый победоносче: укрепи данною тебе благодатию во бранех пионерское воинство, разруши силы востающих врагов, да постыдятся и посрамятся, и дерзость их да сокрушится, и да уведят, яко мы имеем Божественную помощь, и всем, в скорби и обстоянии сущим, многомощное яви свое заступление. Умоли Господа Бога, всея твари Создателя, избавити нас от вечнаго мучения, да прославляем Отца, и Сына, и Святаго Духа и твое исповедуем предстательство ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.
Громыхнуло так, что с окрестных деревьев посыпались листья. Шквал выстрелов расколол тишину, словно молнии небесные. Пионеры вступили во сражение. Нет! Я не могу сидеть здесь, в безвестии и бездействии. Я нужен им и я иду к ним. Господь моя защита!..
Я бежал на звук выстрелов, как вдруг прямо над моей головой что-то противно взвизгнуло. Я пригнулся, словно отдавая поясной поклон и побежал дальше, туда, где преславные и прехвальные пионеры гнали и истребляли врагов Господа и рода людского…
— Стой, дурак, куда!..
Как это я не наступил на Марию?! Оказывается, она лежала прямо возле моих ног, быстро стреляя из своего громоздкого оружия. Я пригляделся и изумился. Оказывается, вокруг меня были пионеры, которых я не заметил сразу. Вот один из них приподнялся, бросил что-то и тут же рухнул, точно подкошенный наземь. Уязвлен еси!