Мери какое-то время размышляла, представляя, что из этого может выйти.

— Не думаю, что у нас получится, Эдвард, — сказала она. — Возникнет много неудобств. — Мери замолчала на мгновение, колеблясь, продолжать или нет. — Не уверена, что мне понравится присутствие в доме постороннего молодого человека. Домик слишком мал, да и удобства у нас, как тебе известно, далеко не удовлетворительные.

Она слегка порозовела, а во взгляде Эдварда, хоть он и был несколько разочарован, отразилось неповторимое чувство, какое, наверное, испытал бы ученый, столкнувшись с неизвестным иероглифом, который мог обозначать как нечто чудесное, так и вполне заурядную вещь. В соседнем саду играли дети, они вели себя очень шумно, смеялись, галдели, ссорились, носились взад и вперед. Внезапно из окна верхнего этажа послышался чистый приятный голос.

— Энид! Чарльз! А ну-ка домой!

Тут же воцарилась тишина. Детские голоса затихли.

— Миссис Паркер следует лучше смотреть за детьми, — сказала Мери. — Элис как-то рассказывала мне о том, что у них творится. Она знает это от служанки миссис Паркер. Я слушала ее рассказ без комментариев: не стоит поощрять слуг в стремлении сплетничать о хозяевах. Они всегда преувеличивают. Лично мне кажется, что дети часто нуждаются в наставлениях.

Теперь детей совсем не было слышно, словно их громом поразило.

Дарнеллу послышался из дома какой-то странный крик, но он не был в этом уверен. Повернувшись, он стал смотреть в Другую сторону, туда, где в глубине своего сада расхаживал пожилой, ничем не примечательный мужчина с седыми усами. Встретившись глазами с Дарнеллом и заметив, что и миссис Дарнелл смотрит на него, мужчина очень вежливо приподнял твидовую кепку. Дарнелл с удивлением отметил, что жена при этом залилась краской.

— Мы с Сейсом часто ездим в Сити на одном омнибусе, — сказал он, — и так случилось, что не так давно мы два или три раза сидели рядом. Кажется, он работает коммивояжером в кожевенной фирме в Бермондси. Мне он показался приятным человеком. Это ведь у них хорошенькая служанка?

— Элис рассказывала мне о ней — и о Сейсах тоже, — отозвалась миссис Дарнелл. — Я знаю, что соседи к ним относятся не очень хорошо. Однако пора пойти посмотреть, готов ли чай. Элис захочет сразу же уйти.

Дарнелл смотрел вслед жене, быстро идущей по направлению к дому. Смутно осознавая это, он ощущал очарование ее тела, прелесть каштановых кудрей, собранных на затылке, и вновь ощутил прежнее чувство ученого, столкнувшегося с загадкой. Эдвард не смог бы объяснить своих эмоций, но по сути задавался вопросом, сумеет ли он когда-нибудь разрешить эту загадку, хотя что-то подсказывало ему, что прежде чем жена сможет по-настоящему заговорить с ним, должны разомкнуться его собственные уста. Мери вошла в дом через ведущую в кухню заднюю дверь, оставив ее открытой, и он слышал, как она говорит служанке что-то о воде, которая должна "действительно кипеть". Дарнелла поразило, и он даже рассердился на себя за то, что ее голос показался ему странной, пронзающей сердце музыкой, звуками из иного, прекрасного мира. Он был ее мужем, они были супругами почти год; и все же, когда бы она ни заговаривала с ним, ему приходилось напрягаться, чтобы понять смысл сказанного и не думать, что Мери — вовсе не его жена, а некое таинственное существо, знающее тайны невыразимого блаженства.

Сквозь листву тутового дерева Дарнелл осмотрелся вокруг. Мистера Сейса больше не было видно, но сизое облачко дыма от его сигары все еще медленно плыло но воздуху. Дарнелл вспомнил, как странно вела себя жена при упоминании имени Сейса, и задумался о причинах этого; потом стал размышлять, что могло быть нехорошего в семействе такого уважаемого человека, но тут в окне столовой показалась жена и позвала его пить чай. Она улыбалась ему. Дарнелл поспешно поднялся и пошел в дом, спрашивая себя, не свихнулся ли он ненароком, слишком уж странными были эти все чаще возникающие у него странные ощущения и еще более странные порывы.

Принесшая чайник и кувшин горячей воды Элис сверкала и благоухала. Что касается миссис Дарнелл, то пребывание на кухне вдохновило ее на новый план траты пресловутых десяти фунтов. Кухонная плита всегда была для нее источником беспокойства. По ее словам, когда она заходила на кухню и видела, как огонь "полыхает вовсю, поднимаясь чуть ли не до половины дымохода", то всегда стыдила служанку за неэкономность и излишнюю трату угля. Элис соглашалась: действительно, нелепо разводить такое сильное пламя, чтобы всего лишь приготовить (они говорили "поджарить") кусок баранины или сварить картофель и капусту; но при этом утверждала, что причина вовсе не в ее расхлябанности, а в неправильной конструкции плиты: без такого сильного пламени "не нагревается духовка". Чтобы приготовить отбивную или бифштекс, надо было приложить не меньше усилий: весь жар уходил в трубу или в комнату. Мери не раз говорила мужу о том, как непродуктивно расходуется уголь: ведь самый дешевый уголь стоил не меньше восемнадцати шиллингов за тонну. Дарнелл даже написал письмо хозяину дома и получил в ответ безграмотно написанное, раздраженное послание, в котором говорилось, что плита находится в идеальном состоянии, а все кулинарные просчеты надо отнести на счет "вашей доброй супружницы", то есть хозяин намекал на то, что у Дарнеллов нет служанки и вся работа по кухне лежит на миссис Дарнелл. Таким образом, плита продолжала оставаться постоянным раздражителем, а деньги, в прямом смысле слова, вылетали в трубу. Элис каждое утро с большим трудом разводила огонь, а когда уголь наконец загорался, то "весь жар выходил в дымоход". Миссис Дарнелл всего несколько дней назад очень серьезно говорила об этом с мужем; она поручила Элис взвесить уголь, который пошел на приготовление картофельной запеканки с мясом — их ужина в тот вечер, а потом вычесть вес ящика, в котором хранился уголь. Результат был ошеломляющим: проклятая топка потребляла угля вдвое больше, чем было необходимо для приготовления такого простого блюда.

— Помнишь, что я говорила тебе недавно о нашей плите? — спросила миссис Дарнелл мужа, заваривая чай. Такое вступление она сочла необходимым: ее муж, конечно, был очень доброжелательным человеком, и все же его могло расстроить настойчивое сопротивление его плану меблировки свободной комнаты.

— О плите? — переспросил Дарнелл. Его рука, потянувшаяся было за джемом, замерла в воздухе, и он задумался. — Что-то не помню. А когда это было?

— Во вторник вечером. У тебя еще была сверхурочная работа, и ты поздно вернулся домой.

Она на мгновение замолчала, слегка зарумянившись, а затем стала перечислять многочисленные недостатки плиты, упомянув про катастрофический расход угля при приготовлении в тот день картофельной запеканки с мясом.

— Да, теперь припоминаю. Как раз в тот вечер мне показалось, что я слышал соловья (говорят, они водятся в Бедфордском парке), а небо тогда было восхитительно синим.

Он помнил, как шел пешком от остановки Аксбридж-Роуд, где останавливается зеленый омнибус, а в воздухе, несмотря на зловонные испарения в районе Эктона, непостижимым образом пахло лесом и летними травами. Дарнеллу даже показалось, что он чует аромат красных диких роз, идущий от живой изгороди. Подойдя к калитке, он увидел жену, стоявшую в дверях дома с* фонарем, и при встрече неожиданно крепко ее обнял, шепча что-то на ухо и целуя душистые волосы. Уже через мгновение он смутился, боясь, что его глупый порыв мог испугать жену; она вся дрожала и выглядела растерянной. Как раз в тот вечер она и рассказала ему, как они со служанкой взвешивали уголь.

— Да, теперь припоминаю, — повторил он. — Ужасная неприятность, правда? Ненавижу выбрасывать деньги на ветер.

— А как ты смотришь на то, чтобы купить на тетины деньги по-настоящему хорошую плиту? Так мы сэкономим много денег, да и еда будет вкуснее.

Дарнелл передал жене джем со словами, что эта мысль кажется ему превосходной.