— Отведешь меня к своей маме? — попросил Дилан.

— Ника здесь нет, — сказала по телефону Бренда Трухильо. — Он заходил к нам, но Мануель сегодня взял Дэнни с собой на шхуну.

Реджина, стараясь не поддаваться панике, набрала в легкие побольше воздуха.

— Когда это было?

— Не знаю. Рано утром, часов в пять или…

— Да нет. Я имею в виду, когда к вам заходил Ник?

— А… — Последовала долгая пауза. — У вас все в порядке? У тебя такой голос…

— Все хорошо, — сквозь зубы процедила Реджина. — В какое время ты разговаривала с Ником?

— Где-то час назад, — неуверенно сказала Бренда. — А может, два. Знаешь, я на часы не смотрела, я ведь…

— О'кей, спасибо. Если увидишь его, дашь мне знать? Или если он снова зайдет…

— Я сказала ему, чтобы до пяти не приходил.

Реджина молчала.

— Знаешь, я вовсе не обязана следить за чужими детьми, — с вызовом сказала Бренда.

Реджина сдавила трубку с такой силой, словно старалась задушить Бренду по телефону.

— Я и не прошу, чтобы ты за ним следила. Просто позвони мне.

— Ладно, конечно, позвоню, я только…

— Спасибо, — сказала Реджина и повесила трубку телефонного аппарата, стоявшего в кухне.

Она теребила нашейный крестик, двигая его по цепочке взад-вперед и пытаясь сосредоточиться. Ник пользовался свободой, какая была и у нее в его возрасте. Когда живешь на острове, то сам знаешь, в каких домах безопасно, а какие лучше обходить стороной. Даже отдыхающие, по крайней мере большинство из них, были фактором известным, поскольку приезжали сюда из года в год.

Конечно, всего какой-то месяц миновал с тех пор, как у Брюса Уиттэкера снесло крышу и он убил какого-то беднягу приезжего на берегу. Такие жуткие вещи иногда случаются даже на острове. Но Ник, по крайней мере, не мог здесь потеряться, не мог убежать, не мог отойти от дома больше чем на три мили.

Если только он не сел в лодку.

У некоторых его друзей постарше, которым было лет по десять-двенадцать, были уже ялики с подвесными моторами, и они вели собственный промысел лобстера.

А также таскали у матерей сигареты, а у отцов пиво, мрачно подумала Реджина, хотя ей казалось, что ее сын пока еще не подвержен этим соблазнам. Предполагалось, что он не должен был выйти на воду, не предупредив ее. Но, с другой стороны, он также не должен был уходить из дому, не сказав ей об этом. Капля беспокойства у нее внутри разрослась в огромный твердый ком.

— Я звоню Кэлу, — сказала она.

Ее мать как раз извлекала из раковин моллюсков для вечернего меню. В их ресторане моллюсков готовили только двумя способами: жарили либо варили на пару. Но в тот момент Реджине некогда было думать об этом.

— Зачем? — спросила Антония.

— Чтобы он разыскал Ника.

— С Ником все в порядке. Оставь мальчика в покое. Оставь в покое их обоих. — Она бросила быстрый взгляд на Маргред, которая наполняла солонки и перечницы на столиках по другую сторону окошка, и, понизив голос, добавила: — Калеб теперь женат.

Реджина залилась краской. Она не думала, что ее страсть была настолько заметной. Плохо, конечно, что на острове все знают всео каждом. Она предпочла бы скрыть свои чувства от посторонних глаз. А кто еще видит или догадывается, что она страдает от любви к шефу полиции? Сам Калеб?

Она вздрогнула. Маргред?

Она уже открыла рот, чтобы что-то сказать, неважно что, но в этот момент звякнул колокольчик над дверью и на пороге появились они.

Ник.От облегчения у нее закружилась голова.

И Дилан.

Вторая волна эмоций, таких же сильных, но далеко не таких чистых и понятных.

Она думала, что никогда больше не встретится с ним. Все, что она делала той ночью, все, что они делали, основывалось на уверенности в этом. Он сказал, что уезжает. Он даже не попросил у нее номер телефона. Мерзавец!

Сжав зубы, она выскочила к ним через дверь, открывающуюся в обе стороны.

— Где ты был? — грозно спросила она.

— На берегу. И встретил там этого парня. — Ник улыбнулся, словно принес в дом не потенциальное несчастье, а пригоршню ракушек для нее. — Он говорит, что знает тебя.

Дилан улыбнулся, обнажив краешек зубов. При дневном свете он выглядел иначе, более крепким и более угрожающим.

— Привет, Реджина.

По крайней мере, он запомнил ее имя. Она пристально смотрела на него, сбитая с толку и этой ситуацией, и скачками своего пульса.

— Я думала, ты уехал.

— А теперь вот вернулся.

Она решительно скрестила руки на груди, зная, что на них сейчас смотрят мать и Маргред: первая — строго, вторая — с нескрываемым интересом.

— И чего ты хочешь?

— Я еще не решил, — вкрадчиво сказал Дилан. — А что ты можешь предложить?

Ее дыхание со свистом прорывалось сквозь сжатые от злости зубы. Если он сейчас же не уйдет, ей придется его убить. А потом, возможно, покончить с собой.

Но сначала она должна была разобраться с Ником.

— На ленч ты опоздал. То, что мы подаем сегодня на обед, написано на доске меню. — Она ткнула пальцем в сторону Ника. — Теперь с тобой. Давай наверх. Нам нужно поговорить.

— Когда они так говорят, всегда получается весело, — пробормотал Дилан.

Ник ухмыльнулся.

— А ты заткнись! — отрезала Реджина.

Не хватало еще, чтобы случайный любовник с пляжа давал ее сыну уроки неуважительного отношения к родителям. Она резко качнула головой в сторону кухонной двери. — Наверх!

— Неужели ты не рада меня видеть? — осведомился Дилан.

У Реджины заныло в животе. Она нахмурилась.

— Не особенно.

— А ты ведь мальчишка Барта, — неожиданно заявила Антония. — Старший. Ну и что ты здесь делаешь?

— Действительно, Дилан, что тыздесь делаешь? — подхватила Маргред.

Боль в голове у Реджины начала стремительно нарастать. Восемь лет она жила, как проклятая монахиня. Восемь лет замалчивания сплетен и искупления прошлых грехов. Один несчастный прокол, единственный мужик за восемь лет — и тот притащился за ней домой, как приблудившийся щенок.

Онпришел за ней в ее дом.

Нет, жизнь все-таки несправедлива.

Дилан улыбался прямо ей в лицо, такой самонадеянный, уверенный в себе, крутой.

— Занимаюсь изучением местных… достопримечательностей.

— Изучай их где-нибудь в другом месте, — сказала она. — Я на работе.

— Не нужно так смущаться, — мягко сказал он.

Глаза Антонии подозрительно сощурились.

— А чего это вдруг она должна смущаться?

Реджина сцепила зубы.

— Я не смущена. Я занята.

Дилан оглядел пустой ресторан и удивленно приподнял бровь.

— Я могу подождать.

— Ждать придется долго. — Она взъерошила волосы сына, с болью отметив, что он дернул головой, уклоняясь от ее руки. — Пойдем, Ник.

— Тогда я еще приду, — сказала Дилан.

Их взгляды встретились. Его глаза были очень темными. Грудь ее сжали спазмы, как при икоте, в то время как мысли были переполнены желанием. Это было плохо. Ей нужно было дышать, ей нужно было думать, а под взглядом этих черных неулыбчивых глаз она не могла делать ни того, ни другого.

— Как знаешь, — сказала она, чтобы освободиться от него. — Хорошо, что зашел.

Даже слишком хорошо, думала она, поднимаясь по лестнице, чтобы прочесть Нику лекцию о правилах поведения и ответственном отношении.

Дилан нравился ей больше, пока оставался фантазией.

В качестве фантазии Дилан по-прежнему не давал ей покоя, всплывая в памяти в самые неподходящие моменты и отвлекая от работы.

В течение целой недели он каждый день под разными предлогами заходил в ресторан: то выпить чашечку кофе, то перекинуться парой слов с Маргред, то перекусить сэндвичем. Причем всегда в разное время, так что она не могла заранее подготовиться, чтобы справиться с волнением, которое испытывала при встрече с ним, или найти себе работу в задних помещениях.

К тому же Реджину бесило, что ее преследуют в этом ее чертовом собственном ресторане. Ресторане ее матери. Она могла постоять за себя. Ей было восемнадцать, когда она убежала в Бостон, свежее мясо в среде работающей в ресторанах братии — вечно полупьяной, сексуально озабоченной или обкуренной. Она научилась не обращать внимания на сальные взгляды уборщиков посуды и их комментарии на испанском, она умела пользоваться локтями — а однажды пришлось схватиться и за нож для разделки мяса, — когда несколько человек окружают тебя, прижимая к плите или загоняя в угол в холодильной камере.