А угощение ее приготовления — мидии, протушенные в белом вине с чесноком, итальянские бутерброды из поджаренного хлеба с базиликом, помидорами и оливковым маслом, копченый лосось в сметане с укропом — пользовалось огромным успехом.

— Спасибо, — сказала она. — Я подумала, что, возможно, надо посоветовать маме добавить в наше обычное меню что-нибудь из этих закусок. Мидии или, может быть…

— Прекрасно, — повторил Кэл, но было видно, что он ее уже не слушает. — Глаза его были устремлены на невесту, Мэгги, которая сейчас танцевала с его отцом.

Темные волосы Мэгги волной рассыпались по плечам. Она сбросила туфли, и край ее развевающегося белого платья волочился по полу. Она смотрела на отца Калеба снизу вверх и смеялась, когда он неуклюже выполнял поворот.

При виде неприкрытой страсти в глазах Кэла к горлу Реджины подкатил комок.

Ни один мужчина еще не смотрел на нее так — словно она была солнцем, луной и целым миром, воплощенным в одном человеке. Если бы кто-то посмотрел на нее так, она бы его не упустила.

Если бы только Кэл когда-нибудь…

Но он этого не сделал. И уже не сделает. Никогда.

— Иди потанцуй, — сказала Реджина. — Это ведь твоя свадьба.

— Верно, — ответил Калеб.

Прежде чем уйти, он обернулся, чтобы улыбнуться ей и сказать:

— Сегодня вечером больше никакой работы. Мы специально наняли молодежь, чтобы ты смогла сделать перерыв.

— Ты же сам знаешь, что за этой детворой с церковным воспитанием нужен глаз да глаз, — бросила ему вслед Реджина.

Но это была только отговорка.

На самом деле уж лучше она будет разносить бокалы и мыть тарелки, чем вести все те же разговоры с теми же людьми, которых она знала всю свою жизнь. «Как тебе погода? Как поживает твоя мать? Когда уже ты сама выйдешь замуж?»

О господи!

Она смотрела, как Кэл кружится в танце с невестой — медленно из-за своей хромоты, — и ужасная пустота, резко, словно судорога, сжала ее сердце.

Взяв бокал и открытую бутылку «Просекко», она ушла. Подальше от всего этого, от музыки, огней и танцев! Подальше от Бобби за стойкой бара и от Калеба, руки которого сейчас обнимали Маргред!

Каблуки Реджины оставляли вмятины на неровной полоске травы. Под шум воды о скалы она медленно шла по глинистому берегу. Пенистые волны ложились к ее ногам. Она присела на гранитный камень, чтобы разуться. Босые пальцы погрузились в прохладный крупный песок.

Ох, так было намного лучше. Правда.

Она налила себе вина. Уровень содержимого бутылки падал по мере того, как поднималась луна, плоская и яркая. Небо углублялось, пока не стало напоминать внутреннюю поверхность гигантской пурпурно-серой раковины. Реджина запрокинула голову, чтобы взглянуть на звезды, и почувствовала, что все вокруг кружится.

— Осторожно, — озабоченно произнес низкий мужской голос.

От неожиданности она подскочила и расплескала вино.

— Кэл?

— Нет. Ты разочарована?

Ну вот, облила платье. Проклятье!

Реджина взглянула в сторону палатки, потом осмотрела берег в поисках хозяина голоса.

Он стоял босой в кромке прибоя, словно появился из моря, а не пришел со стороны продолжавшей веселиться свадьбы.

Сердце ее глухо забилось. В голове шумело от вина.

Это не Калеб. Она прищурилась. Он слишком высокий, слишком худой, слишком молодой, слишком…

Галстук его был приспущен, брюки закатаны. Свет луны, упав на его лицо, выхватил из темноты длинный тонкий нос, рот, как будто высеченный из камня, и глаза — темные и таинственные, словно грех.

Реджина почувствовала странное смущение и нахмурилась.

— Не понимаю, о чем ты.

Он тихо засмеялся и подошел ближе.

— Они прекрасно смотрятся вместе, Калеб и Маргред.

Теперь она узнала его. Она видела его там, на церемонии.

— Ты его брат. Дилан. Тот самый, который… Ушел.

Реджина слышала разговоры. Хоть она и была пьяна, но основное запомнила. Двадцать пять лет назад его мать покинула остров, бросив мужа, Калеба и маленькую Люси, забрав с собой второго сына. Вот этого.

— Я думала, ты старше, — сказала Реджина.

В лунном свете он двигался почти бесшумно.

— Ты меня помнишь?

Реджина фыркнула.

— Вряд ли. Тогда мне было года четыре.

Она одернула мокрый шелк на груди. Придется ехать на материк, на острове химчистки не было.

— Вот.

В темноте мелькнуло что-то, напоминающее белый флаг. Это он достал из кармана платок. Настоящий джентльмен.

Его рука оказалась в опасной близости от нее. Пальцы коснулись крошечного золотого крестика ниже ключицы, ладонь придавила платок к ложбинке на груди. Горячо. Со знанием дела. Шокирующе.

У Реджины перехватило дыхание. Никакой он не джентльмен. Козел какой-то!

Она отбросила его руку.

— Я сама.

Ее соски под мокрой материей затвердели. Он что, видит в темноте? Она вытерла платье его носовым платком.

— Что ты здесь делаешь?

— Я шел за тобой.

Если бы он только что не коснулся ее груди, такой ответ ей польстил бы.

— Я имею в виду здесь, на острове.

— Я хотел посмотреть, действительно ли они сделают это.

— Поженятся?

— Да.

Он наполнил бокал, вылив из бутылки последнее, и протянул ей.

Этот жест остро напомнил Реджине его брата. Несмотря на бриз с моря, лицо ее горело. Ей было жарко. Она отхлебнула вина.

— Значит, ты просто решил показаться здесь? Через двадцать пять лет?

— Ну, это не совсем так. Все случилось не настолько давно.

Он присел на камень, слегка толкнув ее в бедро. Твердое плечо касалось ее плеча. Реджина почувствовала, как где-то в животе разливается тепло. Она откашлялась.

— А что с твоей матерью?

— Она умерла.

Оп- па…

— Прости.

Оставь это, сказала она себе. Она никогда особенно не умела обмениваться печальными семейными историями. Не то чтобы ей этого хотелось, но…

— Все-таки странно, что ты за все это время ни разу здесь не появился, — сказала она.

— Ты считаешь так только потому, что никогда не уезжала отсюда.

Это ее обидело.

— Почему? Уезжала. Сразу после школы. Работала посудомойкой в «Перфеттос» в Бостоне, пока Пуччини не направил меня учиться на повара.

— «Перфеттос»?

— Ресторан Алэна Пуччини. Ну, ты знаешь. Сеть «Фуд нетворк».

— Похоже, это название должно производить впечатление.

— Ты чертовски прямолинеен! — Гордость и раздражение закипали в ней, словно густой соус. Она допила вино. — Он собирался сделать меня шеф-поваром по соусам.

— Но ты все равно вернулась сюда. Почему?

Потому что Алэн, этот сукин сын, сделал ей ребенка. Она не могла работать с младенцем на руках и не могла нанять няню на зарплату простого повара. Даже после того как она заставила Алэна пройти тест на отцовство, назначенные по суду алименты едва покрывали расходы на дневной присмотр за ребенком. У него не было свободных средств, все было вложено в ресторан.

Но она этого не сказала. Ее сын и ее личная жизнь Дилана не касались.

Его бедро было теплым.

Как бы там ни было, но мужчины смотрят на вас совсем иначе, если у вас есть ребенок. Она уже давно не сидела ни с кем вот так, при луне.

Во всяком случае, с тех пор точно прошло больше времени, чем с момента, когда она занималась с мужчиной сексом.

Она взглянула на Дилана — такого худого, смуглого, опасного и такого близкого — и почувствовала, как по телу, словно искра по бикфордову шнуру, пробежало желание.

Она тряхнула головой, чтобы мысли прояснились.

— А ты почему вернулся? — вернула она его же вопрос.

И почувствовала, как он пожал плечами.

— Я приехал на свадьбу. Я не собираюсь здесь оставаться.

Реджина подавила в себе неблагоразумное разочарование.

На самом деле совершенно неважно, как он на нее смотрел. Она наклонилась, чтобы воткнуть бокал в песок. И неважно, что он там подумал. Сегодняшняя ночь закончится, и она больше никогда его не увидит. Она может говорить все, что хочется. Она может делать…