— Он не слышит нас, — усмехнулся Глорфиндэйл. Эйнор кивнул:

— Я знаю. Недаром мы выбрали это место для встречи… Я поеду на север и восток. К истокам Гватло.

— Почему не сразу в Карн Дум?! — изумлённо и неверяще вырвалось у Арвелега. Эльфы переглянулись. Гэлдор покачал головой. Глорфиндэйл сказал раздумчиво:

— Я бы решился на такое только ради спасения родича. Или ради исполнения клятвы. Кого хочешь спасти или какую клятву исполняешь ты, нуменорец Эйнор сын Фаэла?

— В городе я видел харадримца Аганну, — ответил Эйнор. — Скоро на севере будут знать, что Эйнор сын Иолфа с двумя оруженосцами неспешно возвращается на юг. И будут гадать, зачем он приезжал сюда — мотался вдоль границ, ездил в Аннуминас и околачивался в Форносте. А ещё Он будет наблюдать за Раздолом, Гаванями, Зимрой, Форностом… Между тем Эйнор сын Иолфа будет у Него под носом.

— Допустим, — уже спокойно сказал Арвелег. — Но зачем? Посчитать войска? Померить стены крепостей? Всё это сделают мои люди, и с куда меньшим риском.

— Тарланк, — тихо сказал Эйнор. — Я хочу, чтобы Тарланк сын Миндара отправился туда, куда должны уходить после смерти мы, люди. Ты прав, Глорфиндэйл из дома Элронда. Я спасаю родича и исполняю клятву. Никто не вправе забрать у человека человеческую смерть.

Эльфы склонили головы и сделали шаг назад, показывая, что ни спорить ни даже просто продолжать разговор об этом не считают возможным. Арвелег сжимал и разжимал кулак.

— Не получится ли так, что вместо этого Он получит ещё одну душу нуменорца? — резко спросил князь. — И заодно — всё, что ты знаешь и помнишь, Эйнор сын Иолфа? Не дорогая ли цена?

— Ты говоришь, как князь, Арвелег сын Аргелеба, — грустно и тихо сказал Эйнор. — Я же могу говорить лишь как нуменорец. И у нас не принято мерить цену души. Даже одной, потому что она…

— …бесценна, — закончил Арвелег и тоже опустил голову. — Прости меня, Эйнор сын Иолфа. Ты прав. Я ошибся.

Юноша и девушка лежали под яблоней.

На них падали светящиеся в темноте белые лепестки.

Оруженосцев Эйнор обнаружил в непотребном состоянии.

Фередир сидел внизу вместе с музыкантами, они пили эль (музыканты — явно не на свои) и вместе горланили такое, что… в общем, Эйнор и задерживаться не стал, благо, Фередир сидел спиной и дирижировал кружкой.

Но этот хотя бы был на ногах. А Гарав обнаружился спящим, хотя было уже к полудню. Он валялся на животе поверх покрывала — наискось кровати — в нижних коротких штанах, обнимал обтолканную кулаками подушку и во сне улыбался так, что Эйнору стало искренне завидно. Плечи мальчишки были в сочных засосах, приоткрытые губы распухли, а спину украшали засохшие параллельные царапины.

— Мда, — Эйнор громыхнул мечом о кровать.

— Мммммм… — промурчал, чуть пошевелившись, Гарав, перевалился на спину, раскинул руки (грудь у него тоже была в синевато–жёлтых пятнах) и открыл глаза — явно через силу. — Я сейчас… встану… — но тут же, сообразив, кто перед ним, попытался не встать — вскочить. Конечно, его повело, и он плюхнулся обратно с искренне удивлённым выражением на лице. Эйнор понял, что мальчишка выжат, как виноград прессом. И спокойно спросил, раздёргивая пояс:

— Понравилось?

Гарав начал краснеть интересно — из района живота. Эйнор, продолжая раздеваться и позёвывая, с любопытством наблюдал за процессом. Потом — когда наконец уши Гарава зажглись, как сигнальные маяки на побережье — сказал без подначки:

— Прими совет. В ходе соития женщина берёт. Берёт много. И становится только сильней — такова её природа, — Гарав опустил голову и поставил ногу на ногу. — А мужчина отдаёт. Это приятно, но мужчину это здорово ослабляет. И он вполне может довести себя до того, что не сумеет сесть в седло. Поэтому не выкладывайся так, словно сражаешься за княжеский… — голос Эйнора чуть дрогнул, — …княжеский трон. По крайней мере — не в походах… Оденься, приведи себя в порядок, принеси мне вина и рыбы. Я жутко устал, хочу есть и поспать. И скажи Фередиру внизу, чтобы он перестал поить музыкантов.

— Да, конечно, я сейчас… — Гарав встал — быстро, но теперь уже осторожно. Замялся и признался: — У меня это было первый… — шумный глоток, — …раз.

— У всех когда–то бывает в первый раз, — равнодушно сказал Эйнор, швыряя рядом с кроватью сапоги. — Я рад, что тебе понравилось. Пока вы свободны, часов на шесть. Когда высплюсь — займёмся тренировкой, а к вечеру — как захотите…

…Если честно — Гарав боялся увидеть Тазар, а ещё больше — её отца. Но их внизу не было, зато был Фередир. Он уже не пел, а болтал в дверях с какой–то девицей — но на Гарава оглянулся, когда тот дёрнул его за плечо, без обиды:

— А, встал?

— Ты куда смотрел?! — прошипел Гарав. — Эйнор пришёл!

— Ой! — Фередир округлил глаза. — Наверное, за спиной прошёл… прости… Злится?!

— Приказал вина и рыбы, говорит, что будет спать.

— Слушай… — Фередир замялся. — Отнеси ты. Он наверняка видел, как я тут пел… ой–ой…

— Я и отнесу, — Гарав махнул рукой. — Не бойся. Я просто так — предупредить. Он, кстати, сказал, что мы часов на шесть свободны.

Тазар оказалась на кухне, куда Гарав заглянул за рыбой. Она кивнула, услышав заказ, и Гарав тут же прижал её в углу. Девчонка засмеялась:

— Рыба сгорит. Угомонись. Вечером встретимся, потерпи…

— Угу, — Гарав всё–таки поймал губами её губы. Было немного стыдно. Он ощущал, что не любит Тазар. Просто… в общем, попахивало чем–то нехорошим. Но в конце концов, она сама–то не протестовала, наоборот… В этих мыслях мальчишка благополучно запутался и, махнув на них рукой, отволок Эйнору жареного карпа и кружку белого вина — не красного, как вчера.

Эйнор, сидя на кровати, читал какой–то свиток, хлопнул рядом по постели — Гарав опустил поднос и, подумав, поставил как следует валяющиеся сапоги рыцаря, потом — уложил брошенную как попало куртку. Прислушался к себе — не противно прислуживать? И понял: нет, не противно. Просто потому, что… не противно, и всё.

— Иди, — Эйнор поднял глаза. — Деньги вчера не все потратил?

— Нет, пяток медяков, — вспомнил Гарав. — Больше ничего?

— Ничего, — улыбнулся Эйнор, сворачивая свиток. — Шесть часов меня не беспокоить…

…Перепоясываясь на ходу, Гарав вышел на улицу. Фередира нигде не было — не обнаружилось его даже на конюшне, и Гарав, погладив по холке Хсана и проверив кормушку и поилку, усмехнулся: «Предатель, блин.» Но потом подумал, что это, может, и к лучшему. Вдруг захотелось посмотреть Форност самому, одному — и просто так, как посмотрится. Чтобы никто ничего не объяснял и не говорил вообще.

Мальчишка поправил пояс, пригладил волосы и решительно пошёл по улице — куда глаза глядят…

…Большим недостатком Форноста оказалось наличие в городе коней. Серъёзно. Кони неромантично и безо всякого уважения гадили, где ни попадя. Раньше об этой стороне средневекового быта Гарав как–то не задумывался.

Но это, пожалуй, был единственный недостаток. В остальном город подтвердил вчерашнее своё о нём впечатление — он был красив и исполнен собственного достоинства. Даже на рынке — рынок раскинулся по площади у подножья одного из холмов и по окрестным улочкам — это достоинство ощущалось. Если, конечно, не подходить к лавкам харадримцев. Оттуда одуряющее пахло пряностями и духами, там были самые цветастые ткани и самые роскошные навесы и вывески. Конечно, против такого не могло устоять огромное количество женщин и девушек. Но Гараву не нравился ни внешний вид харадримцев, ни их крикливая напористость — они только что не хватали покупателей за рукава и явно ловили кайф от купли–продажи. Гарав же (и Пашка) никогда не понимал людей, получающих удовольствие от процесса торговли. Торговать и торговаться он не умел. И кстати — видел, что большинство местных мужчин смотрят на харадримцев с тем же высокомерным презрением.