Семилетнее пребывание в роли первого заместителя Сталина в советской историографии не отражено никак. Как будто Берия и не оставлял своего зловещего кабинета на Лубянке. Чем же он занимался в течение столь продолжительного времени?
Вновь откроем рассекреченную стенограмму июльского пленума пятьдесят третьего года. Оказывается — вредительством, дезорганизацией, срывом планов улучшения жизни советских людей, осложнением международной обстановки.
Факты? Вот какие факты приводил А. И. Микоян.
По долгосрочному соглашению между Чехословакией и Советским Союзом, подписанному в 1950 году, чехословацкая сторона обязывалась поставить в 1953 году в СССР 800 дизелей для нефтедобычи. В проекте же соглашения на 1953 год было записано только 400 штук. Берия взбесился: на каком основании Микоян предлагает 400 дизелей, если по долгосрочному соглашению записано 800? Почему чехам такие поблажки? Ах, у них трудности…
Второй случай: Президиум. Совета Министров обсуждает вопрос о просьбе Индии отгрузить ей 300 тысяч тонн зерна в обмен на их товары. Президиум ЦК решил не отказывать индусам, чтобы уменьшить влияние американцев, и поручил Молотову с Микояном составить такой проект. Они и составили, найдя зерно из экспортных ресурсов за счет снятия продажи другим капиталистическим странам, считая это политически более выгодным. Берия предложил не принимать этого проекта и отложить его, пока не будет проверен хлебофуражный баланс страны и экспортный фонд зерна.
Третий, и вовсе беспрецедентный случай, связанный с несогласием с самим Сталиным, который предложил увеличить налог на колхозы и колхозников на 40 миллиардов рублей, в то время как весь доход исчислялся в 42 миллиарда, Берия возмутился: если примем предложение товарища Сталина о налоге, это приведет к восстанию крестьян.
Поведал Микоян и о таком факте. Он предложил закупить некоторое количество высококачественных импортных шерстяных тканей для пошива костюмов и пальто, поскольку отечественная промышленность не может дать тканей сверх программы, а также закупить 30–40 тысяч тонн сельдей, так как рыбная промышленность не обеспечивает нужды населения.
И это дело Берия стал тормозить! Для чего? А «чтобы тем самым помешать дальнейшему улучшению снабжения нашего населения».
И далее в таком же духе. Надо ли объяснять, что в одном случае возобладали ведомственные амбиции, в другом был обыкновенный деловой спор, в третьем Берия выразил свое особое мнение, а в четвертом… Не знаю, право, что сказать по поводу злополучных сельдей, по вражьему умыслу не попавших на стол советских людей.
А ведь этих примеров оратору было достаточно, чтобы назвать бывшего соратника авантюристом не только политическим, но и экономическим, приносящим в жертву своим темным замыслам как крупные, так и малые вопросы политики, пытавшимся расстроить стройные ряды руководства и дезорганизовать его работу.
А. П. Завенягин, член ЦК КПСС, заместитель министра среднего машиностроения СССР, рассказал: «Помню, товарищ Косыгин много раз ставил вопрос — давайте нам тов. Орлова для представления на должность наркома бумажной промышленности. Тов. Орлов был в то время начальником главка в МВД, это очень крупный инженер и специалист в области бумажной промышленности. А в бумажной промышленности дело не шло. И, конечно, можно было начальника главка отпустить для назначения на должность наркома. Берия отвечает: «Никоим образом, нам самим нужны люди». Когда затем бумажную промышленность поручили Берии, то т. Орлов сейчас же был освобожден от работы в МВД и назначен наркомом целлюлозной и бумажной промышленности».
И это — серьезное прегрешение? Да таких примеров хоть пруд пруди. Или вот это, тоже рассказанное Завенягиным: «Бывали с нашей стороны попытки убедить Берию. Например, при организации Министерства геологии возник вопрос относительно разведок по урану. Надо сказать, что наше государство неплохо обеспечено урановым сырьем. Мы думаем, что обеспечено лучше, чем все наши возможные противники. Однако значительная доля этого сырья добывается за границей. Важно вести форсированную разведку отечественной сырьевой базы. Мы считали, что в Первом Главном управлении это будет обеспечено лучше. Берия решил: «Нет, вам не надо заниматься разведками урана, пусть т. Тевосян занимается этим». Тов. Тевосян сам считал, что не следовало разведку урана передавать Министерству металлургической промышленности. Естественно — у него цветная металлургия, черная металлургия. Зачем ему поручать еще разведку уранового сырья? Я пытался убедить Берию, говорил ему, что, поскольку нам поручено все дело использования атомной энергии, мы будем лучше заниматься разведками урана, поскольку непосредственно заинтересованы в них и несем ответственность за создание отечественной сырьевой базы. Берия в грубой форме отклонил мои настояния, заявил, что найдет других руководителей в Первый Главк и прибавил к этому ряд оскорбительных замечаний».
Ну, что касается манеры изъясняться — то и другие советские наркомы отнюдь не были мастерами изящной словесности. Каганович, и тот под конец жизни каялся в излишней резкости — время такое было. Да и нынешние министры тоже небось любят крепкое словцо.
Прямо скажем, не шибко бьет по современному читателю, а тем более знакомому с практикой подготовки официальных документов высокого уровня, свидетельство Завенягина о том, как принималось решение по испытанию водородной бомбы. «Мы подготовили проект решения правительства, — рассказал он пленуму. — Некоторое время он полежал у Берии, затем он взял его с собой почитать. У нас была мысль, что, может быть, он хочет поговорить с товарищем Маленковым. Недели через две он приглашает нас и начинает смотреть документ. Прочитал его, внес ряд поправок. Доходит до конца. Подпись — Председатель Совета Министров Г. Маленков. Зачеркивает ее. Говорит — это не требуется и ставит свою подпись».
А может, и в самом деле не требовалась та подпись? Может, Берия действовал в рамках своей компетенции, обусловленной разделением обязанностей в Совете Министров, его регламентом? Это, конечно, если с сегодняшней точки зрения рассуждать. А тогда? Можно представить, что ощущала основная масса приехавших из отдаленных от Москвы мест периферийных членов ЦК, когда услышала слова выступавшего о том, что водородная бомба — это важнейший вопрос не только техники, не только вопрос работы бывшего Первого Главного управления, а тогда министерства среднего машиностроения, это вопрос мирового значения.
Далее Завенягин сказал, что в свое время американцы создали атомную бомбу, взорвали ее. Через некоторое время, при помощи наших ученых, нашей промышленности, под руководством нашего правительства мы ликвидировали эту монополию атомной бомбы США. Американцы увидели, что преимущества потеряны, и по распоряжению Трумэна начали работу по водородной бомбе. Наша страна и наш народ не лыком шиты, мы тоже взялись за это дело, и, насколько можем судить, мы думаем, что не отстали от американцев. Водородная бомба в десятки раз сильнее обычной атомной бомбы и взрыв ее будет означать ликвидацию готовящейся второй монополии американцев, то есть будет важнейшим событием в мировой практике. И подлец Берия позволил себе такой вопрос решать помимо Центрального Комитета!
После этого полился поток обвинений, о характере которых можно судить по такому фрагменту: «С самого начала бросалось в глаза главное качество Берии — это презрение к людям, — делится своими впечатлениями Завенягин. — Он презирал весь советский народ, презирал партию, презирал руководителей партии. Ив этом презрении он оказался слепцом. Он считал членов Президиума ЦК за простаков, которых он может в любой момент взять в кулак и изолировать. А оказался сам простаком, слепым бараном. Наш ЦК проявил прозорливость и этого подлеца, авантюриста вовремя изолировал».
Завенягин заявил, что с точки зрения того, чтобы понять вопрос, серьезно вникнуть в суть дела, Берия был… туповат. И тут же реверанс в сторону победителей: без лести можно сказать, что любой член Президиума ЦК гораздо быстрее и глубже может разобраться в любом вопросе, чем Берия.