— Тебе к зубному, — шепнул ему мистер Андерсон.

Маркус кивнул, вернулся к своей парте, взял книгу и, даже не взглянув в мою сторону, вышел за дверь. Я пошла следом, держась на несколько шагов позади. Дорогу он знал.

— Рад тебя видеть, Маркус! — крикнул из кабинета зубной врач. — Отличная стрижка.

Четвероклассник в кресле сплевывал в маленькую белую плевательницу. Остальные, уже с наклейками, ждали, пока их отведут обратно. Маркус плюхнулся на стул и раскрыл свою книгу. Она называлась «Математические концепции».

Наш мистер Томпкин всегда вел себя так, будто у нас весь класс без ума от математики. Но трудно было не заметить, что книжки всем выдавались разные: красные для гениев вроде Джея Стрингера, оранжевые для таких, как я, у кого дела с математикой идут неплохо, и желтые — для тех, кого два раза в неделю отправляют на дополнительные занятия с мисс Дадли. Книга, которую читал Маркус, была вообще совсем другая: толстая, в твердом переплете, с очень мелкими буквами. Я предположила, что, хотя она и синяя — а синий цвет еще дальше от красного, чем желтый, — она как минимум равноценна красной.

— Так ты любишь математику? — спросила я.

Он поднял глаза — и по его взгляду я догадалась, что он меня не узнал. Что он не помнит, как побил Сэла, не помнит, как рассказывал мне про солнце.

— Да, — произнес он медленно, как для тупых. — Я люблю математику. — И снова уткнулся в книжку.

Я отвела малышей в классы. У девочки в руках была глянцевая карточка в форме яблока, где было написано, что она должна прийти к врачу еще раз, и оставлена специальная строчка для маминой подписи. «Значит, в зубе дырка», — мрачно подумала я.

Когда я вернулась, четвероклассник еще сидел в кресле, а Маркус читал эту свою математическую книжку. Ну и ладно. Я взяла со стола свою книгу и тоже уселась читать.

— Между прочим, — пробурчал Маркус, — некоторые считают, что это возможно.

— Что возможно?

Он показал на мою книгу.

— Путешествия во времени. Некоторые считают, что это возможно. Но только эти бабки в начале книжки соврали.

— Что-о?

— Эти три старухи из твоей книжки — миссис Что, миссис Кто и миссис Почему.

— Миссис Штос, миссис Хтойтб и миссис Почемурр, — поправила я.

Он пожал плечами.

— Что значит «соврали»? Они никогда не врут! — Я начала вскипать. Честно говоря, мне противна сама мысль, что кто-то другой читает мою книгу. Это как если бы чужой человек вдруг начал рыться в моей тайной коробке, которую я храню под кроватью.

— Ты что, не помнишь? — Он подался вперед на стуле. — Вот они собираются путешествовать во времени, так? По всей Вселенной, так? И они обещают этой девчонке, что вернут ее домой за пять минут до того, как забрали. И не возвращают!

— А с чего ты взял, что не возвращают? Там же нет часов и вообще про время ничего не сказано. Они улетают вечером и тем же вечером возвращаются. Может, они улетели в восемь тридцать, а вернулись в восемь двадцать пять.

Он рассмеялся.

— Тут часы не нужны. Тут нужно головой думать. В начале книжки эта девчонка идет по огороду…

— Мег.

— А?

— Ты все время говоришь «эта девчонка». Ее зовут Мег.

— … и вот она доходит до конца огорода и садится на эту каменную стенку, так? И оттуда ей виден весь огород. С этой стенки, где она сидит и болтает с этим парнем, так? А потом появляются эти три тетки и их забирают.

— Его зовут Келвин. Ну и что, что оттуда виден весь огород?

— А то, что в конце книги они возвращаются в этот самый огород! Помнишь? Они приземляются прямо на капустной грядке! И если бы они действительно, как пообещали эти бабки вернулись домой за пять минут до того, как улетели, то они бы увидели собственное возвращение! Увидели бы самих себя, как они плюхаются в капусту. До того, как отправились.

Я отложила книгу и помотала головой.

— Сам подумай: они же еще никуда не улетели. Как они могли уже вернуться? Они даже не знали точно, вернутся ли они вообще!

— Да неважно, знали они или нет. Это тут вообще ни при чем. — Он откинулся на спинку стула и сунул руки в карманы. — Если они приземлились на капустную грядку в восемь двадцать пять, значит, в восемь двадцать пять они должны быть на этой грядке. И точка.

— Нелогично, — сказала я. — Они же могли вообще не вернуться! Вдруг им бы не удалось спасти отца Мег и вернуться целыми-невредимыми?

— Тогда они вообще не приземлились бы на капустной грядке. Но они же приземлились, так?

— Да, но… конец не может быть раньше середины!

Он улыбнулся:

— Почему же?

— Не знаю, почему! Просто здравый смысл…

— Здравый смысл! Ты читала об относительности? Ну, Эйнштейна.

Я уставилась на него.

— Эйнштейн говорит, что здравый смысл — это сумма предрассудков, привычка мыслить определенным образом. И в большинстве случаев она просто мешает.

— Мешает чему?

— Истине. Здравый смысл подсказывал людям, что Земля плоская, а Солнце вращается вокруг нее. Но ведь надо же было в конце концов это опровергнуть или хотя бы поставить под сомнение.

— Ну да, видимо, кто-то так и сделал.

— «Кто-то»! Не кто-то, а Коперник. Короче, я о чем: они никак не могли вернуться на пять минут раньше, чем улетели. Иначе они увидели бы сами себя, свое возвращение, до того как отправились в путь.

Я почувствовала, что сдаюсь.

— Но в огороде было темно, — сказала я. — Может, им просто не было себя видно с того места, где они сидели?

— Я об этом думал. Но не услышать-то они не могли? Шум, переполох, собачий лай…

— Господи, да какое это все имеет значение? Это же книжка! Это все выдумано!

Он пожал плечами.

— Да, история выдуманная. Но путешествия во времени возможны. Теоретически. Я читал кое-какие статьи…

— Ничего себе! Да, ты явно любишь математику.

Он снова улыбнулся. Когда он улыбался, его коротко стриженная голова напоминала идеальный шар.

— Это скорее физика.

— Ладно, ты явно любишь физику.

— Да, люблю. — Он взял со стола мою книгу и принялся листать. — Когда я в первый раз прочитал эту книжку, у меня был очень похожий разговор с учителем. Она меня тоже сначала не поняла.

—  Она?Мистер Андерсон — это не «она». Ты вообще живых людей замечаешь или нет?

— Мистер Андерсон тут ни при чем. Это было во втором классе. Я по этой книжке изложение писал, по домашнему чтению.

— Во втором классе?!

Он положил книгу на место.

— Да. В Детройте. Мы там жили до прошлого года. Но со второго класса я почти ни с кем на эту тему не говорил.

— Почему?

Он бросил на меня взгляд:

— Потому что люди не любят об этом думать.

— И я их понимаю, — сказала я. — У меня от этих мыслей голова начинает болеть.

— Но ты все равно умница, лучше других соображаешь.

Я закатила глаза:

— Ну, спасибочки.

— Маркус! — радостным голосом позвал зубной врач. — Твоя очередь!

Я увидела, как Маркус скользнул в огромное кресло и опять погрузился в свою книжку по математике, держа ее на отлете. Четвероклассник с наклейкой ждал меня у двери.

— Миранда, можешь идти на урок! — крикнул врач. — Маркусу придется задержаться. А потом он сам дойдет до своего класса.

Я взяла свою книгу, и мы с четвероклассником двинулись вверх по лестнице. Когда мы повернули к его классу, он остановился, и я подождала, пока он оторвет наклейку от рубашки, сложит ее и сунет в карман.

Много лет Колин был для меня просто одноклассником, которого я за каникулы успевала напрочь забыть. В третьем классе мы с ним почти неделю разыгрывали Алису Эванс, уверяя ее, что велюр — это натуральный мех пушных зверьков, и она потом весь учебный год ничего велюрового не надевала. А больше мы с Колином никогда ничего вместе не делали. Пару-тройку раз я видела его в парке со скейтбордом, и он всегда разрешал мне сделать кружок, — но это и всё.