– Где же искать мне помощи?

– В жизни без страха и стен.

– А что же защитит саму жизнь?

– Любовь. Если ты любишь, бояться нечего.

Сегодня она наконец-то поняла. По крайней мере, она получила лучик от того, что тот имел в виду.

Чуть позже она направилась к пастбищу, к Адаму. Уводя ранним утром овец, он взял с собой и ребенка, чтобы избавить женщин от лишних забот, освободить им побольше времени. Но сейчас груди Евы потяжелели, мальчик, наверное, уже капризничал от голода.

Она увидела их еще издали: мужа с ребенком на коленях и окружающих их отяжелевших беременных овец. Картина красивая, наполненная покоем. И она почувствовала нежность.

Приложив ребенка к груди, она продолжала смотреть на мужа, старого, одинокого, как ей показалось. И в ее сознании пронеслось: «Неужели я предаю его? Да. Мне надо попытаться побольше бывать с ним». «Да, но он ведь сам в себе закрывается, – подсказывала ей злоба. – Он и его проклятая торжественность».

И пока ребенок сосал, она ощущала, как гнев все больше и больше наполняет ее, и подумала: «Ну как я могла стать такой злой, так вдруг?»

Чуть позже она получила ответ: в злобе билось чувство вины. «Вина рождает гнев, съедающий любовь, – подумала она. – Так это происходит и у меня и у него. Вина и любовь не могут объединиться. Были бы у меня силы заставить его понять это». Потом посмотрела на небо, тяжелое и серое, – скоро начнется дождь.

– Как она? – со страхом в голосе спросил муж.

– Она скоро умрет. Нам не удается удержать в ней пищу, даже воду.

– Ты боишься, Ева?

– Нет, мне просто жалко ее.

И тут, обретя вновь слова, она подошла к нему, рассказала о своем открытии, как догадалась, что страх и любовь не могут поладить друг с другом, рассказала и о словах Гавриила про жизнь без страха.

– Сегодня я поняла это окончательно, – сказала она.

Адам кивнул, это помогло и ему. «Я могу добраться до него», – подумала она и продолжила:

– Мне кажется, что то же самое происходит и с чувством вины, Адам…

Но тут он вновь замкнулся, не жестко, лишь печально.

– Как бы мы могли делать добро, если бы не имели чувства вины за содеянное? – ответил он.

Ева поменяла грудь, кончалось молоко. А ребенок уже был большим, но скоро молоко будет и у овец, и, смешивая его с водой, она сможет кормить ребенка с ложечки.

Она уже пробовала давать ему отвар из желтого корня. Ему не понравилось, но придется привыкнуть.

Тщетно пыталась она возобновить разговор.

– Ты хорошо сделал, что утром взял с собой Сифа. Но ведь не из чувства вины ты сделал это?

– Нет. Ты выглядела такой усталой.

– Но не ты же виноват в моей усталости?

– Чувствую, что и я тоже.

Ева покачала головой, рассмеялась:

– Но было ведь и приятно, да?

– Да, – рассмеялся и он.

Возвращаясь вместе с ним к жилищу она приняла решение: я должна стараться больше разговаривать с ним.

Прошла неделя, трудная, изнурительная. Аня беспрестанно страдала от боли, валериана больше не усыпляла ее, глаза молили об опиуме.

– Дай ей, – молила и Лета.

– Это сократит ее жизнь, – очень нерешительно отвечала Ева.

Каин, слышавший шепот женщин, нашел слова и решение:

– Зачем говорить о жизни, если испытываешь такую боль? Дай ей опиума, мама.

На том и порешили.

Пять раз в сутки готовила Ева магический напиток и, как ни удивительно, организм Ани всегда усваивал его. Все остальное отторгалось, даже вода с медом.

Она таяла на глазах. Они по очереди дежурили возле нее, но минуты, когда Аня приходила в сознание, становились все реже и короче: она уже не могла говорить.

В одну из дождливых ночей Ева проснулась от нахлынувшего страха смерти. Началось все с мысли: «Скоро старая потеряет все – дочь, солнечный свет, будущее, внуков – всю эту прекрасную, многообразную жизнь».

Потом следующая мысль: «И ты, Ева, однажды будешь лежать вот так и терять все, что ты любила и создавала».

Аня дышала едва слышно, но ее рука, которую держала Ева, была еще теплой и изредка сжимала Евину руку, как бы говоря: я еще есть.

«Да, еще есть, но разве это бессильное и дурно пахнущее тело – ты? – думала Ева. – О, Аня, где же твои сказки и песни, все, чем ты была! Нет их, словно никогда и не было».

В этот момент Еву покинули все красивые мысли о скорби и любви. Остался лишь всеобъемлющий ужас, от которого у нее сжалось горло и пересохло во рту.

За ужасом последовала злость: проклятая сатанинская жизнь, чего ты стоишь, если заканчиваешься вот так.

«И твоя тоже такая же», – подумала она. А потом закричала:

– Я не хочу! – Холодный пот выступил у нее на лбу, побежал между грудями и по ногам. Захотелось куда-то бежать, спасаться.

Адам проснулся от крика, вошел к ним и с одного взгляда понял, что случилось. Он обнял жену, всю пылающую, обливающуюся потом и слезами. Он дал ей воды и заставил выпить.

– Вот так, вот так, – приговаривал он словно ребенку. Сердце Евы медленно вошло в обычный ритм.

– Мне нужно ненадолго выйти. Посидишь?

– Конечно.

– Я пойду к яблоням, покричу о случившемся.

– Ладно, накинь на себя одеяло.

– Спасибо, дорогой.

На дворе было холодно, она замерзла. Хорошенько закутавшись в одеяло, села прямо на землю, спиной к толстому стволу и стала ждать.

– Гавриил, – попросила она, – помоги мне.

Но Гавриил молчал; он молчал и тогда, когда холодный свет восхода крался к ней сквозь кроны деревьев.

«Мой страх так велик, что через него не пробиться», – думала она. Потом сжалась, поплотнее обтянула себя одеялом и сказала себе: усни, усни, это единственный способ уйти от всего.

Когда через какое-то время Каин пришел к ней, она беспокойно спала. Он поднял ее, отнес в свою пещеру.

– Аня, мне нужно к ней… – взмолилась она.

– Нет, там Лета, она позаботится обо всем…

– А Сиф?

– Мы дали ему воды с медом. Им занимается Адам.

Ева проспала всю первую половину дня, а когда проснулась, остатки страха все еще гнездились под сердцем. «Страх еще может вернуться», – подумала она и почти украдкой добавила лист валерианы в утренний чай. Это помогло потрясающе быстро, и она съела кусочек хлеба, умылась и пошла к Лете.

Аня дышала учащенно, хрипела, тело ее было неподвижным. Иногда она кричала. Лета уже помыла ее, но все же зловоние заполняло комнату.

– Я больше не могу заставить ее пить опиум, – сказала девочка.

Адам пришел с Сифом. Сатана, мальчика надо же покормить. Ева приложила его к груди, он жадно поел и тут же заснул. «Валериана», – подумала Ева, но вслух ничего не сказала.

Каин взял на себя заботу о спящем мальчике. Адам должен был идти к животным.

– Аня опять кричит – от страха и от боли. Что мне делать, как дать ей опиума? Так просто она не станет пить его.

Ева побежала к озеру, чтобы сорвать соломинку, крепкую и толстую. Нашла, что искала, осторожно зажала между пальцами, чуть согнула. Лета сразу все поняла и помогала ей, держа раскрытыми челюсти старой женщины, пока Ева, набрав воду с опиумом в свой рот и вставив соломинку в горло Ани, вливала напиток прямо в глотку больной.

Все прошло благополучно, и Ева почувствовала удовлетворение. Прополоскала рот, следя за тем, чтобы не проглотить остатки жидкости. «Хватит и валерианы», – подумала она.

Вскоре Аня опять заснула, успокоившись. «Нет, я знаю лишь о собственной боли, но не знаю, боится ли она». Вторая половина дня прошла спокойно.

Лета спала, чтобы потом выдержать ночь. Ева оставалась возле Ани, но не одна, с ней был Каин, а иногда и Адам. Сиф в основном спал, просыпался лишь для приема пищи, а потом опять засыпал.