Лариса внимательно, приглядываясь чуть ли не к каждому военному, оглядела зал. Тухачевского за столом не было. Интересно, отчего это он не подошел к ней сам, а избрал такой таинственный способ напомнить о себе?
Банкет завершался. Сталин пошел к выходу, вместе с ним дружно направились туда же его соратники, и Лариса уже собиралась попрощаться с Надеждой Сергеевной, как та ей шепнула:
— Не уходите. Сейчас мы пойдем на вечеринку в узком кругу.
— Ни в коем случае! — взмолилась Лариса.— Не навлекайте на себя неприятности из-за нас. Этого вам не простят. Нам и здесь было с вами так чудесно…
— Мы бесконечно благодарны вам, дорогая Надежда Сергеевна,— проникновенно и уже как-то по-свойски сказал захмелевший Андрей.— Это великое событие мы пронесем через всю свою жизнь.— Его потянуло на высокую патетику, он едва не заговорил стихами.
— Прошу вас, не оставляйте меня! — Надежда Сергеевна произнесла это таким тоном, каким выпрашивают милостыню.— Иначе я сойду с ума!
Она уговаривала и уговаривала их, пока Лариса не сказала:
— Надежда Сергеевна, милая, только ради вас. Но я никогда не прощу себе, если вы пострадаете…
Надежда Сергеевна вдруг рассмеялась, хотя смех ее был неестественно-надтреснутый и жалкий.
— Что за беда? — воскликнула она.— Все почему-то думают, что самое страшное — это смерть. А может, истина в том, что самое страшное — жизнь?
И она повела их за собой в квартиру Ворошилова. Там, в просторной, со вкусом обставленной комнате, все уже были в сборе. Лариса увидела Молотова, Ворошилова, Кагановича. Все они были, как она предположила, со своими женами. Ее поразило, что за столом не было ни одной красивой молодой женщины.
Надежда Сергеевна сразу заметила нацеленные прямо на них почерневшие от злобы и тихой ярости глаза Сталина. Как она посмела привести сюда этих Грачей — ведь он ее строго— настрого предупреждал? Кто, черт бы ее побрал, хозяин в Кремле — он или она?! Что за глупая игра в этакую простушку, не пренебрегающую дружбой с людьми совсем из другого круга, мельтешащими где-то там, почти в самом низу? И как это они сами рискнули принять ее приглашение, зная, что это грозит бедой и им самим, и его жене?
Так думал Сталин, распаляясь от неудержимого гнева, но пытаясь сдержать себя, не встать из-за стола и не указать этим незваным наглым пришельцам на дверь. Остальные гости, особенно дамы, тоже сразу же обратили внимание на незнакомую им пару и сейчас оживленно шушукались между собой, кривя накрашенные губы в усмешках и осуждающе покачивая головами в немыслимых прическах, искусно сработанных придворными парикмахерами перед самым праздником.
Надежда Сергеевна, не придавая этому неприятию новых гостей ровно никакого значения, усадила Андрея и Ларису рядом с собой и дерзко взглянула на мужа. Тот сделал вид, что не заметил ее дерзости, и решил, что сейчас, в этой внезапно возникшей ситуации, лучше всего дать понять всем своим приближенным, что все, что здесь происходит,— и эта вечеринка, и все приглашенные на нее,— все это происходит с его ведома, его согласия и благословения. Иначе, чего доброго, могут подумать, что он уже начинает терять бразды правления…
— Ну что же,— сказал Сталин, вставая с бокалом вина и понуждая себя улыбнуться,— все, кого мы приглашали, чтобы в узком кругу особо отметить наше торжество, кажется, прибыли. Мы рады всем нашим гостям и хотим поприветствовать их, как приветствуют желанных гостей гостеприимные хозяева. Мы уже руководим страной целых пятнадцать лет. И будем править до конца нашей жизни, чтобы передать наше победоносное знамя новым поколениям. И потому я предлагаю тост за долгую жизнь всех нас. И конечно же за тебя, дорогой Клим.— Он протянул бокал в сторону Ворошилова.— Если бы не ты и не твоя Катюша, где бы мы сейчас отвели душу?
Ворошилов расплылся в широкой горделивой улыбке и звонко чокнулся со Сталиным. Все долго чокались друг с другом, дружно выпили; а так как до этого многие, в том числе и Сталин, уже «выбрали» свою норму за банкетным столом во дворце, то хмель уже сделал свое дело, и разговор за столом пошел сумбурный, хаотичный, громкий и, в сущности, пустой.
«И зачем она затащила нас сюда, прямо как на посмешище?» — подумала Лариса, все еще не придя в себя оттого, что сидела почти напротив Сталина, в кругу совершенно чуждых ей людей, которые даже не пытались с ней заговорить, будто ее и не было за этим столом. И она и Андрей сидели скованные, напряженные и молчаливые, чувствуя, как их то и дело «обстреливают» колючими взглядами участники вечеринки.— Как бы это поскорее и незаметнее ускользнуть отсюда?»
И тут Лариса заметила на себе чей-то упрямый, будто устремленный в самую ее душу, неподвижный и тяжелый взгляд. Она подняла глаза от тарелки и с ужасом увидела нацеленные на нее тигриные глаза Сталина. Он улыбнулся, довольный произведенным эффектом. Странно, но Лариса не могла отвести от него своих глаз, оцепенев от его страшного взгляда, будто загипнотизировавшего ее.
Сталин, продолжая улыбаться, взял с тарелки ломтик черного хлеба, скатал его в шарик и, коротко взмахнув правой рукой, озорно кинул его в Ларису. Она вздрогнула как от пронзившей ее пули: шарик попал ей в глубокий вырез ее нарядного бархатного платья, и она ощутила, как он скатился вниз и застрял между округлых грудей.
Лариса принудила себя улыбнуться и взглянула на Надежду Сергеевну. Та сидела недвижимо, с потемневшим лицом, горящими страшной обидой глазами и с немым укором смотрела на Сталина.
Это его взбесило. «Ишь ты, возревновала! — подумал он, едва сдерживаясь, чтобы не вскочить и наброситься на непокорную жену с кулаками,— А зачем привела сюда эту красотку? Еще сто раз пожалеешь, что привела! Не можешь вести себя в компании, как все нормальные люди. Все пьют, хмелеют, хохочут, сатанеют, а она, как белая ворона, видите ли, ненавидит и пьяных и спиртное! Как можно среди захмелевших на все смотреть трезвыми глазами? Идиотка».
— Эй ты, пей! — срываясь на крик, бросил ей в лицо Сталин.— Ты совсем забыла, что ты на празднике!
Надежда Сергеевна порывисто вскочила со стула. Впервые Лариса увидела, что такое истинно женская ярость.
— Я тебе не «эй»! — перекрывая все голоса, вскрикнула она, словно укушенная змеей, и в этом крике было все: и горькая обида за напрасно прожитые годы, и стремление ответить ему такой же раскаленной ненавистью, какая послышалась ей сейчас в его хамском окрике: «Эй ты, пей!»
Она с недоумением посмотрела на Ларису, которая, осторожно взяв ее за рукав, пыталась остановить.
— Я вас ненавижу! — вырывая руку, продолжала громко, истерично кричать Надежда Сергеевна.— Всех! Вы сидите сейчас за роскошным столом, а там, там…— Она вскинула дрожащую руку к темному окну.— Там люди пухнут с голоду! Едят собак и кошек! Может, и вам подать на стол собак и кошек? А что, экзотические деликатесы! Трупы возят на бричках и сваливают в общие могилы! Голод уже скосил миллионы!
Надежда Сергеевна, оборвав себя на полуслове, зарыдала и, ни на кого не глядя, бросилась прочь из комнаты. Какая-то женщина сразу же выбежала вслед за ней. Андрей схватил Ларису за руку, и они устремились к двери.
Надежду Сергеевну они нагнали уже в коридоре. Рядом с ней шла, поддерживая ее под локоть, незнакомая им женщина, чем-то похожая на Надежду Сергеевну, только ниже ростом и несколько полнее ее. Увидев их, Надежда Сергеевна, будто извиняясь, что причинила им неприятность и испортила праздничную вечеринку, улыбнулась и сказала, показывая на эту женщину:
— Это Полина Семеновна Жемчужина, тоже моя подруга. Очень верная.— Надежда Сергеевна говорила все это спокойно, будто всего несколько минут назад вовсе ничего необычного не произошло.— Она — жена Молотова. Знакомьтесь.
Они познакомились как-то наскоро и неловко, как это и бывает в подобных обстоятельствах, когда люди заняты совсем другими неприятными мыслями и не пытаются даже запомнить лица друг друга.
— Когда-то мы жили в одной квартире, вот и дружим уже много лет. А знаете,— своим обычным спокойным тоном продолжала Надежда Сергеевна,— ведь «Полина» на многих языках, даже на еврейском, означает «жемчужина». Представляете, как это прелестно? А главное, что имя это словно бы специально придумано для нее. Она чудесный человек! И как они хорошо живут с Вячеславом Михайловичем!