И он с особой силой почувствовал, что все, что было до этих минут,— все это была не жизнь, а лишь прелюдия к ней, что все эти годы разлуки с Ларисой прошли бесцельно и бездарно. Теперь же все будет по-другому, теперь его звезда не погаснет никогда…

Он и сейчас, когда Лариса вся, до единой своей клеточки, была в его власти, все еще не верил в чудо.

Утром, открыв глаза, Андрей не сразу понял, где он и что с ним. И, только почувствовав на своем плече теплую щеку еще спящей Ларисы, радостно и победно улыбнулся. Да, чудо свершилось-таки, свершилось окончательно и бесповоротно. Это чудо будет с ним отныне всю жизнь.

Осторожно, чтобы не потревожить Ларису, он встал с дивана, подивившись, как это они сумели уместиться вдвоем на таком узком ложе. Сунул ноги в тапочки, накинул махровый халат, взглянул на часы. Стрелки показывали уже двенадцатый час. «Знатно же мы поспали!» Зевая и потягиваясь, он отправился на кухню. Сейчас приготовит завтрак, принесет его на подносе в комнату и будет ждать той желанной минуты, когда его богиня откроет зацелованные глаза.

На кухне уже вовсю чадили примусы и керосинки. Пахло жареной картошкой, желудевым кофе, чесноком. Однако из жильцов трех комнат их коммунальной квартиры на кухне возилась лишь Берта Борисовна, рыжеволосая крупногабаритная дама. Ей уже было чуть за сорок, но лицо ее изумляло свежестью, здоровым цветом и почти полным отсутствием морщин. Главным ее занятием в течение дня было пристрастное отслеживание малейших изменений, происходящих на ее круглом массивном и рыхловатом лице. Кроме того, она была неистощима в придумывании для себя самых причудливых и невероятных диет, которые постоянно выискивала то в дореволюционных журналах, то в каких-то новейших брошюрах. На кухне среди других домохозяек она вела бесконечные разговоры о достижениях медицины, любовных аферах знаменитых актеров или же о величии женщин и низости мужчин. Она очень гордилась, что еще ни разу в жизни не клюнула, как она выражалась, на «мужскую приманку», и еще тем, что с самого рождения живет в Москве, а следовательно, не в пример каким-то, гастролерам, является коренной москвичкой.

Завидев Андрея, Берта Борисовна театрально всплеснула пухлыми руками и изобразила на тщательно наштукатуренном лице невероятное удивление, граничащее с шоком. Она тут же, не теряя драгоценного времени, задалась целью проникнуть в тайну столь позднего появления своего соседа на кухне.

— Я категорически отказываюсь вас узнавать. Вы невыносимо изменились, мой милый Андрюша! Сколько лет я живу с вами и впервые становлюсь невольной свидетельницей столь позднего пробуждения. Вы уже давно должны быть на работе! Если хотите знать, что я об этом думаю, так я вам скажу: вы поломаете свою блистательную карьеру. Вы что, всерьез думаете, что каждый, кому вздумается или сильно захочется, может работать в «Правде»? Если вы так думаете, то забудьте об этом! Нет, нет, нет, и не пытайтесь меня разубедить.— Она отчаянно и протестующе замахала руками, хотя Андрей еще не успел произнести ни единого слова.— Тут кроется великая тайна, перестаньте сказать! Шерше ля фам! Что в переводе на наш грубый язык означает: ищите женщину!

«Ну и нюх!» — с неприязнью подумал Андрей. Особенно шокировала его фраза «сколько лет я живу с вами», из которой конечно же эта всевидящая Берта Борисовна намеренно выпустила слова «в одной квартире». А вслух сказал:

— Прежде всего, доброе утро, а точнее — добрый день, уважаемая Берта Борисовна! И чтобы вы понапрасну не мучились, оставаясь наедине с нераскрытой тайной, сразу же откроюсь вам. Ко мне приехала жена, и, естественно, я получил краткосрочный отпуск.

Бесцветные глаза Берты Борисовны расширились едва ли не до размеров маленьких блюдечек.

— Жена?! — тоном провинциального трагика вскричала она.— Ай, не морочьте мне голову! Сейчас что, если жена, то она может упасть прямо с планеты Юпитер? Вот так, среди ночи, как тот снег, что за окном? Скажите это своей двоюродной тете! Что касается меня, то я пришла к безусловному выводу, что вы не один, когда среди ночи из вашей комнаты ко мне доносились такие симфонии, что не надо никакого патефона!

— Не понимаю, Берта Борисовна…

— Ах, когда вы уже будете называть свою добрую соседку просто Бертой? Что за церемонии! Неужели я уже успела так увянуть? А если вы уже не хотите понять, о каких симфониях идет речь, так я вам могу это популярно объяснить. Вы что, если услышите дьявольский смех, а потом вдруг ваши уши содрогнутся от диких стонов вполне известного происхождения, перемежаемых странными рыданиями, то вы все равно не назовете это симфонией? Ах, перестаньте сказать! Скажите спасибо, что я не вызвала милицию. Я же знаю, как вы дорожите своей карьерой.

— Извините, пожалуйста, если мы нарушили ваш покой,— Андрей страшно смутился.

Андрей изжарил яичницу на сале, сварил ячменный кофе и понес завтрак в комнату.

Лариса еще спала. Он поставил тарелки и чашки на стол, накрыл сковороду крышкой и опустился в плюшевое кресло. Лариса дышала ровно, безмятежно, слегка приоткрыв влажные, заметно припухшие губы. Она лежала, свернувшись калачиком, и у Андрея возникло острое чувство жалости к ней, какое возникает, когда мужчина видит женщину, попавшую в беду. Он неотрывно смотрел на ее лицо, будто это был какой-то мощный магнит, который притягивал к себе. И то ли потому, что даже спящий человек не выдерживает длительного пристального взгляда, то ли потому, что Андрей, неловко повернувшись на стуле, локтем задел чашку и она с треском стукнула об пол, разлетевшись на мелкие осколки, Лариса проснулась.

— К счастью,— сонно пробормотала она, потягиваясь всем телом.

— К счастью! — радостно повторил Андрей.— Разве что придется просить чашку у соседей. У меня их всего две.

— А мы будем пить кофе из одной чашки. Это даже интересней!

Лариса открыла чемодан, достала из него цветастый шелковый халат.

— А утюг у тебя есть?

— У нас общий, сейчас принесу.

Лариса выгладила халат и пошла умываться. Вскоре она вернулась. Андрей с удивлением заметил, что на ее лице нет никаких признаков косметики. Все — и будто слегка обожженные морозцем щеки, и мохнатые ресницы, и словно начерченные углем брови, сросшиеся на переносице,— все это было естественным, свежим, молодым и празднично красивым.

Они принялись завтракать.

— А ты, оказывается, отличный кулинар,— похвалила Лариса,— Очень вкусно.

— Ради тебя я готов овладеть всеми известными миру профессиями. Хочешь, стану плотником, водолазом, летчиком? Даже клоуном в цирке.

— А сможешь? — рассмеялась Лариса.

— Для тебя — да!

Тут в дверь громко и настойчиво постучали. Андрей пошел открывать. На пороге величественно, в позе королевы, с пачкой газет в руке стояла Берта Борисовна.

— Заходите,— приветливо сказал Андрей.— Хотите кофе?

— Нет, нет, и не подумаю вторгаться в ваше прелестное гнездышко,— заворковала она.— Я дико извиняюсь, но совсем позабыла вручить вам ваши газеты. Их принес почтальон. Еще рано утром. Все мои попытки… Но вы посмотрите, какие сегодня газеты! Особенно ваша «Правда». Как здесь хвалят нашего дорогого Иосифа Виссарионовича! Думаю, что вы тоже приложили к этому руку. Убейте меня, если вы не получите за это орден.

— Берта Борисовна…— смутился Андрей.

— Нет, вы только посмотрите на этого юношу! — с деланным возмущением вскричала она, обращаясь к Ларисе и жадно рассматривая ее.— Он совершенно игнорирует мою просьбу называть меня просто Бертой. Ведь мы живем с ним уже целых семь лет, да еще и с хвостиком.

— Вы имеете в виду нашу коммуналку? — поспешил уточнить Андрей, побуждая Берту Борисовну изъясняться не столь двусмысленно.

— Ну разумеется! — гремуче рассмеялась Берта Борисовна.— А что же еще?

— Присаживайтесь завтракать с нами,— предложила Лариса.

— Нет, нет, умоляю вас, нет! — запротестовала Берта Борисовна.— Я уже давно позавтракала. У меня, деточка, жесточайший режим. И жесточайшая диета. Как у прима-балерины Большого театра.