Надежда, радость и счастье захватили Бренди. Она получила то, на что надеялась. И, Господи, намного больше того, о чем мечтала.

— Да, да, я хочу остаться.

Адам сжал ее руки и поцеловал сначала одну, потом другую. Он и в самом деле опасался начинать обсуждение такого щекотливого предмета, но ликование от ее непринужденного согласия перевесило осторожность, и он выпалил:

— Отлично, я надеялся, что ты скажешь это. Мы выставим фургон на продажу, чтобы у тебя были средства, пока я выясню, смогу ли найти тебе место. Хорошую работу, на которой ты сможешь получать достаточно, чтобы обеспечить себя с Дейни. И может быть, я смог бы поговорить с Дороти, чтобы она сдала тебе дом своей дочери…

— Подождите, Адам, о чем вы говорите? Продать фургон? Найти мне место?

Адам отодвинулся и посмотрел на озадаченное лицо Бренди. Ее темные глаза были еще томными от страсти, но внезапно в них блеснуло понимание и нечто большее, чем просто гнев.

— Я говорю о том, чтобы помочь тебе получить нормальную работу и приличное жилье.

— У меня есть свое дело, и оно очень хорошо обеспечивает меня и сестру. Зачем мне желать другой работы? Мне доставляет удовольствие продавать свои лекарства, и я не вижу в этом ничего постыдного. А кстати, что плохого в том, где мы живем?

— Послушай, Бренди, я понимаю трудности, которые, должно быть, возникли со смертью твоих родителей. У меня было такое же, ты знаешь. И я не виню тебя, чем бы ты ни занималась, чтобы заботиться о своей сестре. Но больше тебе не придется заниматься этим шарлатанством с продажей лекарств. Я предлагаю тебе настоящую работу и настоящий дом в городе, где живут хорошие люди.

Бренди гневно посмотрела на него сверкающими глазами. Ярость грозила задушить ее слова, но она заставила их прорваться сквозь завесу гнева, который охватил ее.

— Хорошие люди? Какими, я спрашиваю вас, представляете вы себе хороших людей? Тех, кто живет в домах без колес? Тех, кто одевается в такие платья? — спросила она, показывая на свое уродливое голубое платье. Горячие слезы жгли глаза, но Бренди сдерживала их.

Адам взял ее руки в свои:

— Подожди, Бренди, я не имел в виду это… Она оттолкнула его руки и поднялась на металлическую ступеньку у двери в фургон.

— Мы с сестрой хорошие люди, шериф Маккаллоу. Мы можем одеваться не так, как вы, и можем не жить в красивом доме. Но мы изо всех сил пытаемся облегчить страдания в этом мире и стараемся относиться к людям с добротой и уважением. И если вы спросите меня, шериф, — растягивая слова, надменно сказала она, — то это, черт побери, гораздо больше того, что сделали вы.

Она открыла дверь и исчезла в фургоне, сильно хлопнув дверью. Потом опустила щеколду и позволила слезам наполнить глаза.

Бренди страстно хотелось сорвать с себя некрасивое унылое платье и забросить как можно дальше. Вместо этого она осторожно сняла и сложила его, потому что Мэгги могла бы использовать это платье. Нет смысла рвать его только потому, что оно не оправдало возлагаемых на него надежд.

Адам все еще думает о ней, как о шарлатанке, только теперь он решил перевоспитать ее. В ней кипела ярость, вызывая новые потоки слез. По крайней мере, она была рада, что рядом нет сестры, которая увидела бы ее страдание.

У всех был такой чудесный вечер. Бренди решила, что Адаму она начинает нравиться. Даже сейчас ее губы пощипывало от его поцелуя, и от простого воспоминания об этом ее бросало в жар. Но все это было обманом. Он не верил ей: такая, как есть, она не нравилась ему. И никогда не понравится. Почему она решила, что платье будет для него что-то значить?

Бренди потрогала розовую ленту у выреза своей старенькой нижней сорочки. Не имея сил даже переодеться в ночную рубашку, она легла на постель и дала волю слезам, которые сдерживала в себе со дня смерти отца.

Адам лежал на кровати, уставившись в темный потолок своей комнаты.

Он все испортил, сомнений в этом не было. Ругая себя всеми известными словами за дурость, он закинул руки за голову. Зачем он набросился на Бренди со своими планами? Почему не действовал осмотрительнее, заранее предугадав ее реакцию?

Бренди верила в свои лекарства, в этом он больше не сомневался. Она рассвирепела из-за того, что он предложил ей признать себя шарлатанкой. Девушка была разгневана и обижена. Он видел эту обиду в ее прекрасных темных глазах. Его неуклюжая попытка улучшить отношения между ними только ухудшила дело. Теперь она, возможно, ненавидит его. Бог свидетель, что сейчас он сам себе был противен.

Постучав себя по лбу кулаком, он пытался придумать, как исправить положение. Он должен извиниться еще раз. Конечно, она может отказаться разговаривать с ним. Если она так поступит, он не имеет права винить ее.

Встретиться с ней лицом к лицу будет непростой задачей. Адам жалел, что оскорбил и обидел ее. Лежа без сна последние два часа, он спрашивал себя, а вдруг она действительно является тем, кем себя считает. Но, в конце концов, он должен смотреть фактам в лицо. Кармел не стало лучше. Бренди не в состоянии помочь его тете. Когда она уедет из Чарминга, ему еще раз придется собирать разбитые мечты тетки.

Но это не причина, чтобы относиться к такой чувствительной женщине, как Бренди, столь грубо. У нее, очевидно, нет дара исцелять людей, но у нее доброе сердце и она принимает искреннее участие в судьбах людей. И если ее лекарства заставляют их думать, что им стало легче, так кому от этого плохо? Кроме, конечно, его тети. В этом вопросе он будет тверд. Неважно, как он относится к Бренди Эштон, благополучие его тети должно быть его главной заботой.

Когда на следующее утро повозка Мэгги с грохотом остановилась у фургона, Бренди уже встала и оделась. Она мало спала этой ночью и знала, что лицо у нее опухшее, а глаза красные и усталые.

— Доброе утро, — воскликнула она, закутываясь в шаль поверх ярко-синей блузки. Коричневую юбку стягивал широкий кожаный ремень. Она надела старые черные чулки и поношенные башмаки. В руке у нее было голубое платье.

— Бренди, Бренди! — позвала Дейни, весело спрыгивая с повозки. — Ты просто не поверишь, в какой комнате я спала. В ней огромный балдахин, а простыня была белоснежная и мягкая, как гусиный пух. И мне не пришлось даже спать на ней с кем-то еще. И утром Джин принесла мне в постель чай и бисквиты. Ты просто не поверишь!

Бренди и Мэгги рассмеялись над этим потоком слов, но сердце Бренди болезненно сжалось. Она никогда не видела сестру такой оживленной. И все это из-за спальни, из-за дома. «Разве не любила Дейни быть на воздухе, переезжать с места на место? Или, — с испугом подумала Бренди, — я только полагала, что Дейни нравится это, потому что мы просто не знали другой жизни?»

— Так, я догадываюсь, что ты сыта, — сказала Бренди, натянуто улыбаясь. — А я сварила большой горшок овсянки.

— Фи! — скорчила рожицу Дейни, потом похлопала себя по животику. — Я ела бекон и лепешки, много масла и кленовый сироп. А тетя Кармел разрешила мне есть бисквиты и сливочный крем, сколько влезет.

От Бренди не ускользнуло новое звание, которое получила Кармел. Сестра схватила мальчишек за руки, и троица убежала под дерево и плюхнулась на свои округлившиеся животы. В душе у Бренди зашевелилось какое-то нехорошее предчувствие.

— Бренди? С тобой все в порядке? — спросила Мэгги.

Бренди постаралась отвлечься от мыслей о сестре, говоря себе, что ее просто расстроили события вчерашнего вечера. Она никогда раньше не оставалась в фургоне одна и обнаружила, что ей совсем не нравится это ощущение одиночества. Ей ужасно не хватало Дейни.

— Нет, со мной все в порядке, раз Дейни дома. Мы никогда прежде не расставались. Мне просто было очень одиноко.

— Я заметила, что Адам вчера вернулся рано, — намекнула Мэгги.

Все еще сжимая в руках платье, Бренди кивнула:

— Да, он… он не…