– Ты что, трогал револьвер? – спросил я, заметив, что коробка сдвинута с места.

Ответ меня не интересовал. Я взял коробку и поставил ее на виду посреди стола. Потом откинул крышку.

– Собственно, я и не запрещал тебе его трогать, – заметил я.

Он не стал брать его в руки, только смотрел и вытирал ладони о штаны. Потом рухнул на стул. Я стал распылять аэрозоль. То ли эта штука в определенных дозах была вредна, то ли здоровье Венсана было хуже, чем я предполагал, – но, так или иначе, у него начался дикий приступ кашля, который не утих, даже когда он вышел на свежий воздух. Я был уверен, что мы перебудим соседей, так долго и раскатисто он кашлял. И в самом деле, в лесу загорелся свет, и долго еще потом в темноте не унимались собаки.

– Ты худшее, что с ней случилось в жизни. Ты хоть это знаешь? – бросил я ему через стол после того, как мы несколько минут просидели молча. – Ты самый распоследний говнюк, который встретился ей на жизненном пути.

И поскольку я тоже выпил, я сгреб его и хорошенько тряхнул, так что даже сам удивился, а потом сказал, что он разбил нашу жизнь и пусть теперь убирается обратно в преисподнюю.

После этого я отпустил его и вышел подышать, чтобы успокоиться.

Я ждал, пока кровь перестанет стучать у меня в висках.

Вернуться в бунгало у меня не было сил, поэтому я залез в лодку и поплыл прочь от берега.

Это была хорошая идея, потому что всю ярость я употребил на то, чтобы работать веслами. Я греб, напрягая все мускулы своего тела, и они освобождались от чрезмерного напряжения.

На середине озера я наконец остановился. Поднял весла и слушал, как с них капает вода. Берега были пустынны. Не то чтобы я ждал выстрела, но все-таки прислушивался. При этом я и сам не понимал, как мог дойти до такого, как я мог быть такой сволочью.

Я позвонил матери и сказал, что все хорошо и что скоро я вернусь в город.

– Я стараюсь ради твоего же блага, ты ведь знаешь. Так что займись чем-нибудь другим. Позови Ольгу, сходите куда-нибудь.

На озере теперь не было ни морщинки. Вода сомкнулась за моей лодкой, пока я говорил с матерью. Я рад был переброситься с ней парой слов, почувствовать, что она недалеко.

– Может, однажды я напишу книгу о твоих приключениях, – пошутил я.

Сияла луна, небо было чистое. Я попрощался с матерью, надеясь, что эта история, как бы она ни закончилась, все же не сильно ее потрясет.

Некоторое время я лежал на дне лодки и смотрел в небо. И думал, что может заставить человека пустить себе пулю в лоб. Разбить чужие жизни – достаточная это причина или нет?

Я снова сел и поплыл в сторону дома Кароль.

– Ты очень кстати, – встретила она меня. – У нас тут крыса. За холодильником.

Собственно говоря, мне не очень-то хотелось ловить крыс среди ночи, но она решительно протянула мне лопату.

– За холодильником, говоришь?

Она кивнула. Она была в пижаме. Мы пошли в кухню.

– Ладно. Ты двигай холодильник, а я ее стукну. Договорились?

Потом мы пошли хоронить крысу в сад. Кароль не хотела крысы в своей помойке. В дробилку она тоже не дала мне ее бросить. Я держал тварь за хвост, а Кароль решала, где лучше всего ее зарыть. Вдруг крыса ожила и зловеще пискнула. Я чуть коньки не отбросил. И разжал пальцы. Крыса юркнула в заросли. А мне пришлось прислониться к дереву.

Кароль спросила, что со мной, уж не увидел ли я привидение.

– Упустил! Что ж ты? Нельзя было ее выпускать, – ругала она меня, пока мы шли к дому. – Теперь придется начинать все сначала.

Она требовала, чтобы я перестал называть ее Лили, потому что это смешно. Называть ее следовало Лилиан. И вообще я должен был оставить ее в покое.

Нельзя было заходить к ней в комнату без стука, лезть в ее дела и вечно ее доставать.

– Прости, конечно, но Лилиан –это была идея твоей матери, а не моя. С какой стати я вдруг стану звать тебя Лилиан?

Еще мне было велено перестать за ней шпионить.

– Просто не верю своим ушам, – сказал я.

Не совать свой нос в то, что меня не касается. Не спрашивать, принимает ли она противозачаточные таблетки и не пристает ли к ней кто-нибудь. Ни под каким видом не предлагать отвезти ее в университет.

– Вообще-то мне просто по дороге. Впрочем, как хочешь.

Я не должен был указывать ей, как одеваться и с кем общаться.

Я вообще ничего не должен был ей говорить.

– Хорошо. Но называть тебя Лилиан я все равно не буду.

Зима наступила внезапно, в декабре выпал снег. Я не мог с точностью определить, когда именно изменились мои отношения с дочерью, но факт оставался фактом.

Я был к этому готов. Я знал, что с отцом рано или поздно начинаются конфликты. Так что я ждал. Все эти запутанные семейные истории – мне ли их не знать? Я давно чуял, к чему дело идет.

Я готовился к этому во время долгих прогулок или сидя один в пустой квартире, когда Лили начала поздно возвращаться. Или когда она отшивала меня пожатием плеч.

Я ждал, что рано или поздно между нами встанет призрак ее матери.

Она была беременна Лили, когда случилась утечка газа и произошел взрыв. Соня погибла. Мы не очень-то с ней ладили.

Она была манекенщицей. Мы вместе курили травку и ходили на вечеринки, где пары распадались как нечего делать. Однажды Лили обнаружила кипу старых журналов, и я показал ей ее мать. Она пришла в восторг.

Может быть, все произошло именно в тот момент. А может, в какой-нибудь другой.

Так или иначе, Лили заявила, что я ее достал, и с размаху захлопнула дверь своей комнаты.

Не важно, из-за чего произошла стычка. Было ясно, что малейшая искра может теперь разгореться в гигантский пожар, и хоть я был к нему готов, мне от этого было не легче.

Я налил себе выпить. Выждал несколько минут. Потом пошел к ней.

– Послушай, – сказал я. – Я долгое время думал, что ты будешь единственной женщиной в мире, с которой у меня все будет в порядке. Теперь я так не думаю. Я понял, что ошибался. Ты можешь смотреть на меня, когда я с тобой разговариваю?

Она крутанулась в своем кресле на колесиках, так, точно в нем был мотор.

– Мне восемнадцать. Я совершеннолетняя.

Мать ее тоже была упряма донельзя. Она скорее дала бы утопить себя в бассейне, чем пошла бы на компромисс.

– Я тебе уже объяснял, что дело не в этом. Совершеннолетняя ты или нет, это к делу не относится. Дело в том, что емушестьдесят. Ты меня слышишь?

– Нуда, емушестьдесят. Ну и что? Это тебя не касается.

– Прости меня, Лили, но есть же какие-то пределы.

– Я хочу, чтобы ты называл меня Лилиан. Ты что, глухой?

– Хочешь знать, что я об этом думаю? Таких, как он, надо за решеткой держать. Заметь, я смотрю на вещи широко – и все же. К тому же этот тип женат. Да его пристрелить мало!

– Уйди из моей комнаты.

– Мне придется разыскать его и поговорить с ним по-мужски.

– Если ты это сделаешь, я уйду из дома.

– Не вынуждай меня на крайние меры – это все, что я хотел тебе сказать.

Я вернулся в гостиную и стал смотреть на падающий снег. Совсем маленькие снежинки, прямо пудра. Потом пошел и поставил в печку замороженную запеканку.

Ели мы молча.

Потом я снова сказал:

– Я думал, ты будешь единственной женщиной в мире, с которой у меня все будет хорошо. Видишь, как можно ошибаться.

По счастливой случайности я стал главным акционером маленького издательства, которое числилось основным источником моих доходов. В каталоге у нас значилось около двенадцати авторов, и в их числе – Шарлотта Блонски, которая обычно требовала от меня гонораров, никак не соответствовавших продажам. В сущности, все авторы в душе – акулы. Так вот, в честь этой Шарлотты Блонски несколько месяцев назад мы устроили в издательстве маленький коктейльчик – из чистой любезности, чтобы отметить выход ее нового романа «Задушенный любовник». От романа мои соакционерки, Коринна и Сандра, были в полном восторге и даже вывесили в издательстве портрет Шарлотты.