На краткий миг Левантер испытал к ним жалость и даже захотел подойти, извиниться за розыгрыш, обменяться рукопожатиями и посмеяться над маскарадом, в котором они только что приняли участие. Но он знал, что они смеяться не станут. Они наверняка решат, что человек, в совершенстве владеющий русским и знающий даже советский жаргон, не может быть никем иным, кроме как завербованным ЦРУ эмигрантом, и для такого человека дополнительная маска является лишь способом выяснить о них что-то еще.

И все же ему было стыдно и как-то неловко за свой обман. К его удивлению, короткая встреча с советскими людьми воскресила ту часть его души, которую он считал давно сожженной: наслаждение подстрахованной законом властью. Приводя в ужас трех подопытных русских кроликов, он действительно чувствовал себя советским подполковником; ни один живой советский подполковник не смог бы сыграть эту роль лучше.

Он пообещал себе рассказать об этом эпизоде Ромаркину, своему парижскому приятелю, именем которого он воспользовался, и воочию представил себе, как Ромаркин хохочет, повторяя снова и снова: «А я только сказала „Я-ма-ха“!»

Только становясь на лыжи, Левантер замечал в своем организме крохотные изменения, обусловленные возрастом. Хотя мозг еще сохранил способность учитывать обстоятельства и отдавать команды, но тело, некогда реагировавшее на эти команды автоматически, теперь зачастую не желало повиноваться. Отказываясь признавать случившийся перелом, его мозг продолжал выхватывать образы из прошлого, но, несмотря на все старания, Левантер не мог их повторить. Он начинал понимать расхождение между тем, что делал когда-то, и тем, что способен делать сейчас.

Для юноши, который научился кататься на лыжах после двенадцати лет и тренировался только во время зимних каникул, Левантер продемонстрировал незаурядный спортивный талант. К моменту поступления в ВУЗ он уже участвовал в нескольких лыжных соревнованиях местного масштаба и получил в качестве награды целый комплект лыжного снаряжения. Он любил кататься в горах и копил деньги, чтобы брать уроки мастерства и самому стать инструктором по горнолыжному спорту. Полученное наконец удостоверение оказалось очень ценным приобретением.

Когда Левантер учился в университете, партия решила продемонстрировать всему миру, что удовольствия, прежде доступные только привилегированным слоям населения, стали достоянием масс, и поэтому тружеников сельского хозяйства стали направлять в отпуск на горные курорты. Большинство сельских жителей не покидали своих равнинных полей, и мало кто из них видел горы. Двадцать четыре часа, проведенные в поезде на пути к высокогорному курорту, многих так выматывали, что пожилые люди даже теряли сознание или начинали блевать, выходя из душного, жаркого вагона на прозрачный холодный воздух. Ошеломленные башнеподобными, нависающими, как тюремные стены, горными вершинами, растерянные колхозники обычно оставались всем недовольны — от головокружения до опасностей под ногами. Даже по крутым деревенским улочкам они упорно отказывались ходить поодиночке, из страха, что могут потерять точку опоры и свалиться со скалы. Курортники поневоле передвигались маленькими группками, крепко взявшись за руки. Они ходили навытяжку, уткнувшись себе под ноги и никогда не поднимали глаз на горы. Некоторые из них даже считали, что горы — это творение рук человеческих, вроде огромных правительственных зданий, которые они видели во время обязательных поездок в столицу, и удивлялись, зачем правительству понадобилось строить горы такими высокими.

Инструкторы по лыжам были в основном детьми местных жителей, семьи которых жили здесь веками. Все они становились на лыжи, едва научившись ходить, и многие из них были областными и всесоюзными чемпионами. Кроме лыж, они не знали ничего. Единственными их интересами, помимо лыж, были пьянство, карты и амуры с отдыхающими на курорте женщинами. В детстве все они ходили в местную начальную школу, где научились читать и писать, но большинство из них вскоре позабыли даже то малое, чему их научили в школе. Ни один из них и понятия не имел о том, что такое «идеология»; мало кто слышал о Марксе и Энгельсе, а о Ленине они знали только то, что после его смерти Сталин взял на себя заботу о трудящихся всего мира.

Такое невежество инструкторов стало предметом беспокойства местного партийного начальства. Инструкторы по лыжам находились в контакте с рабочими, те по возвращении с курорта могли дать ход самым обескураживающим историям о невежественных горцах, и потому политическую грамотность инструкторов следовало поднять на должный уровень. Начальство решило, что на каждом курорте должен иметься инструктор с университетским образованием, который мог бы обучать инструкторов-горцев марксистской идеологии. Левантер полностью отвечал этим требованиям, и университет отпускал его каждую зиму на четыре месяца для того, чтобы он, обучая колхозников, как стоять на лыжах, два раза в неделю проводил для своих коллег политинформацию. В конце каждого месяца он должен был проверять их успехи в изучении марксистской идеологии. Тем, кто дважды проваливал экзамен, не продлевали удостоверение инструкторов по лыжному спорту. Трижды провалившихся выгоняли с работы. При этом единственным экзаменатором своих учеников был сам Левантер.

На самом первом занятии Левантер упомянул «конец девятнадцатого века». Кто-то спросил, как люди могут определять, что один век кончается, а другой начинается. Ни один человек в классе не смог ответить на этот вопрос. На занятии, посвященном Троцкому, все удивлялись, каким образом человек, основавший пролетарское государство, мог так быстро превратиться в его заклятого врага.

Для поддержания своего спортивного мастерства на уровне, не уступающем их идеологической подкованности, все инструкторы должны были дважды в год — в декабре и марте — участвовать в совместных зачетных соревнованиях. Этот весьма широко освещавшийся Чемпионат лыжных инструкторов включал в себя скоростной спуск, слалом, прыжки с трамплина и лыжный кросс. Когда Левантер впервые принял участие в этих соревнованиях, он был единственным участником не из местных, и потому привлек к себе всеобщее внимание. По его мнению, он находился в хорошей форме и был полон сил. Уверенный в своей скорости и выносливости, он рассчитывал попасть в число первых десяти-пятнадцати участников.

На старте гонки он решил поначалу не слишком напрягаться, чтобы распределить силы на всю дистанцию. Сорок пять участников растянулись вдоль трассы, и вдруг Левантер обнаружил, что бежит в полном одиночестве. Уже смеркалось, когда он подошел к финишу. На стадионе было пусто: ни судей, ни журналистов, ни радиокомментаторов, ни лыжников, ни болельщиков. Левантер понял, что пришел последним, и что ни одна живая душа его не ждет. Ему пришло в голову, что на каком-то отрезке гонки сбился с пути, и поэтому все решили, что он сошел с трассы. Вечером он поговорил об этом с товарищами и, к своему великому разочарованию, обнаружил, что вовсе не заблудился, а всего-навсего бежал гораздо медленнее всех инструкторов.

На следующее утро Левантер начал политинформацию с вопроса:

— Каковы, по словам товарища Сталина, пять главных факторов, определивших нашу победу в войне?

Инструкторы, как обычно, запуганные, сидели в мрачном молчании.

— Добровольцы имеются? — спросил Левантер, изучая их постные лица.

— Последние добровольцы погибли в Первую мировую! — выкрикнул кто-то из задних рядов. Класс загоготал.

— Будем честными друг с другом, — сказал Левантер. — Я финишировал вчера последним, с таким же настроением, с каким будете вы, когда получите на экзамене такие вот вопросы.

Чтобы подчеркнуть особую конфиденциальность того, что он сейчас скажет, Левантер встал, закрыл окна и запер дверь. Потом поставил стул посредине комнаты и собрал инструкторов вокруг себя.

— Я не победитель, — сказал Левантер. — Но никто из нас не рождается для того, чтобы проигрывать. Нас здесь сорок пять человек. В мартовских соревнованиях нас тоже будет сорок пять. Неважно, если я финиширую сорок пятым, но я не хотел бы прийти к финишу на несколько часов позже всех. Вам это понятно?