Затем я выходил на балкон. Свет из окон санатория падал на снег, который уже не казался таким свежим. Я смотрел на огни, пока они не начинали гаснуть. Тогда над долинами и лесистыми склонами холмов разливался лунный свет, выхватывая из темноты льдистые вершины гор и клубящиеся испарения, поднимавшиеся к небу из глубоких ущелий. Где-то захлопнулась дверь, вдалеке прозвучал клаксон автомобиля. Внезапно между сугробов я увидел чьи-то фигуры. Они пробирались через заснеженные поля вверх к санаторию, то появляясь, то исчезая, словно боролись с песчаной бурей на пустынной равнине.

Я сошел с поезда на маленькой станции. В станционном ресторане, куда я направился, чтобы перекусить, не было ни одного посетителя. Я спросил официанта, не происходит ли по соседству что-нибудь интересное. Он посмотрел на меня и сказал, что неподалеку в деревне вечером дают частное представление.

Он также намекнул, что представление будет довольно необычным, и если я согласен заплатить, то он все организует. Я согласился, и мы отправились в путь. Через полчаса мы добрались до выгона, рядом с которым стоял большой каретный сарай. Около полусотни мужиков собралось под деревьями возле сарая. Они прохаживались взад-вперед, курили и болтали друг с другом.

Из сарая вышел мужчина, одетый по-городскому, и принялся собирать с нас деньги. Он просил столько, сколько крестьянину обычно удается заработать недели за две; тем не менее мужики охотно отдавали деньги.

Затем организатор скрылся в сарае, а мы стали кругом под деревьями. Крестьяне ждали, перешептываясь и посмеиваясь. Прошло несколько минут; из сарая вышли четыре женщины в цветастых одеждах и вошли в наш круг. Появился организатор, который вывел за собой на привязи большое животное. Мужики тут же замолчали. Женщины встали рядом и стали вертеться, показывая себя со всех сторон, в то время как организатор провел по кругу свою скотину. Все женщины сильно отличались друг от друга по типу. Одна была высокая, крепко сбитая, вторая — хрупкая и молодая: весь ее облик выдавал городское происхождение. Все четыре были сильно накрашены и одеты в обтягивающие короткие платьица. Крестьяне начали громко обсуждать женщин и возбужденно спорить. Вскоре организатор попросил тишины и объяснил, что надо проголосовать и выбрать одну из женщин. Женщины снова принялись ходить по импровизированной арене; при этом они изгибались, вертелись и поглаживали свои прелести. Толпа еще больше оживилась. Организатор попросил крестьян проголосовать по очереди за каждую из женщин.

Подсчет голосов показал, что избрали молодую хрупкую девушку. Три остальные женщины смешались со зрителями и принялись хихикать и перешептываться с ними.

Избранная девушка осталась сидеть в середине круга. Я изучал лица мужчин; видно было, что им очень интересно, выдержит ли столь хрупкая особа предстоящее испытание.

Организатор вывел животное в центр арены, понукая его ударами палки по крупу. Двое мужиков подбежали и крепко схватили животное, чтобы то стояло на месте. Тогда девушка подошла к зверю и начала обнимать и ласкать его и гладить его гениталии, при этом постепенно раздеваясь. Животное возбудилось: его с трудом удавалось удерживать на месте. Казалось маловероятным, что девушке удастся выдержать соитие со зверем.

Обезумевшие мужики кричали, требуя, чтобы девушка разделась полностью и приступила к совокуплению. Организатор повязал несколько ленточек разного цвета на член животного примерно через пару сантиметров одна от другой. Девушка натерла бедра и живот маслом и заставила животное лизать ее тело. Затем, под одобрительные крики зрителей, она легла на землю под брюхом зверя, обхватив его спину ногами. Приподняв низ живота, она ввела член в себя до первой ленточки. Организатор снова вышел вперед и потребовал, чтобы зрители платили дополнительно за каждый следующий дюйм, причем цена постоянно возрастала. Крестьяне, все еще не верящие, что девушка переживет эту пытку, охотно выкладывали деньги. Наконец девушка в первый раз застонала. Но я так и не понял до конца, действительно ли ей было больно или она просто работала на зрителей.

Я отправился в зоопарк, чтобы посмотреть на осьминога, о котором прочитал в газете. Осьминог жил в аквариуме. Его кормили живыми крабами, рыбой и мидиями. Но, несмотря на это, он предпочитал поедать собственное тело. Он откусывал свои щупальца одно за другим и пожирал их.

Было очевидно, что осьминог попросту совершает медленное самоубийство. Служитель объяснил мне, что в краях, где этот экземпляр был пойман, туземцы считают осьминога воплощением бога войны. Если осьминог уплывает в море, это предвещает победу, если плывет к суше — поражение. Этого осьминога, пошутил служитель, поймали, когда он направлялся к берегу; самоедством он занимается потому, что признал свое полное поражение.

Каждый раз, когда осьминог отрывал очередное щупальце, некоторые посетители, стоявшие возле аквариума, вздрагивали так, словно это была их собственная плоть. Другие же взирали на этот спектакль с полнейшим равнодушием. Я уже собрался уходить, когда заметил в толпе молодую женщину, смотревшую на осьминога, плотно сжав губы и ничем не проявляя своих чувств. Ее сдержанность была вызвана не безразличием, а чем-то совсем другим.

Я подошел к женщине и завязал с ней разговор. Оказалось, что она — жена одного государственного деятеля, чья семья живет в этом городе. Мы немного поговорили, и она пригласила меня на вечеринку, которая должна была состояться в ее доме тем же вечером.

Дом был богатый, и вечеринка была безупречно организована. Хозяйка вела себя естественно, уделяя равное внимание и своей семье и гостям, и все же иногда казалось, что мысли ее где-то далеко. Мне почудилось, что я прочитал в ее взгляде влечение ко мне, и я захотел немедленно получить подтверждение своей догадке. На следующее утро я уезжал из города: другого случая мне бы не представилось.

Хозяйка только что проводила очередных гостей и стояла с бокалом в руке у книжного шкафа. С деланной небрежностью я сказал, что хотел бы встретиться с ней наедине, поскольку иначе мне не удастся освободиться от фантазий, которые она разбудила в моем воображении.

Я уезжал на следующий день в столицу соседнего государства; именно там я и назначил ей свидание. Она уже собиралась ответить, но нам помешали подошедшие гости. Она повернулась к ним, перед этим отдав мне бокал, словно он был мой, и назвала отель, где я должен буду ждать ее.

Несколько следующих дней я провел в мыслях об этой женщине. Я гадал, кто из мужчин, присутствовавших на вечеринке, мог быть ее любовником, и воображал, как она занималась с ним любовью. Чем больше я размышлял об этом, тем с большим нетерпением ожидал нашей первой встречи.

…Мы разделись. Больше всего на свете я хотел чувствовать себя рядом с ней непринужденно. Но сама мысль о том, что она, возможно, ждет от меня чего-то особенного, мешала мне возбудиться. Казалось, что эта мысль сковала мое тело.

Скрыть мою нерешительность было невозможно, потому что в глазах женщины степень моего желания выражалась исключительно размерами одной из частей моего тела, а именно эта часть внезапно начала уменьшаться. Она обвиняла во всем себя, считая, что испугала меня своей прямотой и отсутствием деликатности. Она так расстроилась, что не могла скрыть своего разочарования. Тогда я оделся и вышел на улицу. Гуляя, я пытался понять, что же произошло. Я думал, как объяснить ей мое состояние. Я боялся, что она даже не станет меня слушать, приняв мои слова за жалкое оправдание неспособности к физической близости.

На улице я повстречал одетую в мешковатое платье и сильно накрашенную женщину. Я заговорил с ней, и она согласилась пойти со мной.

В номере она помогла мне раздеться и, не раздеваясь сама, принялась ласкать меня. Она прикасалась ко мне со знанием дела; ее руки скользили по моему телу так, словно их направляли какие-то незримые подкожные токи. Если бы я ласкал себя сам, я бы действовал точно так же.