Ночь темным-темна, в неоновом свете фонаря можно увидеть не много: слева – приземистое здание таможни, справа – будку пограничного контроля, а посередине – мой старый «москвич».

У машины уже давно торчит венгерский пограничник. То ли сказывается врожденный его педантизм, то ли убийственная служебная скука, но он долго перелистывает мой паспорт, совершенно новый, а следовательно, почти пустой. Перелистав, возвращается к первой странице, недоверчиво разглядывает фотографию, еще более недоверчиво – меня самого, словно никак не может решить, я это или не я. Наконец, установив почти с сожалением, что все-таки это я, он по-военному поворачивается кругом и уходит в будку, чтобы стукнуть в паспорте штемпелем.

Две минуты спустя выкрашенная «под зебру» жердь пограничного шлагбаума медленно поднимается, открывая мне путь во мрак и в тот, другой мир.

Поначалу «другой мир» представляется мне точно таким же, какой остался позади: темное облачное небо, простирающееся под этим небом чернильного цвета поле, рассеченное пополам летящей белой лентой дороги. Потом внезапно возникает город. Совершенно внезапно, безо всяких гам пригородов, неказистых хибар, унылых складских помещений. По обе стороны дороги красуются два старинных дома, их белые фасады с высокими окнами в гипсовых гирляндах залиты ярким неоновым светом. За ними вырастают другие здания, такие же белые и призрачные в окружающем мраке, словно мираж. А еще дальше…

Еще дальше мне попасть не удается, так как шоссе и здесь пересекает «зебра» пограничного шлагбаума.

Австрийский служащий отличается от венгерского главным образом формой. Что же касается мнительности… Впрочем, паспорт – не Библия, как его ни листай, когда-то должен наступить конец. «Зебра» и в этот раз принимает сидячее положение, пропуская двух подозрительных типов – убогий «москвич» и его владельца.

Слева, в сотне метров от шлагбаума, зеленые буквы неона гласят:

Чуть дальше розовый неон оповещает:

Шиллинги у меня есть, так что я, проехав мимо нового одноэтажного здания банка, останавливаюсь у нового одноэтажного здания бара. Столики на террасе перед баром пустуют. Внутри тоже пусто, но мне сейчас предпочтительней та пустота, что снаружи.

Появляется любезно улыбающийся официант – наконец-то после стольких подозрительных взглядов меня удостаивают улыбкой. Я пускаю в ход небогатый запас немецких слов и заказываю кофе, с удовольствием отмечая, что официант меня понимает.

Терраса освещена только светом витрины: какой смысл расходован, электричество ради одного-единственного посетителя. Вокруг темнеет декоративный кустарник. Улица тоже в полутьме, и лишь там, справа, где смутно видны полосы шлагбаума, сверкают яркие, броские указатели: «СТОП» и «ТАМОЖНЯ».

Официант приносит кофе, а заодно и счет, берет деньги и, обнаружив, что я накинул пять шиллингов за улыбку, снова приветливо улыбается.

Мне приятен вкус кофе, приятна тишина после многочасового гудения мотора. Приятна и ночная прохлада, чуть приправленная запахом бензина, американских сигарет и лета. Справа, под желтым светом указателей, курят и болтают два таможенника и полицейский.

И вдруг – вой сирены. Он слышится не от границы, а с противоположной стороны. Стоящие у шлагбаума люди мечутся туда-сюда, и по их команде из тени придорожных деревьев выползает грузовик с прицепом, перекрывая шоссе.

Вой сирены нарастает, раздаются хлопки выстрелов, и вдруг – не у границы, а опять-таки с обратной стороны – вспыхивают автомобильные фары и слышится неистовый рев мотора. К шлагбауму стремительно вылетает «порше» черного цвета, но перед шлагбаумом дополнительное препятствие – грузовик с прицепом. Тормоза «порше» раздирают тишину резким визгом. Машина сбавляет скорость, круто сворачивает в сторону и вклинивается в узкое пространство между банком и баром.

Дальше проехать невозможно: впереди невысокая железная ограда.

Из машины выскакивают трое мужчин, бегут к ограде, они почти рядом со мной – нас разделяют только декоративные насаждения, и потому я отчетливо вижу, как один из них на бегу швыряет в кусты какой-то темный предмет. Если это бомба, плохи мои дела.

Только вряд ли это бомба, если я все еще жив. Разве что бомба замедленного действия. Едва беглецы скрылись за оградой, как у «порше» останавливается полицейская машина с воющей сиреной. Подбегают несколько полицейских от пограничного пункта, раздаются какие-то возгласы, неясные команды, затем полицейские бросаются в темный промежуток между баром и банком.

На проезжей части против террасы уже собралась группа комментаторов: официант, владелец заведения, двое парней с бензоколонки в желтых фуражках и банковский сторож – в черной. Но, как видно, толковать особенно не о чем, если не считать выстрелов, которые доносятся откуда-то издалека. Зеваки рассеиваются. Содержатель бара и официант уходят к себе. Пора и мне ехать дальше.

Я трогаюсь не спеша. Суетиться в подобных случаях ни к чему – зачем привлекать к себе внимание. «Москвич» с умеренной скоростью катит по дороге, освещенной уличными фонарями и затененной придорожными деревьями. В салон врывается запах влаги, пыли и недавно политых газонов. За темной листвой мелькают призрачные фасады старинных зданий. Проезжаю еще немного, и город внезапно кончается. Так же внезапно, как и возник. Город-привидение. Город, состоящий из дюжины домов и шлагбаума.

Улица опять превратилась в шоссе. Опять тот же пейзаж: темное облачное небо, чернильного цвета равнина с белой лентой дороги, которая летит мне навстречу, летит все быстрей, потому что теперь мне уже нечего оглядываться.

Шоссе совершенно безлюдно. Через этот пограничный пункт проезжают немногие, особенно в такое время года и в такой поздний час. Лишь изредка появится встречная машина, сверкнет фарами, переключив дальний свет на ближний, пронесется мимо и исчезнет позади.

Проехав около получаса, я сворачиваю на стоянку, обозначенную указателем и двумя урнами внушительных размеров – не будь их, тут бы все потонуло в мусоре. Впрочем, все равно его бросают где попало. Как тот беглец, что швырнул темный пакет прямо в кустарник.

Пакет оказался солидным портфелем – теперь он валяется не в кустах, а у моих ног, в «москвиче». Надо быть законченным идиотом, чтобы увидеть то, что мне довелось увидеть, и, проходя мимо лежащего предмета, не подхватить его.

Остановив машину как раз между урнами, я принимаюсь исследовать портфель. Я должен убедиться, что портфель содержит именно то, на что я так рассчитывал и чего так опасался в нем не обнаружить. Деньги. Доллары. По десять тысяч в пачке. Много пачек, целый портфель.

Чтобы рассказать эту историю во всех ее подробностях, мне пришлось бы начать со своего рождения. Если же для краткости перешагнуть первые сорок лет моей биографии, то я могу начать с того, как однажды моя жена Бистра прогнала меня из дому.

Не подумайте, что она выбросила мои вещи в окно, а меня самого спустила с лестницы. Нет, вещи она оставила себе – во всяком случае, все, что могло бы ей пригодиться. Что же касается лестницы, то у Бистры нет для этого ни физических данных, ни склонности к подобному спорту. Она просто заявила, что теперь, когда мы давным-давно разведены, проживание наше в одной квартире становится все более неудобным. Я по привычке продолжал еще говорить о ней «моя жена», но мы действительно развелись с соблюдением всех предусмотренных законом формальностей – с той поры уже прошло целых два месяца.

Что касается неудобств нашего совместного проживания, Бистра, конечно, была права. Как ни странно, она почти всегда была права. Она была права в самом начале, когда стала твердить, что наш брак чем-то напоминает маленькое кораблекрушение. Она была права и позднее, когда у нее вошло в привычку называть меня упрямым ослом. Да и в конечном итоге она была права – когда, спасаясь от кораблекрушения, бросилась в объятия Жоржа.