– Хватит на сегодня, – уныло произносит Дороти. – Я рада, что хоть вы выигрываете, Майкл. Вы – моя достойная смена!

– Не лучше ли вам меня заменить?

Она колеблется, но колебание быстро сменяется героической решимостью.

– Я не в силах уйти от соблазна. Реванш во что бы то ни стало!

Я уступаю ей место и, чтобы не смущать ее в игре, направляюсь к выходу, мельком заметив, что Сеймур провожает меня взглядом.

В соседних комнатах общество поредело. Духота тоже несколько разрядилась, ибо окна распахнуты в ночь, озаренную электрическим сиянием. Налицо все условия, чтобы спокойно выпить бокал виски, что я и делаю.

– Все проиграла. Мы можем идти, – объявляет Дороти полчаса спустя, подойдя к дивану, на котором я устроился.

– Виски?

– Нет. Мне бы больше подошел коктейль из витриоля и цианистого калия. Или повеситься, что ли, с досады!

Оглядываюсь по сторонам. Сеймура не видно, а Берри, Хиггинс и Грейс давным-давно улизнули. Самый подходящий случай последовать их примеру.

Женщина ведет машину по вечерним улицам, а ее преследуют все те же мысли.

– Я сама не своя оттого, что так глупо проиграла ваши деньги, – бормочет она.

– Они такие же мои, как и те, что в «Тиволи», были ваши.

– Бросить мой выигрыш в корзинку. Как вам это нравится! – И, словно забыв, что в руках у нее руль, она оборачивается в мою сторону, и меня охватывает такое чувство, что мы сейчас врежемся в какую-нибудь витрину.

– Теперь вы понимаете, почему я проиграла? Раз ты глумишься над тем, что тебе судьба подарила, она же тебя и карает.

Дороти снова смотрит вперед, с возмущением повторяя:

– Бросить мой выигрыш в корзинку!..

– Может быть, сейчас он так же поступит со своим.

– Надейтесь!..

Она опять возвращается к той же теме:

– Надо было переменить стиль игры. Раз уж не везет, меняй стиль…

– И какой от этого толк? Систему-то вы изменить не можете. Рулетка – это определенная система, работающая против вас.

– Но вы-то выиграли…

– Временно. Это тоже входит в систему. Уловка, рассчитанная на наивных людей.

– И Уильям выиграл, – настаивает на своем Дороти. Но так как я молчу, женщина сама себе отвечает: – В сущности, человек легко выигрывает в тех случаях, когда выигрыш для него безразличен. И вообще человеку всегда даром достается то, чем он вовсе не дорожит. Сеймур богач.

– А вы?

– Я была богата. – Она делает ударение на слове была. – Не могу сказать, что сейчас я бедна, только безумства – слишком большая роскошь, чтобы творить их всю жизнь.

– А почему непременно надо творить безумства?

– Почему? Потому что без них жизнь такая скучная…

Дороти делает резкий поворот и так же резко останавливает машину перед белым фасадом «Англетера». Затем глушит мотор, вынимает ключ и, глядя на меня, добавляет:

– Если я приглашу вас к себе в номер, это тоже будет маленькое безумство, но я готова себе это позволить…

Маленькое безумство? А почему бы и нет? Особенно если этого требует долг вежливости.

Встав с постели и закурив, я усаживаюсь в удобное белое кресло. В этом роскошном номере все бело-розовое, в том числе лежащая на кровати женщина, забывшая укрыться одеялом, перед тем как уснуть. Рассеянно созерцаю обнаженное тело. Недостаток свежести его возмещается пышностью. Мой взгляд задерживается на лице. Помада смылась, и губы кажутся бледными, под глазами темные круги. «Больше двадцати пяти вам не дашь», – сказал как-то я, верный привычке недодавать по десятку лет своим знакомым. Да, ей по меньшей мере тридцать пять, и по меньшей мере половину прожитых лет она провела в маленьких безумствах – на ее бело-розовой мордочке уже сказывается усталость.

Джеймс Бонд и ему подобные вопреки своей страсти к маленьким безумствам, вероятно, с пренебрежением прошли бы мимо этой красотки, поскольку пора ее цветения уже на исходе. Я же, при всей моей скромности, откликаюсь на первый зов. Курьезы.

Поначалу я должен был составлять досье на троих, теперь прибавилось еще двое, и каждый из них лжет на свой лад. Исключением, быть может, является Грейс, она не лжет лишь потому, что молчит. Они буквально опутывают меня ложью, которая у них и в речах, и в поступках. Казалось бы, самый простой способ сладить с таким положением – это прочно усвоить, что все, что исходит от этих людей, – сплошная ложь. Но таким образом можно лишиться всяких опорных точек. Ведь очень важно попытаться разглядеть среди этой лжи те малозаметные следы правды, которые приведут тебя к истинной правде.

И снова я смотрю на спящую женщину – впрочем, безо всякого интереса к ее женским прелестям. Если среди этой пятерки доброжелательных людей, кичащихся своей прямотой, найдется хоть один по-настоящему прямой человек, то это, конечно, Дороти. Другой вопрос, насколько ее прямота может мне пригодиться. Умеренные безумства в счет не идут.

Конечно, любой незнакомый человек – возможный противник. Только возможный еще не означает действительный. И потом, по своему характеру и побуждениям противники могут быть самые разные. А это значит, между прочим, что бывают противники, которых в определенный момент можно превратить в союзников.

Как бы чувствуя, что я думаю о ней, Дороти беспокойно ворочается в постели, пытается во сне натянуть на себя несуществующее одеяло, затем переворачивается на живот.

Обычно считают, что для профессии вроде нашей некоторая доза мнительности не вредит. Все дело в том, что мы называем мнительностью и какова эта доза. Постоянная мнительность затуманивает взгляд, рассеивает твое внимание, заставляет тебя озираться по сторонам вместо того, чтобы сосредоточить все свое внимание в том направлении, где таится реальная опасность. В мнительном иные склонны видеть человека предельно осторожного, неуязвимого; в действительности же мнительный человек – это наполовину взятая крепость, ибо она изнутри деморализована.

Погасив в хрустальной пепельнице сигарету, встаю с кресла и без лишнего шума начинаю приводить в порядок свой туалет.

Да, важна не столько внимательность, сколько проницательность, надо уметь видеть и слышать, впитывать в себя всю имеющуюся в наличии информацию, в том числе и ложную, пусть только мозг твой, напрягшись как следует, тщательно, ничего не упустив, обработает ее. Сеймур прав: ложь через посредство содержащихся в ней неверных сведений часто может выложить тебе немало довольно точных данных, которые от тебя пытаются скрыть. Позвольте человеку в течение получаса свободно врать, и он непременно что-нибудь выдаст из того, что так старается припрятать. Вот почему болтуны опасны сами для себя и для своих товарищей даже в тех случаях, когда лгут.

Так что я вслушиваюсь во все, что можно слышать, всматриваюсь во все, что можно видеть, и даже сам готов на маленькие безумства ради учтивости. И вот слух мой уже улавливает какой-то незначительный диссонанс в игре этого в целом стройного квинтета. Что-то не клеится в отношениях между Сеймуром, с одной стороны, и Хиггинсом и Берри – с другой. Что-то не клеится в еще большей мере между Сеймуром и Дороти. И хотя диссонанс порой вызывает у человека раздражение, на меня в данном случае он действует, как елей. Я был бы не против, чтобы этот диссонанс еще более усилился и полностью расстроил их ансамбль.

Но диссонанс может быть предварительно запрограммирован. Еще одна уловка, рассчитанная на простаков. Так же как те несколько выигрышей в начале игры, поддерживающие иллюзию, что все складывается в твою пользу. Когда эти пятеро хотят создать у тебя впечатление, что ты находишься в домашней обстановке, среди вполне откровенных людей, они начинают обмениваться колкостями или даже ссориться между собой. «Не подумай, что мы все заодно. Разве не видно, что мы еле терпим друг друга?»

Дороти снова беспокойно шевелится в постели. Видимо, ей стало холодно, потому что она свертывается калачиком и замирает. Через полуоткрытое окно струится прохладный морской воздух. Светает. В сумраке пустынной площади неоновые шары образуют бледное сияние. Где-то поблизости старинные часы несколькими тактами популярной бигбеновской мелодии возвещают о том, что прошло еще полчаса.