Армия Грифона. Так впервые прозвучало это название.

   — Почему Старец так делает?

   Кирилл Негропонти оторвался от экрана ординатора, чтобы посмотреть на вошедшую Елену. Он провел весь день, обрабатывая по заданию Старца свежие данные о транспортных потоках в Антиохийско-Карфагенской констелляции. Он устал.

   Елена села рядом.

   — Что ты имеешь в виду?

   — Ситуацию с мятежом, конечно, — Кирилл заметил, что с трудом подавляет раздражение, и одернул себя. С Еленой надо осторожнее. — Там... как-то двусмысленно. Все ведь решили ураниты, это точно. Но официального упоминания о них — никакого. Вот, Армия Грифона взяла под контроль Новый Алжир. И что? Война диадохов какая-то. Создать сатрапию... Вместо того, чтобы сразу двинуться на столицу и заявить политические цели, они создают провинциальную сатрапию. Причем центральное правительство, — он усмехнулся, — тоже делает вид, что ничего особенного не происходит. Всем удобно.

   — Всем удобно, — повторила Елена и потянулась к смятой сигаретной коробке. — Ты бы здесь очиститель воздуха почаще включал... — Она закурила. — Тебе не кажется, что ты сам дал ответы на все свои вопросы?

   — Да, конечно, — сказал Кирилл. — Старец не любит закрывать возможности. Он с удовольствием использует этих идиотов, если у них что-то получится. И бросит, если не получится. Объявить о себе Империи — это необратимый шаг, а мы необратимые шаги не любим... Мне вот интересно, что там офицеры-мятежники думают. Их же используют, как пешки. Аммону хорошо, он теперь сатрап Нового Алжира...

   — Экзарх, — поправила Елена.

   — Сатрап, — упрямо повторил Кирилл. — Ты как думаешь, император может его утвердить?

   — Да, — сказала Елена. — Может быть все, и не обязательно разумное... Наверное, на месте Велизария я бы так и сделала. Если бы знала весь расклад...

   — Или если бы не знала, — добавил Кирилл.

   Она невесело улыбнулась.

   — Да... Ураниты — это большое неизвестное. Твой дед... Ну, ты сам знаешь, да? Он действительно не совсем человек, раз взялся играть с такой силой. Я уже и не понимаю, кто кого использует — он их или они его...

   — Только мятежников используют все, — сказал Кирилл.

   Елена нежно погладила его по плечу.

   Кирилл коснулся ее щекой. Слов было не надо.

   "Нам бы жить, нам бы жить, нам бы жить. А мы плывем по небу..."

   Прочитав сообщение о падении Береники, Михаил Докиан не стал вызывать адъютанта. Он сразу понял, что надо сделать, и сразу решил, что сделает это сам.

   Он прислушался к своим чувствам. Боль, но слабая. И детское разочарование. И — неожиданно — сладкое щемление, как бывает, когда вспомнишь о чем-то давнем и дорогом.

   Всего несколько часов назад у него была в руках победа.

   В каком-то смысле она есть и сейчас. В воображаемом мире. В зазеркалье...

   Он всегда был игроком. Знакомых часто удивляло, что он больше всего любит играть в кости — не в шахматы, не в бридж, а в кости. Они не знали, как многообразен мир костей, сколько разных комбинаций в нем возможно. Когда Докиан преподавал в Академии, он всерьез хотел устроить там спецкурс по играм в кости; ему не позволили.

   Странно, но большинство взрослых людей не отдает себе отчет в том, насколько наша жизнь случайна. Именно кости — ее самая точная модель...

   Он вдруг понял, что наслаждается грустью. Какой красивый был замысел. Сколько он потребовал сил. Как прекрасно все могло сложиться.

   Уже ведь почти. Группа флотов Ангела уже висит в системе Токугавы. Готовит высадку.

   Все бы у нас получилось, если бы война была обычная. А не гражданская.

   Хотя ясно было, что гражданская война — неизбежна. Но одно дело — неизбежность в принципе, и совсем другое — конкретные сроки. Если б сейчас не полыхнуло, у нас бы... черт возьми, у нас действительно был бы шанс закончить войну с Гондваной и перейти к внутренним проблемам, уже имея руки свободными.

   Однако — полыхнуло.

   И теперь роль Ангела совершенно меняется. В обычной войне он мог быть просто инструментом. Острым, но безопасным при умелом обращении. Но в войне гражданской такой человек, как он, способен быть только самостоятельным игроком. Просто по природе своей. А если еще подарить ему славу победителя — это будет монстр, которого не осилит никто. Вообще никто.

   Нельзя выращивать такое чудовище. Даже ценой победы — нельзя.

   Если бы вместо него был Андроник...

   Докиан поморщился, как от боли. Все. Проехали.

   Здесь нас, похоже, переиграли...

   Осталось свести партию вничью.

   Докиан повернулся к клавиатуре, быстро набрал приказ и нажал клавишу отправки.

   — "...немедленно свернуть операцию против Токугавы и отвести все силы на Пандемос". И подпись...

   — Он с ума сошел?! — воскликнул адмирал Музалон. — У нас же все получилось!

   — Тиберий, что это? — Григорий Акрополит встал. Ему было страшно. И он был страшен.

   Тиберий Ангел повернулся вместе с креслом. Совершенно спокойно.

   — Это приказ. И мы его слышали.

   — Ты... собираешься его выполнить? — Акрополит слепо шагнул вперед.

   — Разве мы можем выбирать — выполнять или не выполнять приказы?

   — Тиберий! — Акрополит уже кричал. — Мы выиграли войну! У Циннемана все готово! Мы можем сию минуту начать высадку! Это же не повторится никогда!

   Ангел молча смотрел на него.

   — Тиберий!.. Ну это же ошибка! Это же нельзя!.. Мы никогда себе этого не простим, — у Акрополита вдруг упал голос. — У нас сейчас в руках — верный выигрыш войны. Ты же это знаешь. Тиберий. Для тебя же это шанс всей жизни. Это мне все равно. Тебе — нет. Я не верю... не верю, что ты можешь развернуться. Сейчас. Это... невозможно... Тиберий...

   Ангел все еще смотрел. Без выражения.

   — Адмирал Акрополит, успокойтесь. Я не могу отказаться выполнять приказ. Но я считаю целесообразным запросить на эту тему мнение старших офицеров группы...

   Акрополит, не в силах больше ничего вымолвить, кивнул.

   — Только тех, кто прямо сейчас в пределах связи, — добавил Ангел. — Капитан Тагарис?

   Командир линкора "Фессалия" Василий Тагарис поднял голову от своего пульта.

   — Считаю прекращение наступления сейчас преступным, — сказал он ровно. — Я, капитан цур люфт Тагарис. Под запись. Достаточно?

   — Вполне, — сказал Ангел. — Адмирал Музалон?

   Командующий линкорами прошелся по центральному посту взад-вперед. Его бородка воинственно торчала.

   — Я возражаю против приказа об отступлении... Решительно возражаю. Он ошибочен.

   — Благодарю... Адмирал Стратиотик?

   На экране осветилось лицо. Аккуратные седеющие усы, карие глаза — и внезапные морщины. За последние десять дней Константин Стратиотик заметно постарел.

   — Считаю отступление немыслимым, — сказал он.

   — Благодарю. Генерал Циннеман?

   Зажегся еще один экран. Командующий наземным корпусом был в гневе. Его брови задрались так, что круглые очки казались лишней деталью.

   — Я правильно услышал? Нам предлагают вернуться? Сейчас? Адмирал, мои люди находятся в полной готовности для высадки! Вы понимаете, что это значит? Адмирал! Вы же опытный штабист! Придумайте какой-нибудь ход! Дайте нам сделать необходимое! Адмирал, я ручаюсь за своих людей! Я дам сигнал, и через десять минут уже можно аппарели открывать!

   Ангел молчал. Слушал.

   На него не отрываясь смотрели пять пар глаз. Три живых и две с экранов.

   Через несколько месяцев, когда многие и многие судьбы будут бесповоротно решены, Андрей Котов напишет в своем дневнике:

   "...Нет, я не был на том совещании. Но так уж сложилось, что я смог потом поговорить с тремя из шести его участников. В том, что принято называть фактами, их ответы почти не разошлись. Но, по-моему, было что-то, чего так и не понял никто из них...

   Чем можно объяснить решение, которое принял Ангел? А он ведь его принял почти мгновенно. Он не брал времени на раздумье, он все сказал сразу.