Странный человек...

   Но он все-таки ответил.

   — Три года назад я был арестован Корпусом кавалергардов по обвинению в измене. Причиной были неосторожные высказывания — если позволите, я не буду говорить, какие именно. Мильтиад узнал об этом почти случайно, по семейным каналам. Знаете, как это у нас бывает. Я до сих пор не знаю — с кем он говорил, какие средства пустил в ход, кого шантажировал... Я был под следствием две недели. Меня уже пытали. Еще день-другой, и я подписал бы им любые признания. Утопил бы всех, кого они велели. Кавалергардский корпус — самая подлая организация на свете... И вдруг меня отпустили, как будто и не было ничего. Что это дело рук Терентия — мне сказали потом. Одновременно со мной были арестованы еще два человека: офицер моложе меня и девушка. Их он спасти не смог. Тем не менее, с тех пор я его агент.

   — Почему?

   Маевский понял вопрос. Растянул губы в улыбке.

   — Нет, я не считал, что за спасение жизни обязан ему пожизненной службой. Отнюдь. Но я поговорил с ним. Вы знаете, я плохо разбираюсь в людях. То, что обычный человек вроде вас чувствует сразу, мне приходится просчитывать. Зато я и ошибаюсь реже. Терентий сказал: ты мне ничего не должен, но если хочешь делать так, чтобы этого больше не было — вот тебе возможность. И я сказал: "Да". Я ему поверил. С тех пор при нем и состою. Хотя он очень старался, чтобы этого никто не знал.

   — Вы очень не любите кавалергардов, — сказал Андроник утвердительно.

   Маевский поморщился. Андроник чуть ли не впервые увидел у него на лице какую-то мимику.

   — Они... серые. Серые мундиры. И вокруг них — тьма.

   Андроник промолчал. Такие поэтические откровения его все же несколько удивили.

   — Я ненавижу их, — сказал Маевский неожиданно. — Тупая сила, готовая сожрать все, что шевелится. Все, что случайно попадется... — Казалось, он с трудом подбирает слова. — Империя заражена жестокой косностью. Я не знаю, можно ли это вылечить. Я не специалист по внутренней политике. Золоченая кровля — и гнилое нутро...

   Андроник перевел дух. Он вдруг устал от общества этого человека.

   Но упускать момент не следовало.

   — Значит, вас не удивляет то, что происходит с Империей сейчас?

   Маевский покачал головой.

   — Но сейчас вам придется стрелять в ту же сторону, что и кавалергардам, — напомнил Андроник. — Командование Кавалергардского корпуса — на нашей стороне. Причем именно благодаря Мильтиаду, если я правильно понял. Вас не смущает это?

   — Нет, — сказал Маевский. — Как инструмент можно использовать что угодно, в том числе и кавалергардов. Это вопрос умения.

   — По-вашему, дядя Терентий... Мильтиад считал так же?

   Маевский пожал плечами.

   — Я не знаю, что было у Мильтиада в мыслях. Я знаю только, что он делал. В нашем положении стоит хвататься за любого союзника.

   Андроник внимательно посмотрел на собеседника.

   — Вы — человек без предрассудков...

   Маевский еще раз пожал плечами.

   — Возможно.

   — У вас интересный взгляд на вещи, — сказал Андроник. — Позвольте спросить: как вы видите нашу конечную цель? Мы сможем прекратить гражданскую войну и вернуть все, как... Как было?

   — Нет, — сказал Маевский. — Я думаю, что процесс необратим. Наша задача — развалить империю так, чтобы как можно меньше народу задавило обломками. Внешняя война, разумеется, сильно усложнит эту процедуру. Но я подозреваю, что другого выхода у нас просто не будет.

   — Что тебе сказал Красовски? — спросил Аттик Флавий.

   Рудольф вздохнул.

   — Он не пойдет в подчинение к людям, которые младше его по званию. Это было буквально первое, что он сказал, как только узнал, от кого я. К мятежу он относится так же, как мы. Очень сожалеет, что лишен возможности связаться с императором. Он даже готов согласовывать действия. Но...

   — Но — при условии, что главным будет он?

   Рудольф махнул рукой.

   — Он не выразился прямо так. Он вообще не говорил ничего резкого. Я бы сказал, что он даже старался быть дипломатичным. Не в этом дело. У меня осталось впечатление.

   — Да?

   — Да, — Рудольф сел. — Он... Я видел таких людей, правда не близко. От него энергия идет. Энергия власти. Чувствуется, что он привык отдавать приказы... и привык, чтобы их выполняли. В том числе в боевой обстановке. Аура военного вождя. Вот у вас, например, этого нет...

   — Понимаю. Так ты поэтому решил, что с ним не договориться?

   — Ну... В целом да. Поэтому. Он интеллектуал, да. Но в то же время — прирожденный доминант. С таким каши не сваришь.

   — Да, я понимаю... Такому человеку действительно тяжело принять подчиненную роль. Особенно если подчиняться придется двум людям младше его по званию. И особенно если один из них тыловая крыса, а другой — тоже крыса, но полицейская... О том, что мы собираемся уйти с планеты, ты сказал?

   — Да — как об одном из возможных планов. Без подробностей.

   — Реакция?

   — Как я и ожидал, отрицательная. Он считает, что надо вести борьбу на Антиохии, если мы хотим чего-то добиться.

   — И какой вывод?

   — Очевидный. С планеты он не уйдет. Нет смысла уговаривать.

   — Это два разных утверждения, — сказал Аттик Флавий мягко. — Что он не уйдет с планеты и что его нет смысла уговаривать. И вот в связи с этим мне интересно: почему ты все-таки не стал его дожимать?

   Рудольф Бертольд ответил не сразу.

   — Это бессмысленно, — сказал он.

   Флавий таким ответом не удовлетворился. Он удобнее расположился в плетеном кресле, закинул ногу на ногу и посмотрел на Рудольфа очень внимательно.

   — Вот так, да? Не невозможно, а именно бессмысленно?

   — Бессмысленно. Да, — Рудольф начал злиться. — Пусть бы мы привлекли Красовски на нашу сторону, как-то уговорив... он стал бы торговаться, скорее всего. Ладно. Допустим, мы бы убедили его уйти с нами на Карфаген. Не факт, что его войска влезут в наши транспорты... но если закрыть глаза даже на это. В плюс — две дивизии. В минус — мы приобретаем постоянный источник претензий, борьбы за субординацию и черт знает еще чего. Зачем нам тащить с собой на Карфаген второй центр власти, который будет с нами же конкурировать? И к тому же... — Рудольф замялся. — Эскадра Андроника Вардана сейчас идет сюда на полной скорости. Они будут в окрестности системы Антиохия через восемнадцать часов. Противник их увидит — и, голову наотруб, сразу поймет, зачем они пришли. Пока эскадра подойдет, чтобы нас забрать — а она ведь будет еще какое-то время двигаться к планете, потом маневрировать — нам постараются помешать. Ох, как постараются. Причем мешать будут в основном здесь, на поверхности... я, как и вы, очень надеюсь, что до этого момента к ним силы космофлота еще не подойдут, иначе нас просто выжгут дотла, и уже над нашими руинами будет космическая битва... — У Рудольфа дернулась щека. — Красовски может их отвлечь, — сказал он.

   Аттик Флавий усмехнулся.

   — Ты страшный человек, Рудольф, — сказал он. — Ты бросаешь корпус Красовски, зная, что его тут уничтожат. Для того, чтобы он прикрыл нашу погрузку, и еще для того, чтобы избавиться от — как ты там выразился? — второго центра власти. Не могу сказать, что я не согласен с таким решением. В конце концов, я просто военный специалист. Но я люблю, чтобы все было ясно и честно.

   — Может быть, его и не уничтожат...

   — Уничтожат. Если нам удастся уйти, Негропонти и те, кто с ними, получат войну на два фронта. Они изо всех сил постараются выключить хотя бы один. Вплоть до огня из космоса. К ним ведь тоже космофлот подойдет рано или поздно... Конечно, если такое случится, причиной всему будет только баранье упрямство генерала Красовски. Жаль его.

   Они помолчали.

   Рудольф посмотрел в большое окно, на запад. Там, над устьем Роэны, тлел сиреневый закат.

   — Вы думаете, я неправ?

   Флавий шевельнулся.