Она вздохнула.

— Я не хочу об этом говорить, Митч.

Не обращая внимания на ее слова, он продолжал:

— Или если я скажу — нет, это ложь, я никогда не изменял своей жене, — ты поверишь, ты сможешь поверить мне?

— Я сказала, что не хочу об этом говорить, Митч.

Он задумчиво посмотрел в огонь, потом снова повернулся к ней.

— Твой ответ подразумевает мою вину. Ты обвиняешь меня тоном своего голоса, выражением лица, тем, как ты смотришь на меня. Ты ведь считаешь меня виновным, да? — прямо спросил он.

— Сколько раз я должна повторять, что не хочу говорить об этом, Митч? — жестко ответила она. — Просто стыдно, будто мы с тобой ведем судебное разбирательство. — Она опустила голову. — А теперь извини, я иду спать.

Глубоко вздохнув, она повернулась, пошла к кровати и машинально поправила на ней простыни.

— Но, Блаэр, — не отступал он. — Мы не на судебном разбирательстве. Между нами нет никакого спора. В суде идет процесс между мной и Шарлоттой, а не между мной и тобой.

Стоя у кровати, она внимательно изучала его такое красивое лицо.

— Если ты действительно так считаешь, Митч, то ты слишком наивен для взрослого человека.

— А ты женщина, которая все знает, да? — немедленно ответил он, и его тон был неожиданно грубым. Его губы дрожали. — Ты не хочешь ничего знать о моем браке, потому что тогда ты станешь заинтересованным лицом, будешь уже не такой нравственной личностью в глазах закона, как тебе кажется. И то, что ты спишь со мной, нисколько не нарушает твоей незаинтересованности и нравственности, только бы наши отношения оставались чисто физическими.

Она отступила к кровати и, подбоченясь, как-то по-змеиному вытянула шею.

— Я что ли затащила тебя сюда? Или я хотела иметь с тобой любовную связь? Разве я не сопротивлялась с самого первого раза, когда ты дотронулся до меня? — ее глаза метали в него молнии, она встряхнула головой, пытаясь утихомирить свой гнев. — Но ведь все было не так, поросенок ты эдакий! Ты не мог смириться с тем, что тебя отвергли. Ты не мог смириться с тем, что это было бы лучше для нас обоих. Нет, вместо этого ты решил потрясти меня своими мужскими достоинствами! — Она на секунду закатила глаза. — Что ж, я потрясена! — выкрикнула она.

Митч не отрываясь смотрел на нее, потом медленно, глубоко вздохнул и как-то странно улыбнулся.

— Правда? — тихо спросил он.

Блаэр заметила новый проблеск радости в его потускневших было глазах. Он стоял в одних брюках, и на его стройном мускулистом теле и на темных волосах мерцали блики пылающего в камине огня. Бессознательно она потуже затянула пояс халата.

— Я ложусь спать, — отчеканила она и добавила, — одна.

Она повернулась и подошла к краю кровати, откинула одеяло и, смерив Митча презрительным взглядом, скользнула в постель, не раздеваясь.

— Ты думаешь, я буду спать в мокрой постели? — с удивлением фыркнул он.

Она уютно устроилась, положив голову на подушку и завернувшись в одеяло.

— Я думаю, что это твои трудности, — язвительно ответила она. — Есть диван, пол, смотря что тебе больше подходит. — Блаэр лежала на боку и смотрела на него настороженным недоверчивым взглядом.

Митч кивнул и проворчал:

— Хорошо, — он расстегнул брюки, и они скользнули на пол. Он перешагнул через них, потом поднял их и, скомкав, швырнул в угол. Затем голышом прошествовал к кровати, откинул одеяло и упал на влажные простыни, вытянувшись во всю длину. Он лежал, уставясь в потолок. — Знаешь, — сказал он с хриплым вздохом, — здесь не так уж и плохо.

Она улыбнулась.

— Я рада.

— Я вспоминаю сейчас, как в детстве лежал в колыбельке в мокрых пеленках.

— О, да у тебя превосходная память! — коротко рассмеялась она.

Он повернул голову и взглянул на нее.

— Но, конечно, я никогда не лежал долго в таком положении; всегда находился кто-то, чтобы помочь мне.

— Люблю истории со счастливым концом, — тихо пробормотала она. — Я бы хотела, чтобы и сейчас тебе кто-нибудь помог, — ее голос превратился в шепот, — но такого человека здесь нет.

Не отрывая от нее взгляда своих огромных голубых глаз, он поднял брови.

— Неужели ты такая жестокая, что оставила бы младенца лежать в мокрых пеленках?

— Да, — с насмешливым спокойствием ответила она, — особенно тридцатидвухлетнего младенца. Если бы ты не зашел ко мне под душ, сейчас бы тебе не о чем было беспокоиться, твоя постель была бы такой же сухой, теплой и удобной, как моя.

Он неожиданно вскочил с кровати, тяжело дыша.

— Я очень старался, но я снова возвращаюсь к свой преступной жизни.

Шагнув к ее кровати, он одним плавным движением сдернул с нее одеяло. Одетая в халат, она смотрела на него с нарочито-невинным видом.

— А ты знаешь, какое наказание полагается за то, что ты сейчас собираешься сделать?

— Надеюсь, — рассмеялся он, наклоняясь к ней. — Но почему бы тебе опять не применить его ко мне, просто для повторения? — Он стал медленно раздевать ее, и его пальцы нежно касались ее кожи, когда он снимал с нее пижамную кофточку.

— Пожизненное заключение — это самое меньшее, что тебя ожидает, — прошептала она, упираясь руками ему в грудь.

Горячими руками он уже снимал с нее тонкие пижамные брюки.

— Я не хочу меньшего, я хочу самой высокой, самой суровой меры наказания, — его руки теперь двигались вверх по ее обнаженным ногам, они дрожали от его прикосновения.

Его глаза скользнули по ее полной груди, задержались на мгновение и неторопливо оглядели ее всю. Неугасимый огонь его блестящих глаз заставил ее вздрогнуть, и ее сердце забилось в каком-то новом, учащенном ритме, словно раздался бой военных барабанов. Она знала, что все это когда-нибудь кончится, но уж точно не сегодня. Сегодня никакая сила не могла оттолкнуть ее от него, никакая сила не могла сдержать трепета ее тела, когда она раскрыла ему свои объятия и, приглушенно вскрикнув, прильнула к его губам; поцелуй был так неистов, что ей пришлось ловить ртом воздух.

Тотчас же между ними вспыхнуло яростное пламя. Его сильные руки, его горящее тело, прижимавшееся к ней, породило в ней сотни небывалых ощущений. Ее желание все разгоралось, и на какой-то миг она подчинила его себе, ее губы, руки лихорадочно ласкали его тело, он застонал. Потом с нежностью повернул ее на спину и стал покрывать легкими поцелуями все ее тело, каждую его частичку, принося ей сладкую боль, все больше возбуждая ее, пока, наконец, ее жажда обладания им не достигла предела, прежде ей неведомого.

— Митч, — настойчиво шептала она, Митч! — Ее руки исступленно ласкали его спину и плечи, потом она обняла его, прижимая к себе. — Митч, — почти хрипела она, и его рот оборвал ее слова, засасывая ее губы. Их языки сплелись, и она почувствовала новые пробудившиеся глубоко внутри силы, рвущиеся из нее на волю.

Их тела слились в единое целое, и связующая их сила словно вырвалась и стряхнула звезды с неба. Она приняла его в себя, а с неба на них все падали звезды, сияя ярким, ослепляющим светом. Он крепко стиснул ее, она страстно обхватила его в ответ, и они прильнули друг к другу в красивом, захватывающем дух падении. Оно было так похоже на настоящее, что она громко вскрикнула в изумлении.

Вдруг ее дрожащее тело коснулось чего-то холодного и твердого, и она воскликнула:

— Что это?

— Все в порядке, любимая, — задыхаясь, проговорил он. — Просто сломалась кровать.

— Он отпустил ее и лег рядом на покосившейся кровати. Она посмотрела на него, и на ее лице появилась сначала удивленная улыбка, а потом она расхохоталась.

Он привлек ее, прижимая к своей груди.

— Что тут смешного? — проворчал он и, улыбаясь, поцеловал ее. Он долго не отрывал губ, а когда отпустил ее, она снова зашлась смехом. Он изобразил серьезность, но его глаза уже смеялись вместе с ней.

Она закусила свою руку, пытаясь смирить бурный клекот веселья в горле, и тряслась всем телом. Ее глаза сверкали.

— Митч, ты хоть понимаешь, что мы успели натворить за эти несколько часов? — Она слабо махнула рукой. — В ванной кавардак, одна кровать мокрая, другая сломана, ужин сгорел… — Она давилась от смеха. — Нам еще повезет, если завтра это бунгало не развалится на части.