— Тебе вообще не стоило возвращаться, — с горечью сказала Зоя. — Шел бы к одной из своих бывших любовниц, пусть бы она тебя утешила.

В глазах Рассела вспыхнул отблеск какого-то сильного чувства, но Зоя не успела понять, что это было. Он опустил голову и пробурчал:

— Что ж, возможно, я так и сделаю.

Рассел вышел из кухни, его шаги послышались в коридоре, потом громко хлопнула входная дверь. Зоя долго еще стояла на прежнем месте, глядя ему вслед. Если она хотела добиться от него признания вины, то это ей удалось — он выглядел виновным на все сто процентов.

Этой ночью Рассел не вернулся домой, не пришел он ночевать и на следующий день. Зоя продолжала жить так, будто ничего не случилось, и, по-видимому, ей удавалось притворяться довольно убедительно, потому что София ничего не заметила.

По вечерам она задерживалась на работе, хватаясь за все дела подряд, лишь бы только не возвращаться в опустевший дом Рассела. Она старалась постоянно быть чем-то занятой, неважно чем, лишь бы не оставалось времени думать о Расселе, представлять его в объятиях какой-нибудь роскошной красотки с пышным бюстом и ногами от самой шеи. Но на третий день такой жизни она не выдержала.

Рано утром Зоя позвонила на работу и предупредила, что берет выходной. Затем она наскоро побросала вещи в большую сумку и спустилась в гараж, где стояла вторая машина Рассела.

Дорога до Фэрфилд-хилла заняла больше времени, чем Зоя рассчитывала. На шоссе произошла крупная авария, и образовалась многокилометровая пробка. В результате она добралась до места только к вечеру. В сумерках ей показалось, что дом смотрит на нее своими глазами-окнами и отчего-то хмурит брови. Наверное, такое впечатление создавал плющ, обвивающий окна.

Войдя в дом, Зоя не стала включать верхний свет, решив для уютности ограничиться торшерами. Поставив сумку на пол в гостиной, она разожгла камин — перед отъездом Рассел сложил в него дрова и подготовил все для растопки. Вскоре по комнате стало растекаться приятное тепло.

Сидеть перед камином и не думать о Расселе было очень трудно, Зоя почти чувствовала, как он к ней прикасается, как его колючая от отросшей щетины щека царапает ее кожу.

Она вздохнула и поворошила кочергой поленья. Ничего не поделаешь, нужно учиться жить без него. Как же это трудно! Зое казалось, что без Рассела даже солнце светит не так ярко, как обычно. Старый дом при каждом ее шаге вздыхал и поскрипывал, словно спрашивал: где он, где он?

Все, к чему она прикасалась, напоминало ей о Расселе. Во всех зеркалах и даже в оконных стеклах она видела его отражение. Когда она открыла окно, в свежем ветерке ей чувствовались его поцелуи. Рассел был повсюду, от него невозможно было скрыться — она привезла его с собой в своем сердце. Поздно вечером, ложась в кровать, она почти чувствовала его присутствие.

Ночью Зою разбудил какой-то звук. Она села и прислушалась. Ничего, только ветви старого дерева легонько царапаются о подоконник. Зоя снова легла, но вскоре стало ясно, что уснуть ей больше не удастся. Нужно было как-то отвлечься от невеселых мыслей. Она надела махровый халат Рассела и пошла в библиотеку.

Дощатый пол в библиотеке протестующе заскрипел под ее ногами, словно негодуя, что его побеспокоили среди ночи. Зоя включила настольную лампу. На письменном столе лежала какая-то толстая книга. Зоя прочла название: Джейн Остин, «Гордость и предубеждение». Она не помнила, чтобы доставала эту книгу с полки, должно быть ее зачем-то взял Рассел, хотя для него это был весьма странный выбор.

Зоя взяла книгу и села на диван. Когда она открыла потрепанный том, из него выпала какая-то фотография. Покружив в воздухе, фотография упала на потертый ковер. Зоя наклонилась, подняла ее и поднесла к свету — и застыла. Со снимка на Зою смотрела она сама, в детстве. Она хорошо помнила эту фотографию, точно такая же хранилась в семейном альбоме в доме ее родителей. Но как она попала сюда, в этот дом, в эту конкретную книгу, случайно или не случайно оказавшуюся на столе?

Движимая каким-то смутным предчувствием, Зоя подошла к тому из стеллажей, рядом с которым стоял письменный стол, и стала разглядывать корешки книг. Книг было много, но при более внимательном рассмотрении Зоя увидела, что на одном из корешков нет названия. Она взяла толстый том и увидела, что это не книга, а альбом для фотографий в кожаном переплете.

Держа альбом дрожащими руками, она снова села на диван и открыла его. В первое мгновение Зое показалось, что у нее галлюцинации. С каждой страницы на нее смотрели ее собственные глаза. Это была фотолетопись ее жизни почти с самого рождения до совершеннолетия. Но она точно знала, что этот альбом не был привезен из дома ее родителей, она видела его впервые в жизни. Более того, некоторых фотографий из альбома не было даже у нее самой. Каждый снимок был аккуратно подписан незнакомым подчерком. Но как альбом здесь оказался? Кто его привез и зачем? И самое главное, кто год за годом собирал ее фотографии?

Зоя решительно закрыла альбом и встала. Что толку сидеть и гадать, нужно ехать домой и задать все эти вопросы родителям. Она взяла альбом с собой в спальню, положила под подушку и на удивление быстро заснула.

Утром Зоя позвонила в дверь родительского дома еще до завтрака. Мать в домашнем платье открыла ей дверь.

— Зоя? Что тебя привело так рано?

— Здравствуй, мама.

— Дорогая, ты могла бы не звонить, у тебя же остался ключ от дома. От того, что ты вышла замуж, ты не перестала быть нашей дочерью.

Зоя решила, что более подходящего случая ей не представится.

— Но я ведь не твоя дочь, правда?

Эмили Харпер заметно побледнела.

— Не понимаю, дорогая, о чем ты… — Она быстро взяла себя в руки. — Вы с Расселом не поссорились?

— При чем здесь Рассел? Я пришла поговорить не о нем, а вот об этом. — Она протянула матери фотоальбом в кожаном переплете.

Мать взяла его очень осторожно, как будто боялась, что он ее укусит. Открыв альбом, она молча перевернула несколько страниц, с каждой страницей все больше мрачнея, потом закрыла его и вернула Зое, не глядя ей в глаза.

— Не представляю, где ты это нашла, — наконец сказала Эмили, стряхивая пыль с ладоней.

— Правда? Ты не представляешь?

— Дорогая, я собираюсь в церковь, мы с твоим отцом…

— Я хочу знать правду!

Эмили всплеснула руками.

— Дорогая, когда ты в таком состоянии, мне трудно с тобой разговаривать.

— Я не уйду, пока не узнаю правды, — решительно сказала Зоя. — Если ты отказываешься со мной говорить, значит, я пойду к отцу.

— Ради Бога, только не это! — ахнула Эмили. — Он готовится к выступлению…

— Но почему? Ведь он мой отец? Разве это не означает, что я должна быть для него важнее любых выступлений?

Эмили снова надолго замолчала. Зоя впервые видела, чтобы мать заламывала руки. Наконец Эмили, побледнев еще больше, заговорила ослабевшим голосом:

— Дорогая, твой отец и я…

— Эмили, предоставь это дело мне! — раздался за спиной у Зои голос Джулиуса Харпера.

Зоя обернулась.

— Прежде всего, я хочу услышать от тебя объяснение, кто дал тебе право расстраивать мать! — потребовал Джулиус.

В детстве Зоя съежилась бы от одного его тона, но сейчас она не желала сдаваться. Она напомнила себе, что больше не ребенок, а взрослая женщина, к тому же замужняя.

— Папа, я хочу знать правду. Неужели я этого не заслуживаю? — По выражению лица отца Зоя поняла, что сейчас последует очередная гневная речь о ее возмутительном поведении. — Только не надо меня воспитывать! Я наслушалась твоих лекций на много лет вперед. Лучше скажи, почему в этом альбоме мои детские фотографии, чей он и как попал в Фэрфилд-хилл, и я уйду.

Джулиус побледнел почти так же, как его жена. Эмили, глядя на мужа, нервно затеребила отворот халата.

Зоя решительно повторила:

— Я не уйду, пока не узнаю правды.

На лице Джулиуса отразилась сложная борьба эмоций, наконец он, по-видимому, принял решение. Расправив плечи, он твердо встретил ее негодующий взгляд.