– Он сказал – сегодня, а еще сказал, что ему необходимо кое-что обдумать.

– Еще бы, – пробормотала Рэнди, но, заметив несчастное выражение на лице Джорданы, весело добавила:

– У меня идея. Давайте-ка устроим сегодня ее.

– С чего это?

– А что, нужна причина? С того, что сегодня пятница! И к тому же – не мой день рождения! А на холодильнике приклеен слоник по имени Хамфри!

Джордана расцвела.

– Будем праздновать день рождения Хамфри.

– Хамфри так Хамфри! Слоны заслуживают того, чтобы в их честь приоделись. Ты уже давно не надевала свое голубое платье, да и у меня найдется кое-что хорошенькое, давно мечтающее, чтобы его проветрили!

Могу даже приготовить специальный десерт. Так… Кэсси сегодня может лечь спать попозже, поэтому назначим и время особенное. В восемь, у бассейна?

– Прекрасно, в восемь.

Рэнди поднялась и одернула слаксы.

– Похоже, у Кэсси проблемы с купальником. Пойду помогу.

Джордана осталась в саду одна с мыслями о Патрике.

Он не хотел этого. Он понимал, что это сумасшествие. Рейф без малейшего колебания присоединился бы к такому мнению. Патрик знал, что, будь у него хоть капля разума, он к восходу солнца уже сидел бы в салоне самолета, улетающего в Шотландию.

Он пообещал ей – завтра. И завтра пришло.

Дернувшись на сиденье, он ударился коленом и чертыхнулся. "Родстер" Рейфа был слишком низок для его шести с гаком футов, однако не это неудобство было истинной причиной его отвратительного настроения.

– Дурак! – процедил он. Все, что он узнал о Джордане, только подтверждало, что ему не место в ее жизни.

Все, что он узнал. Так много – и так мало. Даниэль – известная фамилия, и на него обрушилась лавина информации, в основном история знаменитой семьи.

Меньше о самой Джордане, но все же достаточно, чтобы угадать между строк какую-то тайну. Те, кто знал Генри Даниэля при жизни, припоминали и ребенка. У кого-то в памяти всплыл скандал в семье, у кого-то толки о трагедии с маленькой дочкой Даниэля. Поскольку долгие годы о ней не было ни слуху ни духу, все решили, что девочка умерла. Никому и в голову не приходило связать имя семьи Даниэль с прекрасной женщиной, украшающей обложки журналов.

– Дурак! – выругал он себя еще раз, сворачивая на извилистую дорожку, ведущую к дому Джорданы.

Выйдя из машины и сунув ключи в карман, он огляделся. Единственный огонек размытым пятном виднелся позади дома. Он уже обнаружил, что она любит сад и солнце. Возможно, сумерки тоже в ее вкусе. Если только забыть, тут же вздрогнул он, что она этих сумерек не видит. Черт, голова идет кругом.

Необычное ощущение. Отвратительное.

Поверни назад, Маккэлем, шептал ему голос разума, когда он шагал по дорожке к саду. Поверни назад, сядь в машину и отправляйся восвояси. Голос становился все настойчивее, он понимал, что нужно бы ему покориться, – и продолжал идти. Повернув за угол, он был встречен смехом и мерцающим светом свечей.

За столом с остатками блюд расположились трое.

Джордана в том самом незабываемом голубом платье, Рэнди в белом, а малышка – несомненно, дочь Рэнди в ярко-розовом. Учитывая их настроение и наряды, они отмечали какое-то событие.

Он шагнул на каменный уступ, окружающий бассейн, и сразу же увидел, как напряглась Джордана.

Поразительно, а впрочем, она и должна была первой учуять его присутствие.

– Патрик! – Она обернулась в его сторону. Его шаги, уже такие знакомые, заставили затрепетать ее сердце.

– Неожиданное вторжение входит у меня в привычку.

– Мистер Маккэлем, – поднялась поприветствовать его Рэнди. – Мы как раз заканчиваем, но если вы хотите чего-нибудь…

– Благодарю, не нужно. Похоже на вечеринку.

– В честь Хамфри! У него день рождения! – пропела малышка.

– Моя дочка, Кэсси, – пояснила Рэнди.

– Привет, Кэсси. Я – Патрик, а кто такой Хамфри?

– Это слон, который живет на холодильнике, – с готовностью выпалила малышка.

– Слон, который живет в холодильнике?

– Нет же, глупый, не "в", а "на". Он слишком большой!

– Представляю себе.

– Я нарисовала его в школе, и мы решили отметить его рождение.

– Ага, понятно, – усмехнулся Патрик. У него было маловато опыта в общении с детьми, но он заподозрил, что этот ребенок не похож на других.

– Кэсси, уже девятый час. Если ты хочешь посмотреть перед сном видик, то отправляйся. До свидания, мистер Маккэлем. – Рэнди кивнула в его сторону, потом взглянула на Джордану. – Джордана?

– Я тоже скоро приду, Рэнди, – отозвалась наконец все время молчавшая девушка. Она с наслаждением вслушивалась в дразнящий тембр голоса Патрика, сравнивая его с тем, что рассказывала о нем Рэнди.

Он высок, это она и сама поняла – по тому, с какого расстояния доносился его голос, и еще по тому, как он наклонялся, чтобы поцеловать ее. Крепкий, но стройный. Да, об этом она догадалась, когда он прижимал ее к себе. Волосы цвета темного золота. Рэнди сравнила их с листьями поздней осени и добавила, что они кольцами лежат на воротнике. Кожа отливает светлой бронзой, и на ее фоне сверкают синие глаза.

Как сапфиры – их Джордана могла только представить. Есть еще шрамы, сказала Рэнди. Один над бровью, другой на губе. Получил на ледовой площадке, во время своей любимой игры? Джордане оставалось лишь гадать.

Красивым его не назовешь, но, учитывая его размеры и масть, выглядит он потрясающе. Когда входит куда-нибудь, заверила ее Рэнди, ни одна женщина не остается равнодушной.

– Привет. Как прошел день?

– Прекрасно.

День его прошел хуже некуда, но он не собирался докладывать ей о том, как ни с того ни с сего рявкал на людей и взвинчивал всех вокруг бесполезными распоряжениями. Даже Рейф поглядывал на него с чувством, весьма смахивающим на жалость, и в конце концов посоветовал ему прогуляться домой в Шотландию и предоставить более хладнокровным расхлебывать ту кашу, что он заварил.

От жалости Рейфа он и вовсе встал на дыбы.

Вспомнил, как ненавидит жалость Джордана. Вот так его день и вертелся каруселью, постоянно возвращая его мысли к ней.

Обхватив бокал, Джордана поглаживала рифленое стекло.

– Я не была уверена, что ты придешь.

– Я тоже.

– А почему пришел?

– Хотел бы я знать. – Но он знал почему…, он хотел увидеть ее снова, вот такую, как сейчас. Спокойную, сдержанную, с одной лишь лихорадочно пульсирующей жилкой на виске – доводом, что спокойствие ложное.

– Не хочешь присесть?

– Нет, – вырвалось у него гораздо резче, чем он хотел. – Нет, – повторил он чуть мягче. – Я долго ехал из Атланты. Нужно размять ноги.

– Тогда, может быть, погуляем в саду? Там так красиво, когда всходит луна.

– С удовольствием. – Он смотрел, как она поднимается, как легкая ткань натягивается на груди, складками ложится вокруг бедер. И понимал, что следующий шаг за ним. – Но как мы с этим справимся? – Раскатистый, глухой тон выдавал смятение, не свойственное этому самоуверенному человеку. – Ты должна мне помочь.

– Ничего мудреного. Я просто возьму тебя под руку, вот так. – Она скользнула рукой под его локоть и опустила ладонь на запястье. И в первый раз улыбнулась. Чарующей улыбкой, перевернувшей ему душу.

Сад Джорданы был настоящим оазисом – изобилие цветов и вьющихся по стенам растений. Воздух пьянил ароматами, и она их безошибочно различала.

Остановилась у невзрачного, но очень пахучего растения и сорвала длинный стебелек.

– Для Кэсси, – объяснила она, снова находя его руку. – Она обожает "четырехчаснички".

С того мгновения, когда она отпустила его руку, он гадал, каково это – отрезать себя ото всего и окунуться во мрак. Для этого, должно быть, нужно особое мужество. Каждый день требует мужества. И веры – в себя, в свои возможности, в тех, кто рядом с ней. Когда ее рука снова прикоснулась к нему, он почувствовал эту веру и показался себе жалким по сравнению с ней.

– Что… – Голос изменил ему, он прокашлялся и постарался взять себя в руки. – Что такое "четырехчаснички"?