«Как только мы покончим с сегодняшними делами в суде, — уверял я Барбару, — нам останется всего лишь получить визу в американском посольстве, и тогда все в порядке — мы сможем выехать в конце июня.»

В отличие от правительственной Службы Регистрации, Центральный суд располагался во внушительного вида каменном здании. Из приемной нас направили по длинному коридору в очень маленькую комнатку, в стороне от главного зала, где секретарь, сортировавший какие-то бумаги, попросил нас присесть и подождать. Комната постепенно заполнялась ожидающими. Затем появился внушительного вида человек, судя по внешности — сам судья. Будучи уверены, что

все наши документы в порядке, мы спокойно ожидали, пока он рассмотрит наше дело и объявит о своем официальном одобрении.

Судья склонился над бумагами и начал придирчиво изучать каждую из них, потом внезапно оторвался от бумаг и, не сгибаясь, чопорно встал с кресла. Голос его прозвучал неожиданно сухо:

«Я отказываюсь одобрить это удочерение. Оно не соответствует требованиям закона.»

Выпрямившись во весь рост и не глядя по сторонам, он прошествовал к выходу. Секретарь последовал за ним. Комнатка, которая секунду назад была заполнена людьми и казалась такой оживленной, внезапно опустела. Наступила тишина.

Совершенно ошеломленные, мы не могли подняться со скамьи.

Спустя несколько минут секретарь вернулся.

«В чем дело? — взволнованно спросила Барбара. — Что случилось?»

«Судья не хочет связываться с достопочтенным Вэнем, — объяснил секретарь. — Это ненадежный человек с дурной репутацией. Судья знает его по предыдущим делам. Судья не хочет иметь с ним ничего общего. Судья очень рассердился, когда увидел его подпись на справке. Поэтому он и покинул судейскую комнату.»

«Но что же нам теперь делать?»

«Вы должны обратиться в другой приют, числящийся в официально одобренном списке, в который не входит приют достопочтенного Вэня. Вы должны представить судье справку из такого приюта.»

«Но ведь ребенок уже у нас!» — воскликнула Барбара.

«Этот вопрос вы должны решить с руководством приюта, — ответил секретарь. — Они могут потребовать, чтобы вы вернули им ребенка на то время, пока будет рассматриваться ваша просьба об удочерении.»

С этими словами он поклонился, давая понять, что разговор окончен.

Мы покинули судейскую комнату и в полном отчаянии побрели по длинному каменному коридору.

И ВОТ Я СНОВА оказался на главном вокзале, в хорошо знакомом полицейском участке, на этот раз вместе с огорченной и расстроенной женой. Мне и самому было трудно сдержать раздражение, обращаясь к лейтенанту Ли.

«Как это получилось? — гневно допытывался я. — Как могла девочка попасть в приют достопочтенного Вэня, если он не зарегистрирован? В Центральном суде вообще отказались рассматривать наше дело, поскольку у Вэня слишком дурная репутация.»

Ли ерзал на стуле. Ему было явно не по себе, но я не давал ему спуска:

«Ребенок был найден на вокзале, то есть на территории, за которую отвечаете вы. Она входит в ваш участок. Обнаружив девочку, я немедленно передал ее вашим людям. Каким же образом она оказалась на улице Чунг Хуа, в незарегистрированном приюте, руководитель которого занимается незаконной продажей детей?!»

Ли открыл ящик письменного стола, достал оттуда небольшую визитную карточку и молча протянул мне. На карточке было написано: «Сироты, нуждающиеся в присмотре, могут получить приют в нашей церкви. Доставившие детей получат вознаграждение.»

«Такие карточки Вэнь оставляет во всех местах, где обычно находят подброшенных детей — на автобусных остановках, на вокзале, на рынке и в парках. Таким способом, в основном, он и заполучает детей для своего приюта. Людям, которые приносят ему подброшенных детей, он платит небольшое вознаграждение, зато с тех, кто хочет взять из приюта приемного ребенка, требует высокую плату. Полицейский, который передал найденную вами девочку в этот приют, уже наказан. Вы обещали Вэню какие-то деньги за нее?»

«К сожалению, да. Он предложил мне “пожертвовать” на его церковь. Я обещал ему двести двадцать пять долларов. Пока что я дал только двадцать пять, но он требует остальное.»

«Не давайте ему больше ни цента, — твердо посоветовал лейтенант. — Отдел социальных услуг уже занялся вашим делом. К сожалению, там, где замешаны иностранцы, все очень усложняется.»

«Но что же будет с нами? Что нам делать?»

«Я помогу вам всем, чем только смогу, — ответил Ли, ободряюще улыбаясь. — Если вы сможете завтра в три часа приехать сюда вместе с ребенком, я отвезу вас в главный государственный приют. Быть может, они согласятся прямо на месте выдать вам требуемый сертификат.»

«А если они не согласятся?» — спросил я.

Ли убрал карточку достопочтенного Вэня в ящик письменного стола и отвел взгляд в сторону.

ДИРЕКТРИСА ГОСУДАРСТВЕННОГО ПРИЮТА оказалась неприветливой средних лет женщиной в мрачном черном одеянии, обычном для китаянок ее возраста. Хотя она была, по-видимому, предупреждена о нашем визите, ее приветствие было таким же чопорным и холодным, как и ее наряд. Ли представил нас, произнеся наши имена на китайский лад — Хсу Бай-Лань и Хсу Хуа-Пень (Хсу —самый близкий из возможных в китайском язуке звуковой эквивалент первой части фамилии Шварцбауми одновременно — распространенная китайская фамилия. Бай-Ланьозначает «белая орхидея», а Хуа-Пень —«друг Китая». Хсу Хуа-Пеньможно перевести как «он обещает стать другом Китая»). Затем он кратко изложил цель нашего прихода.

«Давно ли вы задумали взять приемного ребенка?»— сухо спросила директриса.

Барбара сказала, что мы не раз думали об этом, и перед отъездом из Штатов даже наводили соответствующие справки. Тогда нам сказали, что срок ожидания составляет от двух до четырех лет, но и после этого нет уверенности, что просьба будет удовлетворена. «Я всегда надеялась, что рано или поздно у нас будет собственный ребенок», — добавила она.

«Понятно, — сказала директриса. — А возможность взять приемного китайского ребенка вы когда-нибудь обдумывали?»

«Да, мы раз или два обсуждали такой вариант…» — начал я.

«Тем не менее вы ни разу не обратились в зарегистрированный приют, — перебила меня директриса. — Вместо этого вы связались с человеком, который позорит нашу профессию.»

«Я надеюсь, вы понимаете, что всему виной непредвиденные обстоятельства, не так ли? — вспыхнул я. Эта женщина вела себя исключительно агрессивно. — Не я, а другие люди доставили найденного мною ребенка к достопочтенному Вэ-ню. Не мы выбрали его приют. Нам бы хотелось, чтобы ребенок числился выпущенным из вашего приюта, потому что мы заинтересованы в официальной справке об освобождении. Если нужно, мы готовы действительно оставить ребенка у вас на день-другой…»

Ее улыбка стала ханжески фальшивой.

«Ну, конечно, вы можете оставить ребенка у нас, — сказала она, — ему будет обеспечен заботливый присмотр, не то что в иных местах. Но вот что касается удочерения, то у нас имеется довольно длинный список желающих. Как только ребенок будет передан на наше попечение, мы вручим его тем родителям, которые возглавляют эту очередь. Вы, разумеется, тоже можете записаться, и, как только подойдет ваша очередь и появится соответствующий ребенок, мы с удовольствием известим вас.»

Барбара опрометью бросилась из кабинета на улицу, крепко прижимая к груди ребенка. Когда мы с лейтенантом догнали ее, слезы струились по ее лицу.

«Какая мерзкая баба! — выкрикнула она. — Я никогда не отдам ей нашего ребенка, никогда!!»

Я пытался успокоить ее. Лейтенант стоял поодаль, уставившись в землю.

СТОИЛО НАМ войти в дом, как Мей-Мей сразу догадалась, что с удочерением что-что неладно. Разумеется, Барбара. тут же прерывающимся от волнения голосом выложила ей всю историю. Мей-Мей отнеслась к рассказу с поразительным спокойствием.

Если не ошибаюсь, ребенок по-прежнему у вас в руках, а не в приюте у старой ведьмы, — заметила она, пожав плечами. — В чем же дело? Зачем вам ходить по приютам, если ребенок у вас уже есть? Есть такая старая китайская поговорка: