Этим вопросом — был ли Христос евреем по племени? — я счел нужным заняться подробно, потому что ни в одном сочинении я не нашел ясно сопоставленных фактов, касающихся этого предмета. Даже в объективно научных сочинениях, свободных от богословских предвзятых мыслей, таких как сочинение Альбера Ревиля[15], известного профессора сравнительного изучения вероисповеданий при College de France, слово «еврей» употребляется то по отношению к еврейской расе, то по отношению к еврейской религии. У Ревиля мы, например, читаем следующее: «Галилея была населена большей частью евреями, но там встречались также и сирийские, финикийские и греческие язычники». Следовательно, здесь под евреями подразумеваются те, кто поклонялись туземному богу Иудеи, безразлично к какому бы племени они ни принадлежали. А на следующей странице идет речь об арийской расе в противоположность еврейской нации; следовательно, здесь под названием «евреев» подразумевается определенное, тесно ограниченное племя, в течение веков сохранившее свою чистоту. И вот следует глубокомысленное замечание: «Вопрос о том, был ли Христос арийского происхождения, есть праздный вопрос. Человек принадлежит той нации, среди которой он вырос».

И это называлось наукой в благословенном 1896 году! В конце XIX столетия ученый еще не знал, что форма черепа, строение мозга имеют решительное влияние на форму и строение мыслей, так что как бы велико ни было влияние среды, но этот главный факт физического строения связан с известными способностями и возможностями, другими словами, указывает этому влиянию известные пути; он не знал, что строение черепа принадлежит именно к тем характерным особенностям, которые с неискоренимым упорством передаются по наследству, так что посредством кранометрических измерений различаются расы, и в смешанных расах даже по прошествии веков исследователь может открыть атавистически сохранившиеся составные элементы; этот ученый, видите ли, мог думать, что так называемая душа имеет местопребывание вне тела и водит его за нос, как марионетку! О Средневековщина! Когда же наконец поймут люди, что тело не есть безразличная случайность, а выражение внутреннего существа?! Что именно здесь, в этом пункте, соприкасаются оба мира — внутренний и внешний, видимый и невидимый! Я назвал человеческую личность mysterium magnum бытия; и вот в ее видимом образе глазам и пытливому уму представляется это непостижимое чудо. И подобно тому, как возможные формы здания в значительной степени определяются и ограничиваются свойством строительного материала, так и возможный облик человека, его внутреннее и наружное существо в главнейших пунктах определяется унаследованными строевыми камнями, из которых составлена эта новая личность. Конечно, иногда понятию о расе придают слишком большое значение, этим умаляется значение отдельной личности и отвергается великое значение силы идей; кроме того, весь этот вопрос о расах гораздо запутаннее, чем думает человек непросвещенный, — он всецело принадлежит области анатомической антропологии и не может быть решен по произволу исследователей языка и истории.

Все-таки не годится бесцеремонно отодвигать расу в сторону в качестве обстоятельства, которое можно не принимать во внимание; еще менее высказывать о расе что-нибудь прямо ложное и допускать, чтобы такал историческая ложь кристаллизовалась в непогрешимый догмат. Тот, кто утверждает, что Христос был евреем, или невежестен, или неправдив: невежествен, так как он смешивает религию с расой; неправдив, если он знает историю Галилеи, а ее в высшей степени запутанные дела частью замалчивает, частью искажает в пользу своих религиозных предубеждений или даже чтобы угодить могущественному еврейству. На это нельзя ответить положительно. Вероятность того, что Христос не был евреем, что в жилах Его не было ни капли еврейской крови, так велика, что почти равняется уверенности.

К какой расе принадлежал Он?[16] На это нет точного ответа. Так как страна лежала между Финикией и Сирией, которая в своей юго-западной части была насквозь пропитана семитической кровью и к тому же еще, может быть, не совсем была очищена от своего прежнего смешанно-израильского (но ни в какое время не еврейского) населения, то является наибольшая вероятность семитического происхождения. Но кто лишь вскользь заглянет в племенное вавилонское смешение Ассирийского царства[17] и затем узнает, что из различных частей этого царства переселились колонисты в это прежнее отечество евреев, тот подумает с ответом. Ведь возможно, что в некоторых из этих групп колонистов было в обычае заключать браки в своей среде, вследствие чего племя сохранилось чистым; но чтобы это могло соблюдаться более полутысячелетия — почти немыслимо; именно благодаря переходу в еврейскую веру постепенно изглаживались племенные различия, которые первоначально (4 книга Цар. XVII, 29) поддерживались путем отечественных религиозных обычаев. В позднейшие времена, как слышно, туда переселились и греки; во всяком случае, они принадлежали к беднейшим классам и, конечно, сейчас же начинали поклоняться «туземному богу».

Итак, на здравом историческом основании мы можем сделать лишь один вывод: во всей той части света существовала лишь одна чистая раса — раса, которая путем строгих предписаний ограждала себя от смешения с другими народностями; эта раса — еврейская. Что Иисус Христос не принадлежал к ней, можно считать несомненным. Всякое иное утверждение принадлежит к области измышлений.

Этот результат, хотя и чисто отрицательный, имеет, однако, большое значение; он составляет ценный вклад к правильному уразумению явления Христа, а вместе с тем объясняет, почему оно так сильно действует до нынешнего времени и помогает распутать страшно запутанные клубки сбивчивых и ложных представлений, обвившихся вокруг простой, ясной истины. Но далее мы должны заглянуть еще глубже. Внешняя принадлежность менее важна, чем внутренняя; теперь только мы подходим к решительному вопросу: насколько Христос, как моральное явление, принадлежит еврейству и насколько нет. Чтобы установить это раз и навсегда, нам придется сделать ряд важных сопоставлений, и для этого я требую полного внимания читателя.

РЕЛИГИЯ

Обыкновенно, почти без исключения, дело представляется так, что Христос был довершителем еврейства, то есть религиозных идей евреев[19]. Даже правоверные евреи, хотя и не считают в Нем довершителя, однако видят в Нем ответвление своего древа и с гордостью смотрят на все христианство как на придаток еврейства. Это заблуждение, в этом я глубоко убежден; этот унаследованный нами обман — одно из тех мнений, которые мы всасываем с молоком матери и о последствиях которых люди свободомыслящие так же мало думали, как и правоверные церковники.

Несомненно, Христос находился в непосредственных отношениях к еврейству, и влияние еврейства ближайшим образом на склад Его личности и еще в гораздо большей степени на возникновение и историю христианства так велико, что всякая попытка опровергнуть это должна была вести к парадоксам; это влияние было, однако, лишь в слабой степени религиозное. В этом-то вся суть заблуждения.

Мы привыкли считать еврейский народ религиозным по преимуществу; в действительности же, по сравнению с индоевропейскими расами, у еврейского народа религиозность захирелая. У евреев по части религии случилось то, что Дарвин называет «arest of development» — оскудение способностей, омертвение в самой почке. Все отрасли семитического племени, в разных отношениях богато одаренные, искони были удивительно бедны религиозным инстинктом; это та «жесткость сердца», на которую всегда жаловались выдающиеся люди из их среды[19]. Другое дело ариец! Уже по свидетельству древнейших источников (древнее всех еврейских) мы видим, что ариец, повинуясь какому-то смутному побуждению, пытливо старается разобраться в собственном сердце. Этот человек весел, жизнерадостен, честолюбив, легкомыслен; он пьет, играет, охотится, грабит; но вдруг он задумывается: великая загадка бытия захватывает его целиком — и не в качестве только рационалистической проблемы «откуда мир? откуда я сам?» (на это можно было бы получить чисто логический (и потому недостаточный ответ), а как непосредственная, жизненная потребность. Не понимать, а быть — вот что его притягивает. Не прошлое с его сцеплением причин и следствий, а настоящее приковывает его пытливый ум. Он чувствует, что только тогда, когда он перекинет мосты ко всему окружающему, когда он самого себя — единственно ему непосредственно известное — будет узнавать в каждом явлении, каждое явление будет находить в самом себе, только тогда, когда он, так сказать, приведет самого себя в гармонию с миром, — тогда только он может надеяться уловить собственным ухом тканье вечной ткани, услышать таинственную музыку бытия в собственном сердце. И для того чтобы найти это созвучие, он сам издает голос, пробует петь на все лады, упражняется во всех напевах; затем благоговейно прислушивается. И зов его не остается без отклика: он слышит таинственные голоса; вся природа оживляется, всюду в ней подымается все родственное человеку. С молитвой он падает на колени; он не мнит себя мудрым, он не считает себя способным познать источник и конечную цель мира, но чувствует, что нашел в самом себе высшее назначение, зародыш великих судеб, «семена бессмертия». Это не простое мечтание, а живое убеждение, вера, и, как все живое, опять творит жизнь. В героях своего народа, в своих святых он видит «сверхчеловеков», по выражению Гёте, парящих высоко над землей; на них он хочет походить, ибо и его тянет в высь, и теперь он знает, из какого глубокого колодца они черпали силу, чтобы стать великими… Вот это заглядывание в непроницаемую глубину собственной души, этот порыв ввысь и есть религия. Религия не имеет ничего общего ни с суеверием, ни с моралью: она есть состояние духа. И по тому, что религиозный человек находится в непосредственном соприкосновении с миром, стоящим вне области рассудка, — по тому самому он поэт и мыслитель; он сознательно действует творчески; он бесконечно трудится над неблагодарной сизифовой работой сделать невидимое видимым[20], немыслимое возможным; никогда мы не находим у него завершенную хронологическую космогонию и теогонию: для этого он унаследовал слишком живое чувство бесконечного, его предоставления вечно идут вперед, никогда не замирают; старые заменяются новыми; боги, в одном веке высоко чтимые, в другом едка известны по имени. И все-таки великие познания приобретаются прочно и никогда не пропадают, и прежде всего основное познание, которое уже за несколько тысячелетий до Христа Ригведа пытается выразить так: «Мудрецы находили корни бытя в своем сердце». Это убеждение в XIX веке выразил Гёте почти в таких же словах: