Грейс наконец-то обернулась к нему, взгляд у нее был как у загнанного зверька, рот слегка приоткрыт в испуге. Рич почувствовал, что нашел уязвимое место.

— Марлин больна? — Он старался говорить как можно мягче. — Что с ней такое?

Грейс судорожно глотнула. При виде муки, написанной на лице девушки, сердце его сжалось, и он положил руку на ее обнаженное колено — единственное место, до которого мог дотянуться.

— Грейс, — ласково произнес Рич, чувствуя под ладонью теплую нежную кожу. — Позволь мне помочь тебе...

6

— Давай поговорим о чем-нибудь другом, — сказала Грейс и, сбросив его руку, отодвинулась, закрыла ноги полами пеньюара. — Расскажи мне поподробнее о своей работе. Это, должно быть, так интересно? И опасно?..

Что означает это столь неожиданное переключение на ничего не значащий разговор? Грейс льстила ему, умасливала, пыталась заставить почувствовать себя умным и сильным!.. И этим направить разговор в нужную ей колею...

Черта с два! Его не так просто отвлечь от цели! Ему необходимо, чтобы Грейс открыла ему свое сердце, переложила свою ношу на его плечи, поверила в его искреннее желание помочь ей.

Но кого он обманывает? Больше всего Рич желал бы вновь ощутить под своими пальцами кожу Грейс. Остались ли ее губы такими же мягкими, какими были прежде? Распустился ли тот бутон чувственности, замеченный им еще шесть лет назад, и если да, то так ли ароматен цветок, как это можно было предполагать?

Стиснув зубы, Рич постарался собраться с мыслями.

— Твой нос выглядит как-то по-другому, — заметила между тем Грейс. — Так, будто он был сломан. Это правда?

— Да!

Нос и два ребра — после встречи с тремя бандитами на темной аллее. И еще пара ребер — в одном баре в Дамаске, когда он преследовал какого-то растратчика. Но все это произошло давно, когда у него не было двадцати служащих, агентства и богатых клиентов.

— Так, значит, это все-таки опасно?

— Иногда. — Может быть, из-за того, что нервы были на пределе, этот пустячный разговор раздражал Рича. — Видишь вот это? — Разозлившись, Рич поднял майку. Он покажет этой избалованной богачке, насколько жестокой может быть жизнь.

— Что? — Наклонившись поближе, Грейс пыталась что-нибудь разглядеть. Волосы серебристой волной рассыпались по ее плечам. — Нет, не вижу. Слишком темно. Где?

— Вот здесь.

И прежде чем она смогла запротестовать, Рич схватил ее за руку и провел по левой стороне своей груди, там, где находился уродливый десятисантиметровый шрам. Зловещее напоминание о ноже в руке самой красивой секретарши из всех, которых он когда-либо видел, секретарши, передававшей технические разработки своего босса любовнику.

— Я получил это от одной леди. Она метила в сердце, но промахнулась.

Даже при тусклом свете он заметил, что Грейс побледнела, и притянул ее к себе так резко, что девушка потеряла равновесие.

— О, Рич, — прошептала она, и наконец-то в ее голосе прозвучало столь нужное ему сейчас понимание.

Воображение явно дополнило недосказанное. Наверняка она представила себе, как болезненно было ранение, оставившее после себя такую страшную отметину.

Слейд почувствовал легкий приступ стыда: трюк был чертовски дешевым, но он не смог побороть искушения. Ему вдруг так захотелось ощутить запах ее духов, почувствовать на своей груди ее грудь...

Откинув голову на спинку дивана, он закрыл глаза, с нетерпением ожидая продолжения. Двинутся ли ее пальцы дальше, за пределы шрама? Узнает ли она, почувствует ли, что этот шрам далеко не единственный, что есть другие, хотя и не заметные глазу? Сможет ли ощутить чуткими пальцами, как болит и просит покоя его душа?

А если ощутит, то что при этом почувствует? Вот уже шесть лет, как его собственные чувства словно атрофировались. Прошлая вина и боль утраты не давали ему возможности получать эмоциональное удовольствие, и хотя плоть его реагировала, как у всякого нормального мужчины, ум и сердце оставались мертвы. Он был заключен в тюрьму, которую построил сам.

Пальцы Грейс снова и снова пробегали вдоль шрама, как бы пытаясь запомнить его размеры и форму. И потом, когда Рич уже решил было, что из этого ничего не выйдет, они двинулись на другую сторону, туда, где кожа была гладкой и твердой на ощупь.

Его мышцы покалывало под электризующими прикосновениями Грейс. Вот пальцы двинулись вдоль нижнего ребра, потом вдоль следующего все выше и выше, скользнули под майку и достигли маленького бугорка соска.

Рич подавил готовый вырваться стон, боясь, что даже малейшее его вмешательство заставит ее прекратить это исследование. Он почувствовал знакомое напряжение и напомнил себе, что должен дышать ровнее, но все равно с каждой секундой это становилось все труднее.

Грейс положила ему на грудь и вторую руку, как раз туда, где отчаянно билось сердце. Медленно-медленно склонила голову, как будто чего-то устыдившись, и прижалась лбом к его плечу. Рич кожей ощутил тепло ее дыхания.

Ощущение оказалось сильным и было сродни боли, а не наслаждению. Но он надеялся, что вслед за этой болью придет блаженство, если его словно замерзшее тело оттает под теплыми прикосновениями нежных пальцев. Как ему этого хотелось! Сквозь стиснутые зубы наружу вырвался-таки еле слышный стон.

О Боже, пожалуйста, прошу тебя! Я жажду вновь попасть под лавину чувств, пережить то, что пережил первый человек на Земле, впервые встав под грохочущие струи водопада: оцепенеть от восторга, одуреть от радости, захотеть вознести благодарственную молитву!

Но вместо этого Рич вдруг почувствовал нечто совсем иное, не имевшее ничего общего с наслаждением и все — с болью. Он почувствовал, как стекают по его коже струйки жгучих слез Грейс.

— О, Рич! — Ее приглушенный голос был также полон слез, а пальцы впились в его кожу, как будто в поисках опоры. — Мне так его не хватает!

В первый момент, весь в водовороте охвативших его чувств, Рич чуть было не приказал Грейс замолчать, перестать плакать. Переживания девушки были ему безразличны. Грейс должна была продолжать касаться его, вызывать в его выхолощенном теле божественные ощущения!

— Приехав сюда, ты оживил старые воспоминания. — Теперь она уже плакала навзрыд. — О Боже, как же мне его не хватает!

Эгоистичное животное! Усилием воли Рич заставил себя вырваться из плена похотливых желаний. Он не имел права так распускаться!

— Знаю, — прошептал он и, чтобы хоть как-то успокоить Грейс, обнял ее, но теперь в его жесте не было ничего чувственного — лишь безграничная нежность и сострадание.

— Он действительно нужен мне, Рич! Как раз сейчас мне очень нужен старший брат! — Она потерлась мокрой щекой о его грудь. — Да, Джо не всегда вел себя благоразумно. Он был избалован, как и все мы. И ждал от жизни только радостей. — Сжав руки в кулаки, она уперлась ими в грудь Рича. — Но он был моим братом, моим единственным братом, и я так любила его!

Рич почувствовал в горле комок сдерживаемых слез и склонил голову к волосам Грейс.

— Знаю, дорогая, — с трудом выговорил он и нежно поцеловал ее макушку. — Знаю. Я тоже любил его.

Слезы Грейс все лились и лились. А Рич гладил ее по спине, шептал что-то невнятное ей в волосы. И вот наконец плечи ее перестали дрожать, прерывистое дыхание стало ровным, кулаки разжались, ладони доверчиво легли на его грудь. Рич понял, что Грейс уснула.

Осторожно встав, он пристроил голову девушки на одну из подушек, раскиданных по дивану, заботливо прикрыл ей ноги полами пеньюара, накинул сверху оказавшуюся поблизости вязаную шерстяную шаль. Грейс выглядела такой юной, такой умиротворенной, несмотря на следы слез на щеках, что Рич не в силах был оторваться от этого зрелища.

Минут десять спустя, переборов себя, он направился вверх по лестнице в пустую комнату, некогда принадлежавшую Джо.

Выключил бы кто-нибудь солнце, щурясь, подумала Грейс, пробираясь на цыпочках к своей машине в семь часов утра следующего дня. Она старалась идти как можно тише, чтобы не разбудить отца и не потревожить раскалывавшуюся пополам голову.