На следующий день они с Оскаром отправились в их хижину. Никогда еще не испытывала она такого пожара чувств. Порой казалось, что все — танец, мысли и даже та критическая дистанция, которую она всегда старалась сохранять между своими страстями и действиями, — все это сгорит в огне высшего триумфа, пожирающего их слившиеся тела. Она чувствует, что уже готова отказаться от мира за мгновенную дрожь, пронизывающую все тело… Именно сейчас, на подъеме славы, когда жизнь становится осмысленной, именно сейчас она может отказаться от танца, может расторгнуть контракты, пойти на саморазрушение, на смерть. Могила Джульетты… Гробница страсти…

По возвращении в Будапешт ее ожидал сюрприз: сестра Элизабет приехала из Нью-Йорка. Радость свидания длится недолго. Мать и сестра осуждают поведение Айседоры. «Настоящий скандал! Весь Будапешт знает о твоем романе с этим актером. Даже в газетах пишут. Пора заканчивать, Айседора, иначе ты пропадешь, и твое искусство вместе с тобой…»

Измученная сомнениями, она упрашивает их поехать туристами в Тироль. А для нее Александр Гросс организовывает турне в лучшие курортные города Богемии: Карлсбад, Франценсбад, Мариенбад… Империя Габсбургов переживала свои последние празднества.

Повсюду ее встречают, как юную богиню, спустившуюся с Олимпа. Кони, украшенные плюмажами, лентами и кокардами цветов национального флага Венгрии, возят ее, одетую в белую тунику, по улицам в открытой коляске, усыпанной лилиями.

Но этот триумф, восторженные крики при первом ее появлении на сцене не могут заставить забыть Ромео. Разлука с ним становится с каждым днем все мучительнее. Как бы ей хотелось убежать ото всех, лишь бы соединиться с ним! Она считает дни и часы, оставшиеся до их свидания.

Наконец долгожданный час настал. Он встречает ее в Будапеште на перроне. Оставшись одни, они вновь обретают друг друга, те же слова и движения, та же неутолимая жажда обладания. Но ей кажется, что в Оскаре что-то изменилось. Как будто другая душа поселилась в нем. Или, вернее, чужая душа овладела им. Через час она поняла. Незнакомец, вставший между ними, носит имя Марка Антония, будущей роли. Ромео уже не совсем Ромео, он превращается в Марка Антония. Живет своим персонажем, пропитывается им, привязывается к нему до одержимости, постепенно сбрасывает с себя прежнюю кожу.

Молодой римский полководец говорит уже не так, как говорил благородный красавец из Вероны. Изменился и голос, и взгляд. Не тот тон, не те жесты. Перевоплощение актера! Айседора начинает сожалеть об исчезновении Ромео. А Марк Антоний поговаривает о женитьбе как о решенном деле. Она удивляется: «Ты мне ничего об этом не говорил!» Уступая ему, она ездит с ним по Будапешту в поисках квартиры. Проходят дни, и она чувствует, что рядом с ее счастьем поселяется тревога. Женитьба? Хорошо. А как же танцы? Она была готова отдать жизнь за любовь, но не за супружескую жизнь.

Однажды, после очередного утомительного поиска квартиры, она берет его за плечи:

— Оскар, ответь откровенно. Что я буду делать, когда мы поженимся?

— Милая, у тебя будет ложа в театре, и ты будешь приходить каждый вечер смотреть, как я играю. А еще будешь помогать мне репетировать роли. Ты не представляешь, как ты мне нужна.

Надо сказать, так оно уже и происходит. Целыми днями Оскар работает над образом Марка Антония, которого он должен играть в следующем сезоне, а Айседора подает ему реплики. Она читает за Юлия Цезаря, Брута, Кассия, за толпу римлян… Нет, роль Джульетты была ей больше по душе.

Как-то, когда они прогуливались в романтической роще Нориафа, он наконец-то признался, что, возможно, было бы лучше для них обоих, особенно для нее, если бы каждый продолжал работать в своей профессии. Сказал он это проникновенно, как опытный актер, импровизирующий на тему о разрыве. Он вложил в этот монолог весь свой талант: мягкие модуляции голоса, верно и точно выбранные жесты… А главное — улыбка! Не забыть про улыбку!.. Ни в коем случае не ироническую, это было бы неуместно. Скорее — покровительственную. Его герой обращается к девушке искренней и немного наивной, которой он преподал урок любви. Избегать презрения! Это было бы похоже на мелодраму. Должны звучать отцовские интонации. Нет. Лучше как у старшего брата. Побольше нежности. Как можно больше нежности. «Милая Айседора, ты знаешь, какое это будет горе для меня». Вот так хорошо. Даже отлично. А текст? Недурно, а? Вообще-то, может быть, стоило бы податься в драматурги? Еще когда он учился в консерватории, товарищи завидовали его искусству импровизатора. Браво, Оскар, браво.

Будь она актрисой, то, наверное, сумела бы подать ему реплику, пьеса была бы сыграна, и занавес можно было бы опускать. Но она никогда не была актрисой. К тому же в амплуа брошенной любовницы она дебютировала, роль свою выучить не успела, и никто ее этому не научил. И она осталась стоять, не говоря ни слова, стараясь лишь не расплакаться, унять дрожь, даже попыталась улыбнуться ему после бесконечной паузы.

— Ты прав, Оскар. Я тоже считаю, что нам лучше расстаться. К тому же, знаешь, я не создана для супружеской жизни. Буду искренна, как и ты: я всегда считала, что супружеская жизнь ужасна.

Оскар вздохнул с облегчением. Он опасался криков, слез, проклятий… Ни за что не подумал бы, что она так правильно все воспримет. И все же почувствовал, что ему недостает «грандиозной сцены в четвертом акте», к которой он так готовился. Даже обидно.

— Лучше, если мы расстанемся здесь, — сказала она.

— Я провожу тебя.

— Не стоит. Прощай, Оскар. Желаю тебе удачи. Ведь ты создан для счастья. И знаешь, ты будешь великолепным Марком Антонием.

— Ты думаешь?

— Уверена.

Вернувшись в гостиницу, она почувствовала нервный озноб. Все тело сжималось от спазмов. Она задыхалась. Мать и сестра испугались и вызвали врача. Тот выписал успокоительное и заверил: «Через пару дней ей станет лучше». Но этого не случилось.

Айседоре становилось все хуже и хуже. Дни и ночи сидела она в кресле, в состоянии полной прострации, с остановившимся взглядом, молча, отказываясь от еды. Временами ее лицо заливали слезы, хотя она не плакала, черты лица оставались бесстрастными, она как будто отсутствовала, погруженная в свои мысли. Словно тело реагировало автоматически, без всякого контроля с ее стороны. В конце концов ее положили в больницу. У ее изголовья сидели по очереди мать, сестра и жена импресарио. И только через месяц она стала выходить из состояния глубокой депрессии.

Прежде чем ехать в Мюнхен, где Гросс организовал для нее серию представлений, ей посоветовали поехать на несколько дней отдохнуть в Аббацию, небольшой курорт на берегу Адриатического моря.

Аббация… Дворцы в стиле барокко, виллы, утопающие в зелени пальм, музыкальные беседки, чайные павильоны а-ля Трианон. Каждый день небольшой пароходик совершает рейсы от курорта до Фиуме, что на другом берегу залива. В воздухе разлита меланхолия, характерная для конца сезона. Около пяти часов пополудни отдыхающие собираются у Кальдьеро полакомиться мороженым. Завсегдатаи — скучающие аристократы, циники-дипломаты, тоскующие вдовушки и гомосексуалисты, изгнанные из своих стран. Оркестр, состоящий из одних женщин, неустанно наигрывает вальсы Вальдтойфеля. Неспешно текут беседы. Одним словом — приглушенная роскошь, как на пассажирском судне перед кораблекрушением.

Элизабет и Айседора объехали весь город в поисках номера в гостинице. Ни одной свободной комнаты. Они были на грани отчаяния, когда увидели приближающегося к ним молодого офицера с блестящей выправкой, затянутого в мундир. Щелкнув каблуками, он сообщил:

— Сударыни, его императорское высочество эрцгерцог Фердинанд очень хотел бы принять вас у себя. Он узнал о вашем приезде и просит вас соблаговолить следовать за мной.

Элизабет уже открыла рот, чтобы отказаться, но Айседора ее опередила и с очаровательной улыбкой приняла приглашение. Через несколько минут в сопровождении элегантного адъютанта они вступили в парк дворца. Эрцгерцог сам вышел на крыльцо, встречая их.